Вампирские сказки (СИ)

– У, диплодок паршивый! – с чувством произнёс Граф. – Если бы не ты…

– Ну, я, собственно, предполагал, что как раз вы отвлечёте его на себя, а я попробую напасть с тыла. Ежели, конечно, он с вами… то есть вы с ним не справитесь. Таков был план. Я же крикнул: «Вперёд!», что же вы застряли? Главное – кто-то остался бы в живых и нашёл клад. В конце концов, это гномье сокровище, разве нет?

Некоторое время искатели приключений шли молча. Позже, не сговариваясь, они решили не вспоминать в разговорах друг с другом данный эпизод.

Ещё часа полтора пришлось брести по вихляющей тропинке, пока она не уткнулась в толстенный ствол дуба.

– Судя по карте, пришли, – устало сообщил спутникам гном.

– Рыть, что ли, придётся? – спросил Граф. – А где, кстати, лопата?

– Не надо лопат, – сказал Ретаболил. – Гоблин не любил физического труда. Корона должна быть в дупле.

Там она и оказалась, завёрнутая в полуистлевший свитер – отнюдь не золотая, но кое-как склёпанная из олова, с многочисленными украшениями из дешёвых стразов.

– Если она волшебная, то её, возможно, удастся продать цыганам, – пробормотал Граф.

– Погоди, гном, – воскликнул Фингерборд, которого посетила не понравившаяся ему мысль. – Не изделие ли того самого Гоблина Пресловутого, каковой отличался неумеренной страстью к хищению чужой собственности?

– Ну-у… да! И что же?

– Она не волшебная, – заявил эльф, оборачиваясь к Двакуле. – Можешь быть уверен. Всё, что Пресловутый сделал сам, было фальшивым. Цыгане её не купят. Её даже в кукольный театр не возьмут. Можем её прямо здесь и выбросить. Хотя… Гномы – известные старьёвщики.

– Что ты сказал?! – прорычал Ретаболил, бросаясь на Фингерборда.

Вампир с сожалением прервал драку.

– Парни, нам ещё возвратиться домой нужно. Поодиночке это вряд ли выйдет. Тут и вместе-то – мимо дракона… Рет, посмотри повнимательнее по карте – нет ли ещё каких путей?

Спустя минуты три странно упавшим голосом гном, откашлявшись, сообщил:

– Ну, в общем, есть один вариант. Я его сразу не углядел. Метров триста на запад через кусты – и мы попадём на другую дорогу в город.

– А с чего ты взял, что она безопасна? – подозрительно осведомился эльф.

– Ну… как сказать… я ж говорю, что с первого разу не усёк. Там… в общем… шоссе. Я, собственно, не мастак читать карты. Честно говоря.

Короче, вскоре они поймали попутку и через полчаса были дома. Усталые и злые. Гном привёз в клан Корону, и она всех разочаровала.

Я мог бы написать, что после возвращения троица дружила всю оставшуюся каждому из них жизнь, но это была бы неправда. Слишком они были разные. Ну тогда допустим, что после великого похода все их зауважали. И вы способны в это поверить? А с чего это родня должна была менять отношение к нашим лузерам? Подумаешь – шлялись где-то…

Зато в их судьбе был этот поход!

И что? Да ничего, собственно.

Вот, в общем-то, и всё.

Ожидающий–За–Углом

Как известно, дети и первобытные племена живут в ином плане бытия, пронизывающем наш мир, но не совпадающем с ним. В их Вселенной действуют другие, непостижимые для научной логики законы. В шкафах затаились смертоносные чудовища, единственное спасение от которых – накрыться с головой одеялом. Брошенная на стул одежда по ночам оживает, бестелым убийцей подкрадываясь к хозяину, и горе ему, если у него нет под рукой водяного пистолета. Пожирателя-В-Кустах можно отогнать лишь двустишием, известным весьма немногим. И горе тому, кто в сумерках посмотрит из глубины комнаты на незанавешенное окно.

Вырастая, мы теряем способность ощущать Мир Грёз, постепенно забывая трепет, охватывавший нас от невесомых его эманаций, однако его бессмертные обитатели продолжают призрачное существование в параллельной грани Сущего, изредка проникая в сны и наркотическое забытьё. И лишь невежественные дикари не взрослеют никогда.

