Пиар по-старорусски

«Вот же чёртов шаман, – подумал Филипп, – мысли читает, что ли?»

Песец только громко рассмеялся.

– Пошли, Филя, времени у нас с тобой мало. Надо нужных духов найти да уговорить их болезнь на Докуку наслать.

– А как уговаривать будем?

– А для чего ты волшебный состав покупал? Одну треть его мы потратили, чтобы в нижний мир попасть. Вот это всё вокруг – и есть нижний мир. Ещё одна треть – чтобы выйти отсюда. Остальное – заплатить духам за болезни для Докуки.

– Это что, мы им волосами да розовым маслом платить будем? Тьфу ты, а если бы всё было, как задумывали – мы бы им олений навоз предложили, что ли?

– В нижнем мире всё кажется не таким, какое оно есть на самом деле. И плата, которую мы будем предлагать, – это только в твоём мире это масло или сало. Здесь это – совсем другие вещи. Очень ценные. Тебе этого не понять, ты не шаман. Пошли, не будем болтать, время для нас сейчас дороже всего.

Они зашагали по тропинке. Впереди Песец, за ним – Филипп. Тропинка вилась между чахлых елей и берёз, наконец вышла на поляну, посреди которой стоял большой камень.

– Бел-горюч камень Алатырь, – прошептал Песец, – это по-вашему, а у нас его оленным камнем кличут. Волшебный очень.

С поляны в разные стороны уходили ещё три тропинки. У камня лежали кости каких-то животных, стояло несколько кожаных туесков с тёмной жидкостью. Ветки ближайших деревьев и кустов были увешаны матерчатыми и кожаными ленточками. А на камне сидел небольшого росточка человечек и болтал ногами. Глаза у него были бледно-голубые. Светлые-светлые, почти белые.

– Сиртя, он духов пасёт, – сказал Песец, – поклонись с почтением, но без униженности.

И изо всей силы так пихнул Филиппа в бок, что тот ойкнул и сложился чуть не пополам.

– Молодец, – одобрил Песец и сам склонил свою недостриженную голову перед невеличкой.

– Привет, сиртя, – сказал он, – а я к тебе по делу.

Малыш посмотрел на него насмешливо и продолжал сидеть, молча качая ногой. Слегка уязвлённый, Песец продолжил:

– Знаю я, что ты всеми духами запросто командуешь.

Сиртя продолжал молчать. Песец решил продолжить без околичностей, времени мало же.

– Надо мне на одного человека болезнь навести. Сильную болезнь, страшную.

Сиртя посмотрел на него заинтересованно.

– Я порядок знаю, – продолжил Песец, – плату принёс хорошую.

– Показывай, – наконец снизошёл сиртя.

– Вот, – разложил перед ним шаман, – пятилетний дубовый мох, копчёное сало, бобровая струя, толчёный изумруд, розовое масло. Это из среднего мира. Ну как – оценил?

– Ничего не забыл? – насмешливо спросил сиртя.

Песец сокрушённо вздохнул и вытащил чистенькую тряпицу, в которую он по-хозяйски бережливо завернул Лушкин волос.

– Это другое дело, – сказал обрадованный малыш, – а то заталдычил – «бобровая струя, бобровая струя»! Ещё бы свою собственную струю предложил. Давай сюда. Кого болеть будем?

– Человека зовут Михайло Докука. Боярин он в Господине Великом Новограде.

– Знаю, бывал. Славный городишко. А как его болезнью огорчить – совсем или чтобы потом порадовался?

– Совсем, совсем, – сказал Песец, – а то бы к тебе не обращались. Ты смотри, чтобы без ошибки было.

– Ты что – меня первый день знаешь? Если я сказал – будет болеть, значит, будет болеть. Если всё как надо собрал – не сомневайся. Ну ладно, засиделся я с вами, пойду уж.

– Иди, иди, да про дело забывать не сметь.

После того как сиртя взял плату, Песец немного осмелел и даже стал тому дерзить. Таковы законы колдовской сделки: когда плата получена, а дело ещё не сделано, то хочешь не хочешь, а терпи дерзости заказчика.

Сиртя соскочил с камня и принялся укладывать полученную от Хитрого Песца плату в мешок. А шаман стал поторапливать Филиппа:

– Возвращаемся. Времени почти не осталось. Если хоть минутку просрочим, останемся здесь навсегда, а это нельзя. Не людской это мир.

– Ты же говорил – нам здесь никак нельзя остаться. Что всё равно вернёмся! Врал, что ли?

