Туристы (СИ)

– ехидно хмыкнул Крольчихин, вставая. – Давайте, не сидим! Ищите понятых! *** В руки Санька впихнули лист бумаги с напечатанной на нём огромной тройкой и велели держать эту цифру на виду. Санек взял лист обеими рукми и почувствовал, как эта тройка придавила его, словно свинцовая. Да, все эти люди, которые шумно топчутся и гомонят в коридоре, обязательно опознают его, как только увидят... и тогда Саньку придёт конец. Справа и слева от Санька высились некие незнакомцы, отмеченные номерами “2″ и “4”. Санек их впервые видел, да они и не похожи на него: “2″ зарос рыжей бородищей, а “4″ был отяжелён мешковатым вислым пузом. Кроме этих типов были ещё двое – “1″ и “5”, но Санек не видел их, как следует. Наверное их взяли с улицы – только для того, чтобы каждый из сонма свидетелей выбрал из них Санька. Незнакомцы с обеих сторон косились на Санька недоверчивыми своими глазами, невольно отодвигаясь в стороны – как же, поставили рядом с убийцей, они невольно ждут, что он их тоже убьёт. -Так, граждане, вернитесь на места – начинаем опознание! – приказал грозный следователь Крольчихин, а все остальные грозные следователи рассаживались, занимая стулья. Двое из них взяли по бумаге – чтобы протоколировать опознание в двух экземплярах, а трое, и в их числе Сенцов – те просто сели, прожигая несчастного арестанта сатанинскими своими глазами. -Казачук, впускайте первого свидетеля! – властно приказал Крольчихин, устроившись за столом. Безмолвный идол Казачук распахнул коричневую дверь, и первым из-за неё вдвинулся Игорь Ёж, который вёл под ручки некую несчастную девицу. Последняя всхлипывала так, словно бы с ней стряслось глубокое личное горе, и Саньку стало страшно. Он даже не заметил, когда и где пересёкся с этой нервной, побледневшей особой, но ничего хорошего от неё не ждал – перепуганная, затравленная, она увидит страшного маньяка хоть в ком... хоть в безобидном безрогом ягнёнке. -Извините... – Игорь Ёж извинился за то, что приехал аж через два часа после того, как позвонил. – Я едва уговорил гражданку Белкину явиться на опознание. -Так, Белкина! – Крольчихин сейчас же пригвоздил несчастную всхлипывающую гражданку к месту и заставил вскинуть растрёпанную белесую голову и заморгать мокрыми глазами. -Вы полегче с ней... – попросил Ёж, который видел, как стекает ручейками косметика с намоченного горькими слезами лица свидетельницы. -Гражданка Белкина, кого из этих граждан вы видели на месте преступления? – Крольчихин не мог полегче – сатанел из-за мешковского хмыканья – а по сему, грохотал, пугая Белкину. -А... – промямлила Белкина, уставившись на тех субъектов, которые стояли около Санька и делали вид, что им всё равно. Санек физически ощущал на себя её взгляд. Хоть она и выглядела плохо, дрожала, размазывая свою косметику руками по всему лицу, однако взгляд её был ужасен, прожигал, как кислота... -Его! – костлявый палец Белкиной упёрся прямо в лоб Санька, заставив его вздрогнуть... сейчас, из этого наманикюренного пальца вылетит пуля и пробьёт ему череп, вывалив мозги... Два следователя усиленно работали ручками, записывая вину Эриха на совесть Санька, а Крольчихин, хмыкнув и пожав плечами, уточнил: -При каких обстоятельствах вы видели этого гражданина? -Он толкнул меня в троллейбусе... – заплакала Белкина. – Отшвырнул, и я ударилась о поручень головой... Стоп. Санек вспомнил её – она стояла в троллейбусе на пути Эриха... Санек только слегка подпихнул её, проходя, а вот, Эрих – тот схватил её за плечи, когда троллейбус резко затормозил, и отшвырнул, чтобы Белкина на него не упала... -А что он ещё сделал? – Крольчихин пытался добиться от Белкиной ответов поинтереснее, например о том, как Санек стрелял в милицию из автомата... Но Белкина покачала головой, не прекращая лить слёзы. -Уводите её! – фыркнул Крольчихин, шаркая ногами под столом. – Давайте, более толкового ведите! -Пойдёмте, гражданка Белкина, – негромко сказал Игорь Ёж, стараясь быть тактичным с рыдающей дамой. – Вы можете быть свободны... Выведя Белкину, Ёж впустил гражданина, в руке которого болталась авоська, наполненная картофельными клубнями... Санек и этого типа узнал – он толкнул его и сбил с ног, заставив растерять картошку... Гражданин об этом красноречиво расскзал Крольчихину, тыкая и тыкая пальцем Саньку в лицо, почти хватая за нос... Их было много, этих свидетелей, Санек даже стоять устал, и в глазах зарябило от многообразия лиц. Каждый из них показал на Санька – он их