Атомный век (СИ)

– Лейтенант, тебе не кажется, что мы не там ищем? – спросил Русаков, косясь на воинство: Кеца, Сэра и Бура, которые в свою очередь испуганно косились на вокзал и не смели шага ступить в сторону, потому что им было страшно.

В понимании капитана Русакова таскать мальчишку да ещё и с собакой в глубокой разведке было безответственно и глупо. Куда лейтенант смотрит, о чём думает? Один раз он даже высказался в том смысле, что слышал о таких пацанах, что бродят они, мол, бесцельно по пустошам, странные и непонятные, и, вообще, сплошные загадки. Но Берзалов отнёс это высказывание на то обстоятельство, что, как говорится, на войне детям делать нечего, и тотчас забыл слова капитана, других забот хватало.

– А ведь пацан – засланный казачок… – сказал однажды Русаков.

Берзалов тогда отрезал ему:

– Не вздумай сказать при экипаже, убьют.

– Даже так?.. – удивился Русаков.

– Даже так, – подтвердил Берзалов, а сам подумал, что, если тебе об одном и том же говорят два человека, значит, в этом что-то есть. Но что? – ломал он себе голову. Мальчишка как мальчишка. Живой, непосредственный. Мне его жалко, потому что он напоминает мне самого себя. Нравится он мне. Вернёмся, определю его в школу, а там посмотрим, воевать ему, действительно, рано.

– В общем, мне кажется, мы не там ищем, – повторил Русаков.

– А где?.. Где искать? – с раздражением спросил Берзалов, потому что в любом случае надо было с чего-то начинать, где-то же Гаврилов оставил очередное послание, не мог он миновать это место, никак не мог.

– А мне кажется, вон там! – весело пропищал Кец и показал в темноту за деревья, где на железнодорожных путях пылились и гнили под солнцем десяток-другой электричек и обычных пассажирских составов.

Капитана аж перекривило, да и Бур промычал что-то в том смысле, что искать надо не здесь, а по его разумению вот там, и показал пальцем на вокзал, на его чёрные провалы между колоннами. А ещё Берзалова удивляло то обстоятельство, что хоть Кец и был всеобщим любимцем, Бур как будто бы его сторонился, чурался и вообще поглядывал с большим недоверием. Проявлялись ли в этом его провидческие способности или нет, трудно было сказать. Лично у меня Кец не вызывает никаких отрицательных эмоций, думал Берзалов, а интуиция у меня главный советчик. Может быть, я потому ещё и жив, что прислушиваюсь к ней ну и, разумеется, к Спасу. На этот раз Спас поведал: «Молодец». «Иди ты…» – ответил Берзалов. И разговор прекратился.

– Ну смотри, ты командир, тебе виднее, – с непонятным смыслом произнёс Русаков, больше не обращая внимания на Кеца.

Берзалов едва не взорвался: «Вашу-у-у Машу-у-у!..», однако сдержался и сказал:

– Ищем недавний костёр и консервные банки. В общем, должен быть знак! Все поняли?

– Все… – Русаков, который за последние сутки растерял всё – даже свой командный голос, от которого пчёлы на лету мёд роняли, показался Берзалову в этот момент самым несчастным человеком на земле.

Трудно ему будет, решил Берзалов и вспомнил свою Варю. Он подумал, что вертолётчики народ ненадёжный в плане семьи, что в каждом аэропорту у них по женщине, а то и по две. Значит, Русаков не изведал семейного счастья и, стало быть, вполне закономерно привязался к Зинаиде Ёрховой. Понять его можно, но не обязательно – время сейчас другое, не до женского пола.

– Роман, – подёргал Кец за рукав Берзалова, – Сэр почему-то на площадь тянет.

– Пойдём на площадь, – согласился Берзалов, – только его не отпускай, – кивнул он на остроухого Сэра.

– Не отпущу, – заверил Кец, – он у меня послушный.

Сэр оглянулся на них, и в его агатовых глазах зажёгся азартный огонёк. Берзалов вопросительно посмотрел на Бура, но тот промолчал, хотя по его лицу можно было понять: не туда они топают, ох, не туда, но я сам не знаю, куда нужно. Хорошо, решил Берзалов, вначале обследуем площадь, а потом – вокзал. И они, светя себе в тёмных местах фонариками, направились на площадь, под сень деревьев, и даже обстоятельно обыскали её по периметру, где вдоль тротуара застыли десяток-другой троллейбусов и автобусов, распахнутых, раскуроченных, с изрезанными сидениями, с вырванными панелями управления. Варвары, однако, думал каждый. Цивилизации на них нет или генерала Турбаевского.

