Изменить мир (СИ)

— Ах, Лёвушка, зачем ты её балуешь? Аля прекрасно дошла бы пешком! — возразила мать, глядя на почти готовую к выходу дочь.

— Ну, что ты, дорогая. Заботиться о ней моя обязанность.

— Ты такой семьянин! — восхитилась мать, провожая мужа на работу.

Аля уже спускалась по лестнице, радуясь, что отчим вновь предложил ей подвезти до колледжа. После того, как он чуть простудился, попав под дождь, мать выгребла все денежные запасы и подарила супругу новенькую машину. Те минуты, когда в пропахшем дорогими сигаретами и парфюмом салоне, они с отчимом были только вдвоем, очень ценились Алей. Мать, внезапно прозревшая, вдруг прониклась к дочери какой-то ревностью и бдительно следила, чтобы муж не оставался наедине с Алей. Правда, нужно сказать, что Лев Анатольевич тоже внимательно относился к самому себе, не позволяя лишних движений. А взгляды… а что взгляды? Их к делу не пришьёшь.

— У тебя сегодня сколько занятий?

— Три пары, а потом я ещё на танцы, — ответила Аля, жалея, что домой она пойдёт пешком.

— Жаль.

— Жаль? Почему?

— Тебе не стоит этого знать, — Лев подпустил в голос немного печали.

— Может…

— Не может. Выходи, мы уже на месте.

Аля вышла из машины, не понимая смысла короткого разговора. Отчим будто бы жалел о чём-то, будто намекал на что-то непонятное. На что? Она решила немного подождать, надеясь, что странный разговор чуть позже прояснится. К её удивлению, на выходе из Дома Культуры, где располагалась студия танцев, она увидела знакомую машину. Отчим разговаривал с кем-то по телефону и отключился сразу, как только увидел девушку. Он даже вышел из машины, несмотря на промозглый ветер, чтобы открыть той дверцу.

— Садись, на улице сегодня слишком холодно, чтобы идти пешком.

Аля благодарно кивнула и нырнула в нагретый салон. Почему-то ей показалось, что к утренним запахам добавился аромат коньяка. Но она, конечно же ошиблась! Разве Лев Анатольевич позволит себе сесть за руль нетрезвым?

Мать встретила вернувшегося вместе с падчерицей мужа недовольной гримасой. Но тот быстро погасил раздражение супруги, достав откуда-то чуть подмёрзшую розу на длинном шипастом стебле.

— Самой прекрасной женщине! — пафосно провозгласил он.

Мать зарделась, унося цветок, а Лев неожиданно грустно улыбнулся падчерице, незаметно разводя руками, словно извинялся, что не может подарить цветов ей.

Аля только вздохнула, провожая мать и розу глазами — ей самой ещё никогда не дарили цветов. Ужинать под прицелом картинно-печальных глаз и томных вздохов, под аккомпанемент слащавого сюсюканья матери, оказалось неожиданно грустно. А уж смотреть, как влюблённая женщина подкладывает своему мужу лучшие кусочки, подсунув дочери остатки позавчерашних макарон, было вдвойне обидно.

— Лёвушка, ты бы поберёг себя, — ворковала мать.

— Я не очень устаю, дорогая.

— Не стоит ждать Алю, она сама дойдёт.

— Галюнчик, мне не в тягость — она же твоя дочь!

— Ах, мне так повезло с тобой! — закатила глаза мать.

Аля молча доела холодные макароны и вышла, сдерживая желание хлопнуть дверью. Лев Анатольевич, прижимая к груди голову жены, проводил девушку плотоядным взглядом: эх, если бы не пятно, какая бы красавица была! А фигурка всё равно хороша, и он до неё доберётся, чтобы проверить на ощупь. Ночью, трудясь над исполнением супружеского долга, Лёвушка представлял вместо обвисшей плоти упругие грудки падчерицы и кончил неожиданно быстро.

На следующий день он сделал падчерице первый подарок — купил недорогую шоколадку с орехами. И сполна насладился восторженным взглядом девушки.

— Это мне? — ахнула Аля, сжимая в руках чуть подтаявшую плитку.

— А ты видишь тут кого-то ещё? Бери.

— Спасибо!