– Э-э-э! Врал – не врал, какая сейчас разница. Сейчас бежать надо быстро-быстро, пока смерч держится.

И первым засеменил по тропинке обратно. Филипп кинулся за ним. На бегу он оглянулся: сиртя стоял возле оленного камня, где они оставили подношение, и копался в большом мешке, который взялся неизвестно откуда. Мешок был открыт и в нём что-то позванивало и поблёскивало жёлтыми зайчиками. Опытный купец, Филипп без труда определил, что же там, в мешке: «Так вот, значит, какую бобровую струю с салом мы сирте принесли; в мешке, почитай, пудов пять золота, а то и больше».

Но эти мысли существовали как бы отдельно от Филиппа. Сейчас он был больше занят тем, чтобы не отстать от Хитрого Песца на обратном пути до Ворот. А самоед, несмотря на возраст и коротенькие ножки, оказался страсть каким резвым. Филипп еле за ним поспевал, правда, не забыв спросить (любознателен был – спасу нет!):

– А кто такие эти сиртя?

– Потом скажу. Бежим скорее, если хочешь дома оказаться.

И припустился ещё быстрее, делая такие длиннющие прыжки, какие по-настоящему-то никто и не может. Такие только во сне и получаются. Филипп тоже оказался страсть каким прытким: очень уж не хотелось ему остаться навеки в этом мрачноватом мирке.

Вскоре они добрались до болотца, возле которого ещё продолжал крутиться смерч. Правда, он уже почти стих, а когда умрёт совсем, дверь в средний мир закроется, и открыть её будет очень трудно, если вообще возможно. Песец на бегу шарил за пазухой, доставая все оставшиеся волшебные предметы. Подбежав, метнул в центр вихря последний пучок мха, потом, облизывая пальцы – кусочек сала, комок бобровой струи, щепотку толчёного изумруда, бросил кружку с остатками розового масла. Каждый раз вихрь становился чуть выше, шире, быстрее, но тут же уменьшался до прежнего размера. Песец недоумённо застыл – чего же ему ещё надо, прожорливому? Потом его осенило, и он достал тряпицу с последним волосом и так, не разворачивая, и бросил в середину смерча… Ветер зашумел, столб вихря вырос почти до неба. С деревьев полетели листья, испуганно закричали птицы.

– Быстрее, Филя, быстрее, пока сила не кончилась, не то ворота закроются! – орал Песец, хватая купца за руку и таща его в центр смерча.

Филипп не заставил его повторять дважды и одним прыжком очутился в центре перехода. Песец прыгнул за ним…

…И тут же оба вывалились на середину Филипповой думной палаты. Сели на пол, отдышались. Здесь всё было тихо и обычно. В очаге тлели угольки. Казалось, и не отлучались они никуда. За дверью послышалось шумное дыхание и шорох. Кто-то постучал.

– Что ещё? – недовольно спросил Филипп.

– Барин, что там за шум у вас? – спросил слуга. – Чаю, как бы не изобидел тебя проклятый басурманин.

– Пшёл вон, без тебя разберусь, – рявкнул Филипп, – совсем распоясались, лезут без спроса, пороть пора.

– Басурманин этот самоедский тебя не обижает? А то я его живо…

Филипп уже успокоился и ответил почти миролюбиво:

– Кто меня обидит, тот дня не проживёт. Я сам кого хочешь обижу – мало не покажется. Пшёл вон тебе сказано!

За дверью послышался сокрушённый вздох и затопали удаляющиеся шаги. Филипп взглянул на Песца:

– Когда Докука болеть начнёт?

– Сиртя свои слова крепко держат. Если сказал – сделает. Может, уже сегодня и начнёт. А завтра с утра – это крайний срок.

– Это хорошо, – улыбнулся Филипп, – а ты мне не ответил тогда, сиртя – это кто такие?

– Были такие люди в тундре, когда там ещё ненцев не было. А потом мы пришли, стали с ними воевать. Они и ушли в нижний мир. Стали выдутана – шаманами шаманов. А может, и духами. Не знаю, этого никто не знает. Знаю только, что сильные они очень в волшебном ремесле, сильнее их никого нету. Все духи их слушаются. Ну, может, не все. Но всё равно, если они пообещали, то сделают. Если обманут, силу потеряют. Заклятие такое на них положено.

– А кто положил-то?

– Точно никто не знает. Но кто-то на них положил. Вот и живут в нижнем мире. А там ведь не шибко сладко, пусть ты даже выдутана из выдутан.