Работа над ошибками, или Грустная грустная сказка (СИ)

Меня стали звать. Я подхватила куртку и пришла на место лагеря. Я положила куртку у дерева и радостно обняла друзей по очереди.

Ев-Ган рассматривал мою добычу.

— Набрала Фио-Лики?

— Это Чэно-Лика, — поправила я.

— Она не черного, а фиолетового цвета на самом деле, — наставительно заметил Ев-Ган, — покажи язык.

— Не понимаю, зачем? — удивилась я.

— Ну, высунь язык, — попросил Ев-Ган.

Я как могла дальше высунула язык. Ев-Ган и Ранх-ба покатились со смеху, даже Ши, выглядевшая хмуро и грустно, улыбнулась.

— Хорошо, насмешники, — сказала я, — с вами я потом разберусь. Но если Ши это немного развлечет, я готова ходить так весь день.

— За весь день я от смеха порвусь, — сквозь гоготанье сказал Ранх-ба.

— А чего такого с моим языком?

— Ничего особенного. Но цвет — специфический, — пояснила Ши.

— Посмотрим, какой цвет у вас будет, — заметила я.

Так как ничего больше не было, пришлось, есть ягоды. Но того, что я принесла, оказалось не достаточно. Мы пошли на поляну.

Когда мы окончили трапезу, пришла моя очередь веселиться: весь рот Ранх-ба был нежно-сиреневого цвета, губы Ши стали ярко фиолетовыми. Только Ев-Ган был чист, но язык показать отказался. На мгновение я представила себя с темно-фиолетовым языком, высунутым наружу, и засмеялась ещё веселее.

— Всё, довольно, пора в дорогу. Здесь полно ягод. Если повезет, поймаем птичку или зверька. Нож у меня есть, — сказал Ев-Ган.

— Не надо, — заныла я, — Жалко!

— Проголодаешься — по другому запоешь, — сурово заметил Ев-Ган.

Ев-Ган поднял голову, покружился и в результате сказал:

— Нам туда! Пойдем все время на восток, прямо, благо в лесу ориентироваться куда легче, чем в городе — дома не мешают.

Мы пошли в достаточно быстром темпе.

— Как ты сориентировался? — спросила Ши.

— Это очень просто. Наш город находится на востоке, там, где встает солнце. По другому наш город называют Сиэт-Риар-Куа. Мы идем на восток, позади нас запад, слева — север, справа — юг. Ночь мы ориентируемся по Сет-Па — северной звезде. Она самая яркая из всех, но её не легко найти, потому что она восходит только ровно в полночь, и заходит ровно через час.

— А луна? — встрял Ранх-ба.

— Луна? Каждый раз она ведет себя по-разному, мы любим её, но по ней не ориентируемся. Предупреждая Сиэт-ту, скажу, что мы доверяем ей наши сердечный тайны, но не курсы походов и кораблей, — подмигнул мне Ев-Ган.

Я кивнула и улыбнулась. На сердце было тяжело, но грусть притупилась и отступила.

Мы шли быстро. Ев-Ган параллельно устроил мне экскурс в ботанику, хотя это нисколько его не радовало. Видно было, что он с радостью поговорил бы с Ши, но её никогда не интересовала ботаника, куда интереснее для неё были закоулки человеческой души.

Заметив, что Ев-Ган желает поговорить с Ши, я отстала от него, он был рад. Я рассудила, что он может отвлечь Ши от горестных раздумий.

Я рассказывала Ранх-ба, как Ев-Ган отогнал грозу, как мы добрались до Ти-Ма-пале, о том, как на квартиру Ю-Рий-ранх пришли "стражи" и пришлось лезть на чердак. Только о разговоре между мной и Ев-Ган я не рассказала, не знала, как именно себя поведет Ранх-ба. Он всегда был очень вспыльчивый.

Мы с ним знакомы с детства. В школе сидели за одной партой на математике. Вполне естественно, что наука интересовала нас от раза к разу. Когда он был не в духе, приходилось заниматься задачками и теоремами. Но если настроение Ранх-ба было хорошим — ни о каких занятиях и речи не шло.

Сколько я себя помнила: всегда рядом с ним было хорошо, до последнего времени. Он всегда был сильным, как физически, так и морально.

Он многому меня учил. Не в плане науки, как могло бы показаться — он учил меня чувствовать других людей, как самого себя.

