История меняет свой путь (СИ)

Слабая улыбка скользнула по бескровным губам. Да… Скоро.

*

– Истина, ты сотворила чудо! – сказал сенатор Онаконда, беря последний в своей жизни бокал альдераанского вина.

– Ты выступила великолепно, – одобрительно улыбнулась своей марионетке Мон Мотма.

– Спасибо. Но, наверное, стоит дождаться голосования, прежде чем торжествовать, – тепло сказала последняя Наберрие, вдыхая прекрасный аромат дорогого вина.

– Какая свежая идея! Наберрие впервые в жизни высказала здравую мысль, – пригибаясь сверх меры вошла в помещение пожилая каминоанка.

– Сенатор Буртони. Это частная беседа, – недовольно нахмурилась набуанка.

– Частная беседа… Или заговор сепаратистов? – ехидно – на каминоанский манер – сказало в воздух сгорбленное вторичноводное.

– Как смеете Вы? Мы не за сепаратистов, а не за конец войны! – воскликнула помощница Онаконды.

– Пополнение действующей армии не позволит возобновить переговоры, – спокойно сказала Наберрие.

– Дипломаты давно профукали Республику, – каминоанка растянула губы в жуткой неживой улыбке.

– Сенаторы. Пожалуйста… – попыталась вставить слово Мотма.

– Сенатор Буртони. Каминоанцы за свою технологию клонирования получили места в Сенате. Но они не дают Вам безраздельной власти, – сказал сенатор от Родии, оттесняя пожилую каминоанку к дверям. – Благодарим за визит, сенатор. Нам бы хотелось продолжить беседу. Если Вы не против.

– Наслаждайтесь всеобщим вниманием, пока можете, предатели, – ласково сказала Буртони. – Эта война закончится не скоро.

Лица лидеров Комитета Предателей, как их называют в прессе, исказились в недовольных гримасах – даже прогнившая насквозь мразь не любит, когда её тыкают носом в её же гниль. Двери с громким шелестом сервоприводов сомкнулись за спиной сенатора клоноделов, оставляя в помещении не лучшую атмосферу. Сенаторы хором, на грани чувствительности, выдохнули.

– Что ж, мы на верном пути, раз сенатор Буртони всполошилась.

– Главное, мы серьёзно продвинулись в борьбе против их Билля.

– За Победу! И окончание войны! – громко сказал Органа и соратники пригубили вино.

– Сердце… – родианин коснулся груди рукой с присосками на конце пальцев. – Я не могу… дышать…

Онаконда бессильно комкал в тонких пальцах дорогой шелк джедайских шелкопрядов, как будто пытаясь заставить сердце биться. Сенаторы кричали и звали врача… Бесполезно, конечно же: сенаторы вот уже восемь веков не позволяли «всякому отребью» в лице медиков-органиков и неподконтрольным им медицинским дроидам, с их архисложным программированием и запутанной системой шифровки, дублирования и хранения информации, появляться в здании главного законодательного органа.

Так бесславно закончилась жизнь одного из главных членов Предательского Комитета – от удара в спину со стороны верной помощницы. Собаке – собачья смерть. Очень скоро родина лягушек-переростков покинет Республику… Под чутким руководством новых лидеров – тех самых, что не желали вступать в войну, но которых вынудил участвовать сенатор Фарр.

*

– И все мы понимаем, что Онаконда не был идеальным. О лучше других знал свои ошибки, но никогда не поступался принципами и то, что он делал, он делал для своего народа. Чьи нужды были всегда превыше всего, – спокойно говорил Сайлуд. – Он лучше других знал все свои ошибки, но никогда он не поступался принципами. И то, что делал, он делал для своего народа, чьи нужды всегда были превыше всего.

