Лед у подножья (СИ)

— Но я не пойму, зачем ты туда вообще пошла. Ты же не знала о Зейне, — покачала головой Миша.

Эллисон вздохнула. Она присела на лужайку и обняла колени, притянув их к груди.

— Я спасла маленькую девочку, когда встретила Рикки. И Рикки меня пощадил, когда я проиграла схватку. Девочка спаслась, но я захотела спасти остальных. Разве я поступила плохо?

— Вовсе нет, — Мишель опустилась на колени. — Я… виновата. Прости, что высказала претензии. Мне и правда было страшно. Я до последнего не верила, что все обойдется. Это нервы…

— Прощаю, — Эллисон обняла подругу.

Им требовалась разрядка. Слишком напряженная атмосфера разрушала их и без того незатейливые отношения.

— Может, пройдемся по магазинам? — предложила Эллисон. — Примерим новые образы. Покрасуемся перед зеркалами.

— Ты права, нам стоит отдохнуть, — Мишель протянула руку. — Пойдем, прогуляемся. Я всецело доверяю тебе с выбором магазинов.

Эллисон даже немного приободрилась. Кивнув, она потащила Мишу к ограде.

— Перекинь лианы на ту сторону, — попросила Эллисон.

— Ну уж нет. Перейдем через преграду, — смеясь, Мишель присела на корточки. — Залезай на спину. Станешь моим панцирем, а я — твоей черепахой.

Впервые за долгое время ей хотелось смеяться. И хотелось видеть улыбку на лице рыжеволосой бестии, сильной и смелой, в одиночку решившей остановить татар. Пожалуй, стоило поучиться у нее храбрости.

Руки обвились вокруг горла, и Мишель, улыбнувшись, сделала первый шаг и прилепилась к ограде. Поставив вторую ногу, она почувствовала, как весь мир перевернулся.

*****

Сбегать тем же путем стало традицией. Эллисон подначивала подругу, предлагая ей забраться на небоскреб, просто шагая по стене.

— Посмотришь на магазины через окно, а не через витрину, сравнишь ощущения, — автогонщица стукнула кулачком подружку в плечо.

— Эй, я не собираюсь идти одна, — усмехнулась Мишель. — А ты будешь визжать, если я поднимусь на высоту третьего этажа.

— Ты плохо меня знаешь.

Люди частенько на них косились. Миша надевала дикарские одежды и щеголяла в их боевой раскраске. Люди боялись чужеродного, потому и относились столь настороженно. Такова природа ксенофобии.

Но хотя бы никто не выказывал враждебности. Даже когда Мишель выбирала себе одежду. Многие продавцы-консультанты относились к ним с сочувствием и предлагали самую неброскую одежку, позволявшую не выделяться из толпы.

— В этом ты похожа на милого плюшевого мишку, — шутила Эллисон.

Мишель крутилась в платьице и недовольно надувала губки. Она постепенно наверстывала упущенное детство. И Эллисон чувствовала то же самое.

Когда автогонщица впервые увидела короткостриженную брюнетку, раскрасневшуюся от стыда, то поняла, что встреча эта неслучайна. С каждой минутой, что они проводили вместе, Эллисон разглядывала в возлюбленной те или иные черты эталона. Идеального человека, которого автогонщице хотелось любить, с которым она хотела быть вместе. Возможно ли это?

Смех звучал переливчато, словно трель колокольчика. Мишель смеялась искренне и открыто, повиснув на шее подружки.

— Мне надоело ходить по магазинам, — жалобно произнесла она. — Ничего стоящего не нахожу. Может, посидим где-нибудь?

— Давай свернем в кафе, — предложила Эллисон.

Девушки вышли из душного магазина, Мишель тянула автогонщицу за собой, а та не могла проронить ни слова. Эллисон застыла, как вкопанная, не желая разрушать волшебный момент.

— Не подумай ничего плохого, но мы ещё не расстались, а я уже хочу увидеть тебя снова, — вымолвила автогонщица, накручивая на палец рыжий локон.

— Какая ты романтичная, — Мишель положила руки ей на плечи. Она наконец-то выглядела счастливой. Улыбка не покидала ее уст, а в глазах блестели искорки. Наконец-то мрачные думы покинули Избранную, и ее лоб больше не хмурился от воспоминаний.

Они забежали в ближайшее кафе и заказали по мороженому. В конце зала появился чумазый ребенок, и Мишель напряглась. Мальчишка-татарин купил трубочку, ощущая на себе неприязненный взгляд продавца. Он долго не хотел отдавать купленное лакомство, пока за мальчика не вступилась тетя в годах.