Сам он — сильный человек, с сильными чувствами, как в любви, так и в ненависти он был неудержим, переставал контролировать себя. Сказывался побочное действие его умения: он настолько чутко и точно чувствовал желания, потребности, сильные и слабые стороны других людей, что со временем совсем перестал чувствовать себя. Об этом мне сказала Ши. Она прекрасно знала, все о тех качествах, которыми обладали я и Ранх-ба. Я перестала развивать в себе это самое умение, как только почувствовала, что мои эмоции мне не подчиняются. Со временем все вернулось на круги своя, а вот Ранх-ба дорогу назад потерял безвозвратно. Именно с этим были связаны его слова Пату: "Я никогда не знал, ни любви, ни жалости". Это впрочем не означало, что он никогда не жалел и не любил, просто он забыл те времена, когда его эмоции и чувства подчинялись ему.

Мы вышли на поляну — и мысли мои прервались.

Во множестве на поляне были малиновые кусты и орешники. Трава доставала до пояса.

Нос наполняли запахи цветов и трав и горячий воздух.

Вокруг были звуки и движение. Жужжание мух, тоненький колокольчикоподобный писк комара возле уха, трели всевозможных лесных птиц, стрекотание белок, недовольных тем, что мы потревожили покой этого райского местечка — обо всем этом я могла только мечтать.

Но все это померкло для меня, когда я подняла голову и увидела небо.

Такого цвета раньше я никогда не видела, но точно знала, что это голубой, небесно-голубой. Легкие белые облака, гонимые ветром и… солнце. Его свет слепил глаза, было больно смотреть на этот золотисто-желтый шар.

— Сиэт-ту, я понимаю, ты рада видеть тезку, но это вредно для глаз, — заметил Ев-Ган.

Я нехотя оторвала слезящиеся глаза от солнца, по полю поплыли зеленые, желтые круги и коричневые пятна.

— Пойдемте — нам нельзя останавливаться, — с какой-то грустью сказал Ев-Ган.

Мы снова пошли вперед. Наконец, когда круги и пятна перестали плясать у меня перед глазами, я снова смогла осмотреться. Лица Ши и Ранх-ба имели вид обескураженный, как и мое. Все это великолепие мы видели впервые. Ев-Ган посматривал на нас и усмехался, как отец над своим дитятей, которое сделало первое в своей жизни открытие. Взгляд его чаще останавливался на Ши, и улыбка в такие моменты была ещё ласковее, чем всегда.

Я снова погрузилась в собственные мысли. Я думала об отце, который может быть, уже стал Чено-Лэко и, может быть, исчез. Слезы наворачивались на глазах от одной этой мысли. Больно щемило сердце от того, что я больше никогда не увижу мать и отца, ведь ещё неизвестно, как закончится эта заварушка с Пату.

Мои мысли потекли другим руслом. Я долго и пристально смотрела на лицо подруги. Только сейчас я поняла, как они не похожи. Пату и Ши, брат и сестра хоть в чем-то должны быть похожи, а двух более разных людей я ещё не знала.

В воспоминаниях вставали картины из детства.

Чем старше они становились, тем более непохожими были. Пату — блондин, высокого роста, белая кожа, серые глаза, тонкие острые черты лица. Ши — рыжевато-русая, пышная непослушная шевелюра всегда спадала на плечи волнами (у Пату волосы всегда были прямыми и никогда не вились), ростом она была чуть ниже среднего, чуть смугловатая кожа, глаза голубые, черты лица приятные мягкие, немного крупноватые.

Они вообще не были похожи между собой, но любили друг друга, как только брат и сестра могут любить.

Я посмотрела на Ев-Ган.

Пату был похож на него даже больше, чем на сестру. И даже не потому, что они были оба блондины, оба сероглазые и высокого роста. В их поведении, манерах проскальзывали общие черты, будто они воспитывались в одном и том же месте долгое время

— Лаа, ты сейчас в нашем проводнике дыру протрешь. О чем ты думаешь? — окликнула меня Ши.

— Прости, я задумалась, что ты сказала? — переспросила я.

— Я думаю, Ши, не о чем, а о ком, — мрачно заметил Ранх-ба.

Я не поняла, о чем он говорит, и уточнила:

— О Ев-Га ты думала. Ты в упор на него смотрела.

— Да. Я действительно думала о нем. О нем и Пату. Вам не кажется, что они между собой очень похожи, — сказала я.

Вопрос остался без ответа. Ев-Ган испуганно посмотрел на меня, Ши нахмурилась, Ранх-ба зло ухмыльнулся.