Потерянный Город (СИ)

Ближе к полуночи, перекусив пачкой крекеров, мне удается провалиться в тревожный сон. Я вижу маму, она стоит на краю утеса, и ветер развевает подол ее платья. Она прекрасна в лучах уходящего солнца. Я хочу сказать ей об этом, подойти и обнять, вдохнув запах мыла и выпечки, и чтобы все было как раньше. Чтобы А-2 исчезла, чтобы мир вернулся в старые квартиры. Я снова хочу искать снежные сокровища в ноябрьском лесу.

Но я не могу идти. Обернувшись, я замечаю, что моя левая рука пристегнута кандалами к трубе, что петлей торчит прямо из земли. А мама стоит на утесе и смотрит на меня. Ветер растрепал ее волосы, но она серьезна. Слегка мотает головой, как раньше, когда я ошибалась или что-то роняла. Она мной недовольна.

Я дергаю руку, но кандалы сильнее. Они удерживают меня тут, когда я так близка к своей маме, до нее рукой подать. Я от злости начинаю пинать трубу, надеясь расшатать, но толку никакого - она намертво впаяна в землю.

Слезы разочарования текут по моему лицу, обжигая холодную кожу.

Во сне начинается снег, он валит крупными хлопьями, покрывая все тонким слоем. Вдруг я замечаю за ее спиной заразного, что ползет по земле, как паук, и смотрит на нее черными углями глаз, словно прожигая дыру в спине.

Я начинаю истошно кричать, звенеть кандалами об трубу, привлекать его внимание, но он пристально смотрит маме в спину, а из его рта течет слюна, капая на промерзлую землю. Странно, раньше заразные почти не представляли угрозы для других людей, не считая того, что были разносчиками новой чумы, ходячими минами замедленного действия. Я рвусь вперед, падая в снег на колени, как собака на привязи, и вою от ужаса и отчаяния.

Мама все еще стоит и осуждающе смотрит на меня, словно совершенно не замечая моего бешенства.

Заразный, шатаясь как последний пьяница, встает на ноги. Мама его по-прежнему не видит. Он делает еще один шаг и набрасывается на нее.

Я просыпаюсь с застрявшим в горле криком, и сначала мне кажется, что я все еще на утесе. Ночью пошел снег, поэтому теперь лес укрыт его одеялом. Я хлопаю глазами, пытаясь прогнать образ мамы с заразным за спиной. Постепенно реальность услужливо раскрывается мне.

Сейчас, должно быть, часа четыре утра, лес еще спит, но уже готов встречать новый день в заразном мире.

Проверить кровь! Проверить кровь!

Если я заразилась от него, то она уже точно почернела, там дело буквально в одних сутках.

Тыкаю, нажимаю на красный палец. Появляется капелька нормальной крови.

Не заразилась.

Лишь после этого, я замечаю - как я замерзла. Я даже на секунду подумала, что сейчас подниму ногу, а примерзшая стопа в кроссовке останется на в спальнике, сверкая белой костью. Я совсем не чувствую ног, приходиться снять кроссовки и растирать подошвы, отчего очень скоро начинают сильно ныть суставы. Не отморозить бы себе пальцы на ногах. Если бы у меня не было спальника, то, скорее всего, я бы уже замерзла насмерть где-нибудь одна в глухом лесу. Не такая уж плохая смерть, между прочим.

Моя левая рука свободна. Ну да, это же был сон, но я все равно потираю левое запястье, словно затекшее. Я вспоминаю того парня с заправки, он был точно так же пристегнут. Приходит понимание, что он, должно быть, чувствовал первое время, когда его бросили. Сколько он там? Дни? Недели?

Как я могла бросить его? Когда я успела превратиться в гиену, что пытается выжить, идя по головам? Кто вырвал из меня все человеческое? Я ужасаюсь своим мыслям и поступкам, не такому меня мама учила, совсем не такому.

Но жизнь вносит свои коррективы.

Теперь я понимаю, что он здоров. Хотя бы физически, насчет его психического состояния я не могу быть так уверенна. Подумать только, я бросила здорового обычного человека, которому вряд ли кто-то поможет. Он не заразный.

Как я могла так поступить? Ответ прост. Я испугалась, что он заразный.