Чуть погодя за окном прошествовала демонстрация в пользу татар. Русские размахивали флагами, которыми пользовались в автономии, и Мишель окончательно расслабилась.

— Как видишь, все не так уж плохо, — пожала плечами Эллисон, доедая последний шарик. — Не все сразу поменяется, а от тебя уже мало что зависит.

— Да, но… — не успела сказать Мишель, как ее тут же перебили.

— И никаких «но», — отрезала Эллисон. — Ты и так много сделала. А одна такую ношу точно не утащишь. Когда тебе кажется, что в твоих руках находится целый мир, точно ждать беды.

Мишель, отвернувшись от окна, принялась за мороженое.

— Пожалуй, ты права. Именно поэтому я должна написать президенту. А мое место — здесь. Я хотела бы пожить в татарской деревушке и сделать жизнь этих людей лучше, — задумчиво произнесла Мишель.

Эллисон смотрела на нее и не могла налюбоваться. Ищущая справедливости, небезразличная к тому, что происходит вокруг, ей нужно было поверить в себя, но также — и в людей, окружавших ее.

Эллисон одобряла выбор возлюбленной. И пошла бы даже к татарам жить. Вот только Мишель больше хотела убежать от всего мира, и это чувствовалось в ее уставшем взгляде.

— А пойдем к фонтану, а? — подмигнула Эллисон, пытаясь приободрить возлюбленную.

Мишель тряхнула головой, прогоняя невеселые мысли и улыбнулась.

Их любимое местечко практически пустовало и при свете дня. С ним было связано много воспоминаний, хороших воспоминаний. Там они стали парой. Свежий воздух очищал разум. Солнце отражалось загорелым блином на волновавшейся глади реки.

Ворковавшие парочки заняли скамейки довольно далеко от них. И все-таки Мишель чувствовала скованность.

Эллисон нагнулась к ее шее, вдохнула запах ее волос, захотела в них зарыться, но Миша резко повернулась к ней лицом.

— Эй, ты щекочешь мне шею, — засмеявшись, произнесла она.

— Ты можешь остаться? — Эллисон хотела услышать честный ответ.

Это место связывало их. Этот город… как бы они к нему не относились, но он привнес в их жизнь очень хорошее. Он их объединил, сделал единым целым, и лишь воздух дремучего леса опьянил, заставив цепь натянуться. Но обе девушки не искали свободы.

— Я бы хотела провести с тобой всю жизнь, — Мишель ласково провела тыльной стороной ладони по щеке Эллисон.

Автогонщице хотелось заплакать. Она так долго прятала от всех чувства, но теперь не боялась раскрыться. В глубине души она хотела открыть душу этой веселой девчонке, прятавшей шипы от детских ран, превращавшейся из угловатой девочки-пацанки в красивую девушку, отпускавшую волосы и начавшую краситься.

В жизни Эллисон происходило много всего, но с Мишель все было иначе. Она меняла привычный мир, даря незнакомые чувства и ощущения, переполнявшие автогонщицу. Но одно она чувствовала наверняка — радость…

— Мне не кажется… Я чувствую, что ты для меня значишь многое, — прошептала Эллисон. — Мишель…

На губах застыло любимое имя. Возлюбленная опустила взгляд, и тогда их губы соприкоснулись.

Первый поцелуй… Он был полон нежности. Эллисон робко покрывала губы возлюбленной своими, пока не почувствовала промелькнувшую меж ними искру. Губы Мишель были теплыми, страстными, зовущими. Они сплелись в единое целое, срывали имена с уст друг друга, но часто останавливались, словно боялись лавины чувств.

Наконец, Мишель отстранилась. Глаза ее сияли счастьем. Зрачки не казались черными, скорее, цвета теплого кофе, такие же бодрящие и красивые.

И Эллисон казалось, что и подруга видела в ней то же самое.

*****

Ночь вступила в свои права нежданно-негаданно. Эллисон зябко ежилась в постели, ибо после горячего страстного поцелуя ничто не могло ее согреть.

Она вспомнила поговорку, которую любил упоминать Хироши: счастье не за горами, а за лесами. Так шутили японцы, которых со всех сторон окружали горы. Вот только Хироши вкладывал в поговорку иной смысл. Он считал, что счастье невозможно найти, оно само должно найти тебя.