Благую весть принёс я вам (СИ)

Проходило время, с голов облезала кожа, выпадали белые ломкие волосы, черепа понемногу желтели и покрывались трещинами, становясь неотличимы друг от друга - теперь даже старожилы не угадали бы, где башка Отца Огневика, а где - Сполоха. Сумеречными ночами, когда в небе загоралась пляска духов, черепа белели над стойбищем как застывшие в полёте совы. Лёдопоклонники - и те робели, глядя на это оскаленное воинство. "Пускай боятся, - говорил Головня. - Лучше страх, чем презрение".

С утыканной шестами площадки для собраний - прямой путь к шатрам гостей. Там-то и перехватила его Зольница. Тряся оберегами, как кликуша, взмолилась помощнику вождя:

- Ох, Жарушка, утешь ты меня. Скажи, обещал Головня послабление?

Косторез, досадуя, процедил:

- Нет... сама виновата... дай-ка пройти...

Зольница взвыла, вцепившись в торчавшие из-под колпака пегие космы.

- Да за что ж напасти-то эти? Неужто чем богов прогневила? Не жизнь, а мучение.

Жар молчал.

- Скоро ведь всех со свету сживёт, ненасытная утроба. А мне-то, на старости зим... поругание. И так всё потеряла, живу из милости... Господи боже, да снизойдёт ли кто до моих мук или у всех сердца каменные?

- Вождь сказал - без поблажек. Своя - не своя... - бормотал Жар, стараясь обойти настырную бабу. Но та не отпускала его, то и дело вырастая на пути. Лопотала, распаляясь всё больше:

- Да будь он проклят, ваш вождь. Моя судьба - всем вам упрёк. Если за своих не стоите, кто за вас стоять будет? Вождь ваш? Дурачьё! Эвон как за пасынка моего вождь порадел, каждый день любуюсь. И с тобой то же будет. Со всеми вами.

Она разрыдалась и, упав на колени, стала бить кулаками по снегу. Косторез же, потрясённый крамольными речами, таращился на неё, не в силах вымолвить ни слова. Лишь щекотало в брюхе страшным предчувствием, да перепуганный голосок твердил в душе: "Сгинь, сгинь, пророчество!".

- П-пошла, пошла... зараза, - выпалил он, пятясь от неё.

"Как бы порчу не навела, проклятая. Схожу к Варенихе. Авось отпустит".

И, устрашённый, он бросился бежать от горестно вопившей женщины.

После совета Головня некоторое время посидел в шатре, размышляя, затем тоже направился к глыбе и долго созерцал Жара и Штыря, долбивших долотами сыпучий камень. Пожурил Костореза, что медленно работает, выслушал в ответ его запальчивые оправдания, утешил как мог, пообещав найти ещё пару умельцев, чтобы ускорить дело. Потом вместе с Осколышем бродил по кузницам и плавильням, глядел на горы железных наконечников, сваленных в дощатом сарае; говорил с кузнецами насчёт железа и меди. "Чадник хороший металл гонит, - орали ему плавильщики, перекрикивая оглушительный звон молотов. - Шлака мало, окалина добрая. Уголь только жидковат... Чёрный нужон, ядрёный, а не этот бурый. А из мёртвого места железо совсем дрянное. Рассыпается в руках". Весь чёрный от сажи, вождь направился к стрельбищу, понаблюдал, как мальчишки, наставляемые Лучиной, упражнялись в пускании стрел. "Выше! Придерживай пальцем! Про ветер не забыл?" - покрикивал Лучина. Мальчишки бегали туда-сюда по истоптанному снежному полю, выдёргивали стрелы из насаженных на шесты тюфяков; промахнувшиеся рыскали по сугробам. Один из стрелков увидел Головню, побежал к нему, размахивая луком и крича:

- Великий вождь! Великий вождь!

Сопровождавшие вождя охранники выступили вперёд с копьями наперевес, сомкнувшись, заслонили собой повелителя. Лучина бросился за стрелком, зарычал оглушительно:

- Куда пошёл, сволочь? Вернутся на место!

Но тот будто не слышал его - семенил к Головне, блестя из-под колпака белками глаз. Щёки и лоб его багровели незаживающими кровавыми расчёсами - следами кожной болезни. Товарищи стрелка, сгрудившись, наблюдали за погоней.

- Великий вождь, - выдохнул лучник, валясь на колени шагах в семи от Головни. - Дозволь сказать слово.

Лучина широкими шагами настиг его, врезал от души рукавицей по затылку.