«Забавно», – размышлял Доппельштейн, одним из потоков сознания наблюдая за прощанием с усопшим. – «Какая странная штука – политик этого мира. Фарр предавал так часто и так нагло… Только за Войну Клонов, неполный первый год которой он застал, он успел предать Республику, свой народ, о котором якобы заботился, «любимую племянницу», вице-короля Торговой Федерации, самого себя – когда начал голосовать за мирное решение Сепаратистского Кризиса, хотя сам добровольно проголосовал за создание ВАР… Столь много, столь часто и столь нагло не предают даже ситхи, а это уже показатель. И всё равно он останется в истории Героем: сторонник мира и дипломатического решения военных вопросов, радеющий за свой народ, честный, неподкупный… Само совершенство. Как там говорил этот, как его?.. Дейссид Уатил: «Есть много лояльных сенаторов, недовольных этим назначением, но вы должны понимать, что, независимо от своего бахвальства и неприязни к Палпатину, Фарр является идеальным изображением лояльности. Он ненавидит сепаратистов. Он любит Республику. И он готов сделать всё, чтобы её сохранить», ха! Правильно Джинкс говорит, нужно выжечь этот гадюшник плазмой… Но пока рано, рано».

– Сенатор, если Вам что-нибудь будет нужно… – сложив руки на груди, сочувственно сказал Бейл Органа.

– Нам нужно, чтобы его резолюция прошла, – сурово отрезала последняя Наберрие.

Корабль с телом Онаконды Фара поднял аппарель и, закрыв шлюз, легко взмыл в небеса.

– Он был моим наставником, – рыдая от боли потери, сказала Лоло Пурс. – Не представляю, как мне жить дальше.

– Я знаю, – тихо ответила Наберрие. – Никто его не заменит.

– Сенатор. Канцлер Палпатин вызывает Вас к себе.

Тан Диво – один из самых компетентных сотрудников Корусантской Службы Безопасности… Хотя по нему этого и не скажешь: откровенно наигранное поведение якобы крутого и циничного, а по сути откровенно жалкого «маленького человека» с гипертрофированной фантазией и дурным чувством юмора, что, с учётом специфической внешности, создавало весьма выгодный для работы образ.

Палпатин встретил его ещё в самом начале своей карьеры сенатора и активно проталкивал его вверх по должностям: звание в КСБ нужны лишь для того, чтобы посторонние могли как-то разбираться в иерархии безопасников и для взаимодействия с Силами Юстиции.

Казалось бы, действия лейтенанта в кабинете Канцлера выглядят откровенно плохо, но, по сути, лейтенант воспользовался единственным шансом «допросить» сенаторов: без доказательств «избранника народа» нельзя не то что арестовать, даже вызвать на разговор в Службу. За последние годы Сенат собрал просто огромное количество прав для себя и тех, кто дёргает за ниточки.

*

Мощные гермодвери из укреплённой дюрастали разошлись в стороны, пропуская сенатора и родианку в кабинет Верховного Канцлера Республики. Юная Наберрие сбилась с шага, оглядывая десяток мощных фигур механических полицейских – крайне необычное дополнение интерьера – и шестерых Сенатских Гвардейцев.

– Что случилось? – чуть хмуря для «почтенной публики» брови спросила представительница Сектора Чоммел.

– Боюсь, друзья мои, что у лейтенанта Диво есть вопросы о сенаторе Фаре, – Канцлер вышел вперёд, чтобы поприветствовать старую знакомую и сделал жест рукой указывая за спину.

– Известен ли вам кто-то… Как бы сказать это… Кто ненавидел сенатора настолько, что мог убить?

– Что?

– Мой долг – выяснить, кто желал насолить сенатору Фарру. А точнее, убить, раз он мёртв

– Никто не желал ему смерти. Его все обожали.

– Это явно не правда, иначе меня бы тут не было

– Лейтенант. Даже политические враги его уважали. Требуется время, чтобы разобраться, – сказал Бейл Органа, «самый крупный специалист по криминалистике в этой комнате».

– Время, время… Нет времени для времени: убийца на свободе и моя задача – найти его. Итак, если бы я был…

Неразборчивое бормотание лейтенанта заполнило помещение.

– …обязательно автономный… длительный… …неограниченный…

– Почему решили, что его убили? – прервала шепчущего что-то совсем уж неразборчивое сенатор от Набу.

– Его отравили, – моментально перешел из режима «тихого мирного психа» безопасник. – Излюбленный метод политиков. В крови обнаружено вещество, вызвавшее мгновенную смерть. Очевидный случай. Политикам всегда есть, что скрывать и эти тайны аукаются им.

Сенатор Орн Фри Таа как то странно повёл головой и отвёл глаза, Органа демонстративно-вопросительно приподнял бровь, а Дарт Сидиус улыбнулся уголками губ. Аукаются, да ещё как…