Аля грызла шоколад, глотая слёзы счастья, и ей было всё равно, что вкус у него какай-то неправильный, будто с душком. И отчего так, то ли от дешевизны, то ли ещё по какой-то причине, она не понимала. С тех пор отчим стал изредка дарить ей какие-нибудь простенькие подарки: брелок на ключи, блокнот с котиками на обложке, набор резинок для волос, силиконовый браслет с блёстками — дешевку, но для Али это было дороже алмазных россыпей. Только цветов Лев Анатольевич ей ни разу не приносил.

Весной мать неожиданно засобиралась на дачу к подруге — вспомнила, на старости лет, что у той можно набрать первой зелени, порадовать Лёвушку, и уехала на целых два дня, оставив дочь с мужем. И Лев Анатольевич не упустил такой возможности взять последние бастионы падчерицы. За зиму и весну, он немало потрудился, соблазняя девчонку, и был уверен, что ему осталось только пальцем пошевелить, чтобы та упала в его объятия. Так и вышло, Аля, у которой любовь отбила последний разум, сама не поняла, как очутилась в постели отчима. Вернее, как тот оказался рядом, совершенно голый и уже готовый полностью, о чём недвусмысленно свидетельствовало кое-что, упирающееся девушке в бедро. То, что случилось дальше, Але не понравилось: слюнявые поцелуи, оставлявшие мокрые следы на теле, жадные руки, ощутимо сжимающие грудь, тянущая боль внизу живота, капли пота, падающие на лицо. И какой-то странный полубезумный взгляд отчима, совершающего хаотичные движения. Наконец, тот зарычал и навалился на Алю всем весом. Ей стало трудно дышать, и девушка пошевелилась, пытаясь убрать тяжесть с груди.

— Сейчас, подожди немного, — Лев Анатольевич сполз с падчерицы, уселся на кровать и, потянувшись за снятыми трусами, вытер белёсые капли с себя и простыни. — Тебе лучше пойти, подмыться. Да хорошенько, а то ещё залетишь, ненароком.

— Что? — глупо переспросила Аля, даже не подумавшая о беременности.

— Иди п-п-п-пиз… помойся, — грубовато буркнул Лев, уже жалеющий о содеянном. И не потому, что вдруг пожалел наивную дурочку, а исключительно из-за того, что обманулся в своих надеждах: Аля оказалась ничуть не более страстной, чем мать.

О том, что невинная девочка не могла и не должна показывать в постели чудеса раскованности и небывалый опыт, Лев даже не подумал.

Аля смывала с себя следы и думала, что заниматься таким делом можно только по очень большой любви. И она, наверное, больше никогда такого не позволит — противно-то как! За дверью ванной обнаружился отчим, нетерпеливо переминающийся с ноги на ногу, и девушка немного криво ему улыбнулась.

— Надеюсь, ты понимаешь, что матери про это говорить не стоит?

— Да, конечно, Лев Анатольевич, — пролепетала Аля.

— Молодец. Иди, прибери там всё.

Девушка сняла испачканную простынь, обнаружив на той пятна крови — понятно стало, почему у неё болит между ног, сунула её в стирку, открыла окно, чтобы проветрить, и отшатнулась, заметив мать, входившую в подъезд.

— Лев Анатольевич! Мама приехала!

— Что? — мужчина торопливо натянул на себя тренировочные штаны и майку. — Иди к себе и оденься, что ты сисками трясёшь, хочешь, чтобы мать в таком виде увидела?

Аля от страха даже не обратила внимания на грубость и бросилась в комнату, чтобы застелить постель, уничтожив последние следы грехопадения.

Галине Станиславовне, торопившейся домой, предстала почти идиллическая картина: Алевтина прилежно читала учебник, а муж дремал, утомившись на работе. А она уже напридумывала себе всяких ужасов: и что дочь соблазнила красивого мужчину, и что тот не устоял перед напором наглой девки, и что тут разврат полным ходом.

— О! Галюнчик приехала, — проворковал Лев, усиленно делая вид, что только что проснулся. — Ну, что ты делаешь дорогая, носишь такие тяжести? Позвонить не могла? Я бы приехал тебя встретить.

И от его слов, от заботы, женщина растаяла, разом забыв все подозрения. Ну в самом-то деле, разве может такой мужчина позариться на глупенькую девчонку, у которой только одно достоинство – молодость. И это не говоря уже о безобразном пятне на лице. Да кто в здравом уме на такую обратит внимание? Разве что её Лёвушка, самый великодушный, делает вид, что не замечает уродства падчерицы. Галина Станиславовна хлопотала на кухне, рассказывая мужу, как постарела подруга, как потолстела и обрюзгла и наслаждалась его комплиментами.