Атомный век (СИ)

– Всё, что угодно, – точно так же, на повышенных тонах, ответил Грибакин, – но только не это. Чтобы я набирал себе рабов?!

– А как?.. – терялся в догадках Берзалов. – Как вы объясните ваше сотрудничество с «дубами»?

– Да «дубы» тебя элементарно развели. На то они и «дубы».

– Ну да… – соглашался Берзалов, но всё ещё не верил.

Не привык он верить, даже если человек был ему очень и очень симпатичен, даже если он говорил правильные вещи. Что-то ещё должно было произойти, чтобы он окончательно проникся симпатией.

– Выкупал я у них наших. Вы-ку-пал! – произнёс Грибакин с усмешкой, вовсе даже не оправдываясь, а наступая на Берзалова. – Понял? Брал себе в экипаж или в мастерские.

– А как же тогда?.. – недоумённо сбавил темп Берзалов. – И вообще, почему вы сотрудничали с бандитами?

– Да не бандиты они… Как объяснить?.. – Грибакин поморщился, чтобы Берзалов лучше понял. – Хотя, конечно, бандиты с одной стороны, а с другой – заблудшие люди. Здесь таких бандитов по округе, каждый третий устойчивую группу сколотил. И вообще, с кем мне, прикажешь, дело иметь, если больше нормальных людей нет. Надо же им как-то защищаться друг от друга. Времена какие!

– Я и не подумал… – признался Берзалов.

– Ну да… – в свою очередь согласился генерал Грибакин. – А я по-другому и не предполагал. Мы же решили, что страна кончилась. Сам посуди: нас осталась горстка, связи нет, вокруг радиоактивная пустыня. Куда ни пойдёшь, везде кости, трупы. Каждый третий из нас умрёт в течение ближайших трех лет. Вот я и занимался тем, что лучше всего умею: построил бронепоезд и поддерживаю пути в рабочем состоянии.

– Здорово… – признался Берзалов и подумал о шансе, который выпал в руки генералу Грибакину, как джокер из колоды.

– Здорово, – кисло улыбнулся Грибакин.

Привык он к своему делу и не видел в нём ничего зазорного.

– И округу заодно? – заметил Берзалов.

– Что?..

– Поддерживаете в рабочем состоянии.

– И округу… – согласился Грибакин, пряча улыбку, потому что нашёл суждение Берзалова несколько наивным.

– Скажете, вертолеты не сбивали? – спросил Берзалов проникновенно.

– Не сбивал, – посмотрел на него, как на идиота, Грибакин.

– И бэтээры не подбивали?

– Не подбивал. Удовлетворил своё любопытство?

– Удовлетворил… – конфузясь, признался Берзалов.

– А что, собственно, происходит? – ехидно спросил генерал. – В чём и ты меня подозреваешь, лейтенант?

– Да в общем… – Берзалов в двух словах рассказал о предыдущих попытках прощупать район.

Генерал вздохнул с облегчением:

– Я был бы только рад, если бы кто-нибудь на меня вышел. Я ведь думал, что я один из всей России в живых остался. Ну может быть, в Сибири или на Дальнем Востоке, ещё кто-то организованный, но в европейской части я один, – и он принялся рассказывать, всё ещё иногда кисло морщась и бросая на Берзалова недобрый взгляд.

Генерал оказался противоположностью «дубам». Он не скатился до грабежа и насилия, не стал бандитствовать, хотя, безусловно, имел такую возможность – стать самым крупный «дубом» в округе, однако, наоборот, пытался в меру своих сил поддерживать порядок на территории между Харьковым и Курском. Так Берзалов узнал удивительную и в то же время типичную для атомного века судьбу генерал-майора Петра Матвеевича Грибакина. Оказалось, что он командовал железнодорожными войсками в Южном военном округе, и когда случилась война находился в командном пункте «южных». Но буквально за два часа до её начала его вызвали к министру обороны, и пока он добирался с полевого аэродрома до нужной точки, а там ещё и летел на транспортнике, война, собственно, и началось.

