Дверь в чужую осень (сборник)

А теперь вот пригодилась как возможность убить время, пока спать не захочется.

Справа от входа (мы ее сразу увидели, когда подъехали) была пристроена высокая, метров десяти, башенка без окон: круглая, с чем-то вроде застекленной беседки наверху. Она была выкрашена под цвет дома, и невысокая, конусом, крыша крыта черепицей под стать кровле дома — но все равно, хоть я и не архитектор, как-то с первого взгляда она с домом не гармонировала, поздняя пристройка, без сомнения. Ни в одном немецком городе мне таких прежде не приходилось видеть.

Стены сложены из кирпича, и винтовая лестница, ведущая наверх вокруг кирпичного же опорного столба, — кирпичная. Фонарь не понадобился: генератор исправно работал, и лестница была довольно ярко освещена — едва я, открыв дверь, повернул выключатель, зажглись лампочки. Наверху — небольшое помещение, сплошь застекленное, правда, перегородки меж высокими окнами довольно широкие, массивные, из кирпича же — ну понятно, крыша должна весить немало.

Старлей был прав, охарактеризовав ее как «обсерваторию», — она самая и есть. У одного окна, очень близко к нему, стоял на солидной треноге большой телескоп в бронзовом корпусе, и возле окуляра — удобное кресло. В другом углу — огромный глобус на массивной подставке из темного дерева. Не Земли, а звездного неба. Тут же — книжная полка. Я наугад вытянул одну книгу — точно, что-то по астрономии — рисунки созвездий, и старинные, с изображениями то ли богов, то ли людей, разных животных, ага, Скорпион, Весы, Рак и так далее… и гораздо более современные. Остальные книги, надо полагать, той же тематики. На столе — толстые тетради и листы бумаги. Ну что же, не подлежит сомнению, то ли отец нынешнего хозяина, а то и дед, всерьез увлекались наблюдениями за звездным небом. Но никак не он сам: вопреки обычной немецкой аккуратности-опрятности (тротуары перед домом мыли, швабрами драили, ага) пол покрыт слоем пыли толщиной едва ли не с палец (на ней четко отпечатались следы наших армейских сапог, кажется, двух человек), да и на всем вокруг лежала застарелая пыль, а бронзовая труба телескопа потемнела, кое-где покрылась большими пятнами ядовито-зеленой окиси. Однако глубоко выбитые надписи еще читались: ага, Карл Цейс, Иена, судя по знакомой мне уже кайзеровской короне, еще во времена империи произведен… вот и дата — девятьсот второй. Судя по пыли и общему запустению, «почтарь» астрономией не интересовался абсолютно и сюда не поднимался, я так прикинул, лет несколько. Ну да, у него свои забавы, в подвале…

Как-то неуютно было при электрическом свете на верхотуре, в той стекляшке с окнами без единой занавески: в городке тишина и покой, но война накрепко вбила в подсознание кое-какие рефлексы… Так что электричество я погасил — Луна и так давала достаточно света. Опустил нижнюю половинку окна (заранее заметил большие, удобные бронзовые крючки), насколько удалось, выбил пыль из обитого, кажется, плюшем сиденья кресла, немилосердно при том расчихавшись, перетащил телескоп — тяжеленный, зараза! — сел и без особого труда навел его на Луну. Никогда особенно астрономией не увлекался, но так уж люди устроены: многих тянет при удобном случае посмотреть во всякую оптику отнюдь не по служебной необходимости — и вокруг, и на небо. Один наш майор из штаба дивизии еще и Польше отыскал где-то подзорную трубу: бронзовую, раскладную, сделанную тем же «Карлом Цейсом» в Иене, судя по клеймам и надписям, предназначенную для военно-морского флота. Отчистил, привел в божеский вид и частенько выкраивал часок, чтобы полюбоваться на Луну, звезды «и прочие небесные планеты», как выразился один из героев Аркадия Гайдара. К этому давно привыкли, подшучивать перестали, иные даже просили дать глянуть — кличка Звездочет к нему пристала прочно…

Телескоп, судя по маркировке, был шестидесятикратный, так что я отлично мог разглядеть и крупные кратеры, и темные «лунные моря», и загадочные белые полосы. Время от времени приходилось чуточку поворачивать телескоп — Луна на месте не стояла, перемещалась из поля зрения довольно медленно, но безостановочно.