- Ну попляшешь ты у меня, негодяй!

Головня знаком остановил его.

- Пускай говорит.

Тот залопотал, глядя на Головню снизу вверх, как верный пёс:

- Великий вождь! Добрые духи нашептали мне мысль, как бить зверя издали, если нет под рукою лука. Сказали: "Пойди к великому вождю и поведай ему об этом!". И вот, великий вождь, я исполняю их повеление.

- Ну и как же?

- Ежели вырезать, великий вождь, полоску кожи, чтоб в середине была пошире, да с одного конца сделать петлю под ладонь, а потом вложить в серёдку камень и раскрутить над головой как следует - этак можно не только собаке, а и медведю башку проломить...

Лучина прервал его, досадливо скалясь:

- Всю плешь он мне этим проел, великий вождь. Никакого сладу с ним нет. У-у, несчастный, - кулак помощника подъехал к виску стоявшего на коленях стрелка, костяшки погладили вывернутый край колпака.

За спиной Головни звенела разноголосица становища, впереди, за стрельбищем, высились сосны - словно уснувшие стоймя великаны в серых меховиках, прихотливо отороченных понизу тальниковой бахромой. Стрелок стоял на коленях, тиская правой рукой лук; приоткрыв рот, мелко дышал, не сводя с вождя взгляда шероховатых глаз. Лучина подобрался, готовясь обрушить на наглеца всю мощь своих ударов, тяжело сопел, нетерпеливо косясь на Головню.

- Кто таков? - спросил Головня лучника.

- Сверкан, сын Одноглазого Пепла из рода Ильиных, великий вождь.

- И что же, бросал уже так камни, Сверкан?

- Воистину так, великий вождь. С Лучиной, помощником твоим, бросали.

Головня перевёл взгляд на Лучину.

- Ну и чего добились? Попали в кого?

Тот закряхтел, снисходительно улыбаясь.

- Едва людей не перекалечили. Эти ж камни - не угадаешь, куда полетят. Из лука хоть прицелиться можно. А это нелепица какая-то, забава для детворы. Грех и вспомнить.

Вождь снова посмотрел на лучника.

- Правду говорит мой помощник?

Тот кивнул.

- Истинную правду, великий вождь. Да ведь тут дело в сноровке - из лука тоже не сразу стрелять наловчились. Если много таких бросателей будет - один-то наверняка попадёт. А больше и не надо. Уж этот камень так кость крушит, что любо-дорого смотреть.

- Сам-то умеешь швырять?

- Могу, великий вождь.

- Ну покажь. Вон и цели рядом.

- Сей миг, великий вождь, - ответил тот, вскакивая. - Только за бросалкой слетаю.

И помчался, смешно подпрыгивая, по исполосованному следами от полозьев снегу к мужскому жилищу, терявшемуся за краем обшитого неровными изгородями, неровно бугрившегося холма, над которым дрожали, теряясь в серой прозрачности, тёмные дымки. Лучина проводил его хмурым взглядом, отогнул край пушистого колпака, посмотрел на вождя, сверкнув льдинками глаз.

- Зря ты это затеял, - проворчал. - Только время теряем.

Головня не ответил: неспешно двинулся вниз по склону, направляясь к толпе лучников. Охранники шли по бокам и сзади, положив копья на плечи. Лучина брёл следом, что-то бормоча под нос, облапив мохнатой рукавицей медные, с лёгкой прозеленью, ножны, болтавшиеся на кожаном поясе.

Лучники потеснились, освобождая путь вождю, зашептались, благоговейно таращась на него.

- Отсюда докинет? - спросил Головня Лучину, встав на том месте, откуда стреляли по скособоченным, продырявленным в разных местах тюфякам.

- Докинет, - ответил Лучина, заслонённый от Головни дюжими копейщиками, один из которых не сводил с помощника пристального взгляда. Помолчав, добавил: - Он ещё одну штуку промыслил: петлю на древко набросил, чтоб копьё дальше летело.

- И что, летело?

- Летело.

- Чего ж молчал, мне не сказал?

- Да всё недосуг как-то... - Лучина отвернулся, устремил взгляд на тюфяки с торчащими из них оперёнными стрелами.

- Лентяй ты, Лучина, - бросил вождь, глядя вдаль.

Тот хитренько покосился на него, улыбнулся криво:

- Грешен.

Скоро вернулся Сверкан. Прибежал запыхавшийся, протянул Головне сложенный вдвое неровный сыромятный ремень.