толкнул, пихнул, пробежал мимо них... Крольчихин устал выколачивать из этих типов “интересные” показания – они не давали ему “интересные” показания! -Распишитесь... – Крольчихин устал даже сатанеть, а только вздохнул, протягивая протокол последнему свидетелю – плюгавому эмо-бою, который убежал от Александра и Эриха, теряя прибамбасы. Эмо-бой что-то накарякал под чётким текстом – кажется, крестик – и уполз, гремя прибамбасами, которых на нём оставалось ещё много. -Видите? – тут же возник Мешков, когда за последним свидетелем захлопнулась дверь. – Они все на него показали, значит, он виновен!! -Я ничего толкового не увидел! – грозно отрезал Крольчихин, осатанев с новой силой. – Кстати, понятые, подпишите протоколы – и тоже можете быть свободны! Следователь решил избавиться от тех граждан, которые высились со всех сторон от несчастного Санька, чтобы они не высились без толку и не мешали ему. Граждане положили на стол свои номера и гуськом потянулись к столу, где Федор Федорович предлагал им подписать оба экземпляра протоколов, которых у него набралась толстая стопка. Когда они прекратили давить его своим тяжёлым присутствием – Саньку стало лучше, и он впервые за эти часы пошевелился – повернул деревянную, скрипучую шею и взглянул на прикрытое гардиною окно. За окном висела ночь – чёрное небо, оранжевый свет фонарей... Нормальные люди, наверное, давно отправились на боковую, и только они одни тут как неприкаянные, сидят... -У меня неотложное дело, а я совсем забыл! – громко сообщил следователь Мешков, картинно посмотрев на свои часы, сделанные под “Ролекс”, но китайские, купленные на радиорынке гривен за пятьдесят. -Ну, идите! – отпустил его Крольчихин не без ехидства, и Мешков просто развернулся и ушёл, утащив за собой своего молчаливого подчиненного Василенко. Василенко, может быть, и промямлил что-нибудь по делу. Но начальник-то у него Мешков... *** Когда они все разошлись и оставили Александра в покое – за широким окном кабинета следователей висела ночная тьма. Ночь была безлунной, и в небесной черноте теплились бледные городские звезды, засвеченные мощными уличными фонарями. Санек впал в мучительную апатию – допросы, опознания, снова допросы и опять опознания вытрясли всю душу, оставив одно лишь безвольное тело. И Санек тупо сидел на стуле, не шевелясь, и таращился в какую-то тупую точку. -Новиков! – следователь в который раз на него зарычал, у Александра не осталось сил реагировать, и он только молчал, не в силах отвести пустых глаз от “заколдованной” точки. -Та не сидите вы! – опять зарычал следователь, пихнув Санька в бок. – Сейчас, будем вашего “Эриха” опознавать! -А? – услыхав про Эриха Александр включился, выпав из апатии. Они поймали Эриха! Санек узнает Эриха ста пятидесяти миллионов похожих людей, опознает его сходу, и тогда – он будет оправдан! -Давай, Новиков, не быкуй! – крикнул ему на прощание следователь и удалился, оставив Александра в компании двух оперов: Сенцова и Ветеркова. -Вы его поймали? – спросил у них Санек с такой надеждой в голосе, будто болен раком, и для него нашли панацею. -Ну, в общем, поймали, – сухо отбоярился Сенцов, который всё больше убеждался в том, что их Мишак – просто Мишак. -Это он всех их убил, – Александр чуть ли не плакал. – Скажите, вы мне верите? -Посмотрим! – отрезал Сенцов, и тут распахнулась дверь. Первым шёл Крольчихин, за ним – топал сонный Казачук, пихая плечистого Мишака, а замыкал – Федор Федорович с кипой каких-то документов. -Сажай! – скомандовал Казачуку Крольчихин, и сержант пригнул Мишака к свободному стулу. Мишак был недоволен тем, что его разбудили за полночь – ёрзал, сопел. Но что он мог сделать, когда задержан с подозрениями в убийствах? -Новиков! – громко сказал Крольчихин Александру. – Вот этот человек – кто? Санек сидел спиной к тому, кого привели следователи, потому что адская усталость не давала ему повернуться, пошевелиться не давала... -Новиков, но не быкуйте же! – рявкнул следователь, повернув Александра за плечо. – Всем же домой хочется! Посмотрите на него и скажите: вы его узнали или не узнали? Александр грузно развернулся и посмотрел... Его воображение нарисовало на стуле того самого страшного Эриха, которого они с братом встретили в лесу и который совершил все убийства, в которых их обвинили... Но да, их задержанный был на него чем-то похож – такой же рослый, крепкий, плечистый, суровый... но не он. Совсем не он и не похож даже. Другой человек, которого они задержали