Больше здесь ничего интересного не было. Одна пыль и грязь, возникшая, казалось бы сама по себе в неимоверно большом количестве: какие-то тряпки, старые кульки, пластиковые бутылки и выгоревшие на солнце обрывки газет. Русаков крякнул раз-другой от досады, шуруя палкой по кустам и сказал:

– Нет здесь никаких знаков. Пусто! Даже костром не пахнет.

Дико воняло, правда, кошками, но это была иная тема. И Сэр, которого Кец держал на поводке, упорно тянул дальше, по другую сторону вокзала. Берзалову всё это стало уже надоедать, он всё чаще поглядывал на вокзал и думал, что Бур прав, что Гаврилов не такой человек, чтобы делать привал абы где, хотя вокзал он физически миновать не мог – дорога-то одна. Однако Сэр упрямо стремился на противоположную сторону, и все поддались его напору, решив, что уж с его-то собачьим обонянием они не пропадут. Последние десять метров они летели за Сэром, сломя головы. И на тебе: казалось, они вот-вот обнаружат стоянку Гаврилова, однако вместо этого Сэр протащил их через площадь, через все перроны, железнодорожные пути и с диким хрипом, похожим на вопли, вырвался-таки из рук Кеца и пропал в ближайших кустах. Вслед за этим раздался кошачий вопль, радостный лай Сэра, который таким образом возвещал, что загнал извечного своего врага на дерева и призывает разведчиков прийти и всласть поохотиться.

– Вашу-у-у Машу-у-у!.. – плюнул Берзалов и пошёл, не таясь, презирая всех и город в том числе, назад прямиком через площадь к вокзалу.

– Ты чего?.. – нагнал его Русаков, лейтенант. – Погоди…

– Надоело… – ответил Берзалов, спрыгивая на рельсы. – Вашу-у-у Машу-у-у!.. обосрались в очередной раз!

– Да ладно тебе, – принялся успокаивать его капитан и снова завёл старую песню: – Парнишка-то странный.

– Чего?.. – с непонятной угрозой произнёс Берзалов. – Парень как парень.

– Да я не к тому… – поправился Русаков. – Понимаешь, наслышался я о мальчиках таких. Не наши они.

– А чьи? – с вызовом обернулся Берзалов.

– Не наши, и всё! – насупился Русаков. – Может, даже не с планеты Земля.

– Наш он, наш, – заверил его Берзалов. – Сам лично проверял. Ты не вздумай ляпнуть о своих подозрениях ещё кому-либо, – предупредил он. – Врагов наживёшь.

– Ладно… хорошо… – покорно согласился Русаков. – Ты командир, тебе решать. Но учти, я руки умываю.

– Ух-х-х… – не сдержался Берзалов и воскликнул в сердцах, – что ж вы все такие?..

– Какие?

– Нервные.

– Какие есть, – упёрто ответил капитан Русаков.

В капитана Русакове было что-то такое тёмное, похоже, он готов был пройти по лезвию ножа, и один раз уже это сделал.

– А собака тоже не наша? – ядовито спросил Берзалов, невольно делая приставной шаг в сторону капитана.

– Собака наша, – ответил Русаков, никак не реагируя на движения Берзалова.

Берзалов не понял: или Русаков наивный, или очень смелый, а может, ничего не сообразил. Ну да бог с ним, решил Берзалов и бить его не стал. Момент неподходящий. Да и за что бить человека, если у него иное мнение? Чёрт с ним! Удар, даже если он выверен, даже если он чудовищно хорош, не всегда является главным аргументом, потому что нужны обстоятельства, чтобы этот аргумент стал весомым.

– Ну и слава богу, – примирительно сказал он, разжимая кулаки. – Ты, капитан, главное, не ершись и помалкивай. Я сам, если что разберусь.

Русаков хмыкнул и ничего не ответил. Но было ясно, что Берзалов его не убедил.

Бур и Кец понуро плелись следом. Сэр, который ничего не понял, всё ещё азартно оглядывался на кусты, где сидела кошка. «Ну что же вы?! – говорил но всем своим видом. – Я нашёл, я загнал, а вы?.. Тоже мне разведчики, такой обед упустили!»

– Нехороший вокзал… – вдруг заметил Бур. – Тёмный ликом, как будто прячет что. Луна вон… солнце встаёт, а вокзал будто сажей утёрся. Чудеса… потому что… потому что…