И что? Я стояла слишком, непростительно близко к нему. Будь он заразным, я бы уже лицезрела, как из раны на моем пальце вытекает черная как мазут кровь.

Поднявшись и собрав вещи обратно в рюкзак, я решаю, что вернусь на заправку. Ведь от того, что я просто посмотрю, хуже не будет? За просмотр денег не берут.

6.

Потратив почти весь день на дорогу, я, наконец, различаю впереди обветшалые стены автозаправки. Надеюсь, он все еще там.

Надеюсь? НАДЕЮСЬ?

Меня одолевают странные чувства, с одной стороны, освободив его, я поступлю архиправильно, поправлю свою карму, возможно, заработаю уютное место в раю рядом с виноградным деревом. С другой, мне на шею сядет изможденный парень, который постоять за себя не сможет, хотя у него есть пистолет. Нет, я могу просто ведь освободить, тащить его за собой в лес совсем не обязательно.

Я на секунду останавливаюсь в дверях магазина. Внутри тихо, мне кажется, с тех пор, как я вчера ушла, здесь ничего не изменилось. Даже пахнет тем же отчаянием и пылью.

Вдруг у него остались патроны? Он снова попытается пристрелить меня? Почему я раньше об этом не подумала. Хотя, не уходить же с пустыми руками, надо пойти посмотреть, жив ли он вообще.

Если нет, я буду счастлива, потому что мне не придется терзать себя сомнениями и угрызениями совести. Тогда я просто заложу его тело тряпками и газетами и покину это место, прикинувшись, что никогда тут и не была.

На улице темнеет, еще один зараженный день клонится к завершению. Я к ужасу обнаруживаю, что зря пришла. В любом случае, заночевать мне придется здесь - среди пыли, пустых стеллажей и обрывков газет. Возможно, и с трупом за стеной. Точнее, с двумя. В ночь путешествовать обратно я не собираюсь. Я выработала определенные правила выживания в мире, что достался мне после А-2. И одно из них - ночью - минимум движения.

Если это не вопрос жизни и смерти.

Я несмело захожу в магазин, стараясь не шуметь, не хватало еще выдать себя раньше времени. Дойдя до первой двери в коридор, ведущий к кладовой, я достаю топор из-за спины и останавливаюсь. Тишина. Может, он спит или умер?

И тут я слышу его голос.

-Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться.

Его шепот еле слышен, и мне приходится задержать дыхание, чтобы расслышать хоть слово. Когда до меня доходит смысл сказанного, я теряют дар речи. Глаза начинает щипать от слез, а дыхание уходит в область пищеварения. Меньше всего я ожидала услышать, как он молится. В мире, где Бог покинул нас, в кого не плюнь, попадешь в атеиста.

-Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, 3ло укрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.

Я начинаю бесшумно вторить ему, глядя безучастным взглядом в грязный угол. Мама всегда читала эту молитву после очередных побоев отца. Я тоже, после очередного изнасилования брата. Прошлое черной пеленой хватает за горло, мне нечем дышать.

-Если я пойду и долиною смертной тени. Не убоюсь зла.

После этого я слышу щелчок.

Он попытался застрелиться из собственного пистолета!

Вот и ответ, есть ли у него еще патроны.

Затем он издает истошный вопль и выкидывает пистолет из кладовки. От силы удара, открывается дверь, что разделяла нас. И теперь он точно меня видит, стоящую в проеме на фоне уходящего дня.

Он замолкает. Какое-то время мы смотрим друг на друга, как побитые брошенные псы: затравлено, с недоверием. А еще у меня нет фонарика, поэтому я не могу точно сказать, что написано в его глазах.

-Еще оружие есть? - спрашиваю я, демонстрируя ему топор в руках.

-Нет, - он покорно сидит, не сводя с меня пристального взляда. Я осторожно подхожу, не сводя с него глаз, и отшвыриваю ногой пистолет в дальний угол. Он с лязгом ударяется о стены.

Подберу потом.

-Ты болен?

-Нет.

-Почему я должна тебе верить?

-А ты и не должна, - говорит он.

-Я и не верю.

-Почему же тогда вернулась?

-Как мне проверить, что ты не болен? Из-за тебя вчера разбился мой фонарик.

-У меня есть еще.