Страшила, преследовавший Ромку, был необычным. Во-первых, он не исчезал днём, лишь немного активизируясь вечерами. Во-вторых, никогда не показывался, даже краешком или тенью. В-третьих, неизвестно было, чем угрожала встреча с чудовищем неясного облика. Но главное, в-четвёртых, от него не существовало спасения. Никакого, что грубо нарушало условия игры с Потусторонним, некогда разработанные, должно быть, самим Люцифером и подписанные первым ребёнком на Земле.

Строго говоря, монстр не особенно досаждал Ромке. Просто порой Роман ощущал чей-то взгляд, сосредоточенный в районе шеи или между лопатками. Чуждое присутствие становилось нестерпимым, давление на спину нарастало, и в конце концов он не выдерживал, ускорял шаг, почти бежал, невероятно хотелось и было жутко обернуться, но, если всё-таки удавалось… Никого, конечно же, позади не было, кроме, разве что заурядных прохожих, удивлённых странными выходками приличного с виду мальчишки.

Или вдруг из-за угла следующего по ходу дома, из затенённого переулка веяло неземным холодом. Рома переходил на другую сторону дороги, но Тот не отставал, скользя по следам жертвы, исчезая ненадолго и вновь являясь впереди, легко предугадывая и пресекая жалкие потуги спастись. И всё же никогда не нападал, по-видимому, насыщаясь одним лишь ароматом ужаса дичи.

Никто из приятелей Ромки, мудрых и отчаянных сочинителей охранных снадобий и наступательных заклятий, не мог посоветовать средства, способного если уж не погубить монстра навеки, то хотя бы на время отогнать его. Тот даже не смеялся жутким призрачным хохотом над изобретениями доморощенных искателей философского камня, если бы… Нет, Он попросту презрительно игнорировал их.

Когда тебе восемь или даже десять, сосуществовать с Привычным Страхом нетрудно и даже по-своему приятно. Кровососущее чудище лучше, намного лучше собаки, это истинная правда, Малыш! Но двенадцать, пятнадцать, восемнадцать, двадцать лет… Ромушка, Ромка, Рома постепенно становился Романом, даже порой Романом Владимировичем, а Детский Ужас не желал сгинуть, затерявшись в краях, где бродят Слонопотамы и Снусмумрики. Нет, конечно, он наносил визиты реже, зато снайперски выбирал подходящий момент: первая прогулка с девушкой, беседа с шефом на открытом воздухе, переноска из одного здания в другое хрупкого макета, собранного из картона и спичек. И, ощущая знакомую холодную волну вдоль хребта, лихорадочно и глупо извиняясь или теряя с подноса бумажные небоскрёбы будущего, Роман, пусть и Владимирович, срывался с места и, ускоряясь, исчезал вдали. В лучшем случае, совершив могучее усилие над собой, застывал с приоткрытым ртом, напрочь теряя нить разговора.

Не удивительно, что он приобрёл мало престижную репутацию оригинала или – как сие звучит на сленге сексапильных девиц брачного возраста – «шизика долбанутого», что не слишком способствовало ускоренной карьере и активной личной жизни. С работы, жалеючи молодого, убогого, но старательного специалиста, не увольняли – и за то спасибочки.

И при этом даже некому было пожаловаться. Подруги, что очевидно из вышесказанного, у Романа не было. Друзья повзрослели и более не склонны были доверчиво выслушивать траченные молью детские страшилки, разве что по пьяни, но Рома не готов был напиваться до такого состояния. К тому же приятелей он тоже большей частью подраспугал «неадекватным поведением». Визит к психоаналитику? А смысл? Ромка, что бы ни начал внушать ему гипотетический потрошитель мозгов, был абсолютно уверен в реальности своего инфернального врага и в собственной (по крайности, относительной) нормальности. Так и осуществлял Роман относительно приятное млекопитание под приглядом у Ждущего, сублимируя половой интерес за счёт активного чтения, всё больше товарищей по несчастью, вроде Лавкрафта и Эдгара По, да просмотра шедевров мирового кинематографа от Тинто Брасса до Родригеса включительно. А жизнь, в том числе сексуальная и деловая, катилась мимо, обдавая его брызгами из луж.