Посидел я так с полчаса — и возбуждение схлынуло, и ко сну потянуло. И отправился я искать дверь на втором этаже, про которую объяснял старлей. Нашел быстро. В тех самых видах субординации, надо полагать, комвзвода нам отвел супружескую спальню с огромной двуспальной кроватью. Клементьев уже спал сном младенца, поверх покрывала, не раздеваясь, снявши только сапоги и портупею, пристроив кобуру на тумбочке, чтобы была под рукой, — ну что же, работали те же рефлексы, мы находились практически на передовой, точнее, в совершеннейшем неведении касаемо месторасположения и сил противника — а это иногда на нервы действует даже больше, чем «передок»…

Уснул я быстро. Снилась всякая ерунда — будто мы все же спустились на равнину, пошли к дому, но навстречу нам выскочило какое-то здоровенное, невиданное прежде чудовище, а у нас, как порой во сне бывает, ноги прилипли к земле, автоматы не стреляли, как мы ни давили на спуск, а чудище в довершение ко всему, вдруг, разинув клыкастую пасть, стало издавать звуки наподобие пушечных выстрелов…

Когда я подхватился, уже понимая, что вокруг не сон, а натуральная явь, Клементьев успел запрыгнуть в сапоги и лихорадочно застегивал ремни. Не так уж и далеко били танковые, нет сомнения, пушки, еще ближе слышались разрывы, заливались пулеметы, немецкие МГ — ну конечно, кто бы еще стал обстреливать городок, не наши же…

— Немцы! — выдохнул Клементьев.

— Сам слышу, — сказал я, соскакивая с постели и в том же лихорадочном темпе натягивая сапоги.

Откуда их черт принес? По данным разведки и близко не было. Контрудар, конечно, вот только какого масштаба?

В коридоре мы натолкнулись на бегущих к спальне старлея и того капитана, командира роты. Капитан и стал с ходу мне докладывать: без всякого волнения, хоть и частил порой, привычно, без лишних слов…

На восточной окраине он поставил одного-единственного часового, а на западной, как человек бывалый, поместил боевое охранение, шестеро бойцов ручным пулеметом, седьмым — сержант, один из командиров отделений. Он, когда с рассветом началось, и прислал одного из бойцов с донесением…

Немцы выломились неподалеку от городка из редколесья, круша деревья — впереди танки, тяжелые, за ними бронетранспортеры с пехотой. И с ходу открыли пальбу из всех стволов. Двух бойцов тут же срезало пулеметной очередью, остальные отступили и засели в ближайшем доме. Им там долго не продержаться, сказал посыльный уже от себя, — где там против танков с одним ручником и без гранат, похоже, хана ребятам…

Минут через пять прибежал второй посыльный, от командира одного из взводов. По его словам, выходило, что немцы в городок вроде не рвутся, танки встали неподалеку от окраины, пехота пока что не вылазит из-под защиты брони, но танки лупят безостановочно, хоть и не канонадой, и вдоль улиц, и прямехонько по домам, везде, где в окнах есть малейшее шевеление, пулеметы с бронетранспортеров поливают огнем вовсю, командир второй роты убит, комвзвода считает, что долго они так не продержатся, ждет распоряжений…

Выложив все это, комроты глянул на меня со значением. И я прекрасно понял этот взгляд, от чего под ложечкой, что уж там, неприятно заныло. Согласно Уставу, в таких случаях оборону должен был возглавить старший по званию. То есть я…

Я кратенько расспросил его обо всем, чем он располагает, — и все это время слышался грохот танковых орудий, тарахтенье пулеметов — в которое порой вплетались легко распознававшиеся очереди наших ручников и автоматов, винтовочные выстрелы. Судя по звукам, немцы так и не двинулись с места, а вот наши помаленьку отступали к Центру городка…

По сравнению с немцами капитан мало чем и располагал. Противотанковый взвод батальона остался в соседнем городке. Одни винтовки и автоматы. На каждое отделение, как полагается, приходится и ручной пулемет, но ручники в данной ситуации годятся только на то, чтобы отсекать от танков немецкую пехоту — однако танки и не думают атаковать, а пехота вроде бы так и не «спешилась». «Лимонки» есть, но противотанковых ни одной (у меня одиннадцать, спокойно дополнил старлей). Хреновато, весьма…