по ошибке, и на Александра снова напала депрессия, прижав его так, что он едва не умер. -Нет, вы ошиблись, – всхлипнул Александр, понурив свою бедную голову. – Это не он. Не Эрих... -Точно? – к нему наклонился Крольчихин, выпытывая. -Да, это совсем не он... – Санек кивнул своей обречённой головой и застыл, потому что апатия и депрессия его сковали и задушили. -Понятно... – Крольчихин был не восторге и даже очень зол. – Казачук, – призвал он сержанта. – Снимай с Медведева наручники – пусть распишется в протоколе! Так и есть – Мишак оказался просто Мишаком. И сержант Казачук сковырнул с него наручники, а Федор Федорович поднёс к его искривлённому переломом носу бумагу и потребовал: -Распишитесь! Мишак больше не орал и не буянил. Он схватил ручку своими дубоватыми пальцами, нарисовал неуклюжую подпись, а когда Казачук пихнул его к двери – заклинился на пороге, заставив сержанта врезаться с свою спину. Михаил уставился на Крольчихина влажными глазами и кротко спросил: -А Владик Стрижев? -Стрижев опознан сёстрами, – сухо ответил Крольчихин, который уже и знать не желал никаких Владиков, сестёр, братьев, убийц и т.д., а хотел домой, спать. – Когда мы найдём настоящего убийцу – вас вызовут на суд, как свидетеля, а сейчас – можете идти. -Спасибо... – негромко проронил Мишак, и позволил Казачуку увести себя в изолятор, топоча, словно гризли в ботинках. Спустя пару минут сержант вернулся, зевая, глянул сонным глазом на скукожившегося от безысходности Александра и негромко осведомился: -А этого гаврика куда? -Казачук, Новикова – тоже в изолятор, и – по домам! – зевнул Крольчихин. – У меня уже вот такая голова! -Есть! – довольный тем, что можно домой, Казачук согнал унылого Новикова со стула и принялся проворно конвоировать его прочь из кабинета, по коридору... там он повернёт направо, откроет дверь, потом повернёт налево... и так далее, пока не достигнет изолятора, не водворит Новикова в камеру и не отправится спать... Константин Сенцов вышел из отделения в прохладную летнюю ночь, напоенную запахами цветов на клумбе перед входом и выхлопной вонью от припаркованных повсюду машин. Усталость была, словно камень – ноги переставлялись медленно и неуклюже, а мозги забивались ватой, отключаясь на ходу... Константин не удивится, если, проснувшись утром, обнаружит себя в чьей-нибудь клумбе – он поймёт, что от усталости не смог дойти до дома, отрубился по пути и рухнул, примяв чужие цветы... Но вдруг ватный сон сорвала холодная волна: Сенцов вспомнил, что, замотавшись с Новиковым, абсолютно забыл про Катю! Он не позвонил ей, не дозвонился и не извинился за пробыкованный театр! И что думает Катя? Думает, что Сенцов её бросил. Константин вырвал из кармана мобильник, разблокировал и увидел на экране страшное время: полтретьего ночи! Катя уже спать давно легла, десятый сон видит, но Сенцов решил не сдаваться – он разбудит её звонками и будет вымаливать прощение до тех пор, пока не получит. Лихорадочно набрав Катин номер, Сенцов придвинул трубку к уху и стал ждать, пока гудки не сменятся... -Ало?? – его ухо, буквально взорвалось, когда в трубку влетел скрипучий, толстый, сонный голос... кажется, даже мужской, который был жутко недоволен тем, что разбужен посреди ночи... -А... Катя? – глупо проблеял Сенцов, остолбенев... -Что? Чего? Чей ещё батя?? – загрохотал этот страшный голос, хрипя и сипя. – Номер проверь, а лучше проспись, кретин недорезанный! Всё, на этом разговор был окончен, и обладатель страшного голоса сбросил вызов, исчезнув в коротких гудках. Но Сенцов испытал облегчение: он сначала подумал, что у Кати, и впрямь, другой мужчина... но быстро понял, что нет – это он сам сонными пальцами набрал неправильный номер и попал неизвестно, к кому. -Чёрт, – пробурчал Сенцов и решил выбрать Катин номер из принятых вызовов, чтобы точно не ошибиться и никого больше не разбудить. Но Катя не ответила Сенцову – её телефон оставался выключенным, а мозги Константина полоскал всё тот же заведённый оператор, объясняя, что “абонент недоступен”... и т.д. И т.п.... Тогда Сенцов решил позвонить на домашний телефон, но напоролся на неприступные короткие гудки. Катя ни с кем не разговаривала – она просто сняла трубку и положила её рядом с аппаратом, чтобы ей невозможно было дозвониться. Константин не стал чертыхаться – он только горестно вздохнул, спрятал мобильник в карман и поплёлся домой, чтобы там увалиться на диван и заснуть по-сенцовски, не разуваясь в давящем одиночестве.