– Нас так шибко тряхнуло, – сказал Грибакин, когда они уже спускались по лестнице вниз, чтобы по русскому обычаю закрепить обоюдный успех, то бишь дружбу, – что я грешным делом, решил, всё, конец. Падали мы долго. Я успел всю родню три раза вспомнить, хотя она уже к тому моменту была мертва. Надо отдать должное мастерству лётчиков, посадили они машину в Зареченске в пятистах километрах отсюда. Машина больше для полётов не годилась. Такие перегрузки машины не выдерживают, их списывают, не глядя. Только отъехали – аэродром в пыль. Спасло только то, что мы в бэтээре были и в овражек нырнули. Ударная волна поверху и прошла. Или заряд слабый, или ещё что, только грохнуло пару раз, и от Зареченска ничего не осталось. До командующего я не добрался ни в тот день, ни позже. Сам знаешь. Били в первую очередь по командным узлам и узлам связи. Били точно, как в тире.

– Но ведь это ж не помогло? – с торжество в голосе уточнил Берзалов.

Подзабыл он уже, все потери подзабыл. Стёрлись из памяти первые дни, как дурной сон. Оттого и Варя не снилась ему полтора года, потому что он каждую ночь умирал. Только сейчас его стало отпускать, а во снах появилась она – его жена. Геннадий Белов так и сказал, что, мол, сейчас у нас у всех поголовно посттравматический синдром и что они, то бишь врачи, его даже за болячку не считают. Подумаешь, какие-то нервы. Неженкам не место в атомном веке. Возродим Россию, тогда все эти телячьи нежности вернутся в медицину. А пока лечить вас никто не будет да и нечем.

– Сейчас легко вспоминать.

– Да… тогда… было не до нежностей… тогда мы дрались, – согласился Берзалов, отключившись на мгновение.

Снова пришла к нему эта боль утрат, с которой он почти что научился бороться, но, видать, не всегда и не при всех жизненных обстоятельствах. Нагнала его, схватила и держала так крепко, что он вздохнуть не мог, а только, как рыба, хватал ртом воздух.

Чтобы скрыть момент слабости, он откашлялся и через силу рассказал обрадованному генералу, что да как, как мир устроен в атомном веке, рассказал о Турбаевском, о девяносто пятой бригаде специального назначения и о своём задании, не упомянув на всякий пожарный о сепаратистах и об укрепрайоне Комолодуне. Но оказывается, генерал был в курсе дел. Оказалось, он даже продвинулся дальше, чем знал Касьян Ёрхов.

– Драпал я оттуда, только пятки сверкали. Так что, извини, больше я туда не ходок.

– А с чем вы столкнулись? – как бы между делом поинтересовался Берзалов.

– А вот с этой самой «пылью».

– «Умной пылью», – подсказал Берзалов, плохо представляя, что это такое.

– Да, – согласился генерал. – Только мы её называли «зелёной пылью». Так что ты туда без полной выкладки не суйся.

Полная выкладка подразумевала АЗК и противогаз, а ещё полную герметизацию бронетранспортёра.

– А лучше, конечно, полностью изолирующий костюм с баллоном. У меня сорок три человека в момент погибли.

– А как она воздействует?

– Я, лейтенант, сам не ведаю. Просто после контакта даже с кожей, человек падал и умирал практически без симптомов. Упас и уснул. Шибко странная вещь: то она живая, ведет себя, как взвесь, то мёртвая, как обычный песок. А что в действительности с человеком происходит, никто не знает. Диагноста такого уровня у меня нет. Представляешь, один врач в живых остался. Они в первую очередь-то и вымерли, потому что контачили с больными.

Но больше всего генерала интересовала девяносто пятая бригада. Уж очень он подробно расспрашивал: и так и эдак, а в конце высказался:

– Ну слава богу, что я не один, а то вся моя деятельность как бы бессмысленна. Теперь есть хоть ради чего жить.

Не стал Берзалов уточнять, ради чего, собственно, в его понимании – ради родины, иначе быть не могло. Настало такое время – жить ради родины. А это громкие слова. Bслух такие не произносят, только вроде пароля. Их держат при себе, как самую дорогую медаль. Ну и то ли под воздействием этих слов, то ли от избытка чувств, взял да рассказал и о грядущих выборах, и о обстановке в мире. И ту же они затронули самую животрепещущую тему: гибель США и смаковали её во всех подробностях.

– Нарвались всё-таки, – со сдержанным удовлетворением высказался генерал и полез в карман за фляжкой. – Шибко они напрашивались, да примерялись. Выпьем за помин их душ.