Каюр (СИ)

   - Скверна и есть, - отозвался Каспар.

   И еще я подумал: возможно, аналогом запаха здесь проявляется фанк.

   Чем изощренней вербализация, там дальше автор от истины. Описать ясно и просто потустороннее - задача не из легких. Однако попробую, сколь смогу.

   Мир, куда угораздило, была достаточно освещен, чтобы убедиться в его неустроенности. Вероятно, источник того света подстроился к привычному для меня восприятию, ибо свет был точно такой, как на земле в пасмурную пору. Тем не менее, почему-то хотелось от него спрятаться. Однако вокруг было совершенно пусто.

   - Феноменальное пространство нашего лэнда изменчиво и текуче, - тут же начал объяснять Каспар тоном заправского (как и обещал) чичероне. - Карты не успевают фиксировать изменения, а топография - подстраиваться под рельеф. Дантовы описания в архив списаны. Проводника в эту область потустороннего не найдешь. Так что туристы и прочие трупперы выкручиваются сами, кто как. Тебе повезло, что у тебя есть психопомп. Ты уж прости за слякоть и запустение: не было времени тебя соборовать. Пришлось наспех ставить приход. Ну что, пошли? - подстегнул меня он.

   - Куда я... без организма... пойду? - заартачился я, развоплощенный.

   Я не удивлялся тому, что воспринимающий аппарат остался при мне, несмотря на бесплотие. Или не аппарат, но то, что поставляло мне ощущения, включая терморецепцию. Холод пронизывал, я еле сдерживал дрожь.

   - Зуб на зуб не попадает, цепляется за губу, - сказал Каспар. - Мы пойдем туда, где горячо. Благо имеется колея, полагаю, она туда и ведет. А чтоб не скучно было, - продолжал он, когда мы по ней двинулись, - можешь сам как-нибудь обставить окрестности. Просто представь себе пляж, юг. Займись терраформингом, что ли.

   Я попробовал. Я даже остановиться и некрепко зажмурился. А когда вновь открыл глаза, то увидел, что все мною представленное с удобством разместилось справа в сотне метров от колеи. Солнце светило. Море сияло. Золотой песок манил на него ступить. Я даже согрелся чуть-чуть от одного только этого благословенного вида. До меня донесся гудок парохода, а вскоре и сам белоснежный лайнер нарисовался вдали. Издалека он казался неподвижным, но ветер пошевеливал дым над его трубой, тем же ветром гнало по берегу смятый газетный лист: картинка не была статичной, она жила, море рябило.

   Однако если вообразить желаемое труда не составило, то дорого стоило его удержать. Картинка разваливалась, в пейзаж то и дело вторгались посторонние этой идиллии вещи и существа. Всплыл, например, утопленник, вынырнул морж. Я попытался загнать их обратно в глубины, но они упорно выныривали, таща с собой на поверхность всяческий хлам: полосатый матрас, ржавый железный лом, еще моржа и еще утопленника, поросший ракушками корпус рогатой мины и прочие ненужные предметы. Покуда я с ними боролся, правый нижний угол картины загнулся, как если бы отвалилась кнопка, крепившая эту марину к стене. Пока я пришпиливал его на место, дыма из пароходной трубы стало так много, что застило горизонт, заволокло солнце, море накрыла зловещая и даже зловонная тень, и все приобрело первоначальный угрюмый вид. Пароход ткнулся носом в берег - и я увидел, что это была надувная лодка, заклеенная во многих местах, и человек с веслом или шестом, в капюшоне, юркнул под брезентовый навес, прячась от сырости.

   - Холодно, - усмехнулся Каспар.

   Я престал бороться с помехами, пустив происходящее на самотек.

   - Переправа-переправа... Берег левый, берег правый... - Возникли и тут же исчезли оба берега, словно инсценировки мыслей, провоцируемые репликами Каспара. - Нет, нам не туда. Стикс, Харон - это тоже давно устаревшее. Хотя проявляется еще иногда в символах бессознательного. Ты обратил внимание, что картина возникает сразу и в совершенстве, но под твоим взглядом начинает портиться и искажаться? Это ты сам на нее порчу наводишь. Авторствующий субъект роет могилу своему творению.

   Человек в капюшоне проворно расковырял лопатой разбухший суглинок и ею же столкнул в яму остатки зрелища. Все опять обрело изначальный минимум. Хотя нет, что-то осталось: утопленники, упокоившиеся в грязи. Остов лодки и торчащее вертикально весло - как памятник моим намерениям.

   - Ад - это искаженные намерения, - сказал Каспар. - Обусловленные, если хочешь, несовершенством натуры. А ты думал: из грязи - в князи? Из грязи вышло, в грязь и ушло. Попробуй еще. Ты ж на этом все равно не остановишься.

   На этот раз я не стал воображать что-то особенное, а просто вспомнил дом, в котором прожил несколько лет в восьмидесятых годах. Уютный, теплый, с высоким крылечком. Для этого даже не надо было закрывать глаза. Он возник сразу, словно доселе прятался за слепым пятном.

   Но едва я сделал шаг, чтобы войти, погреться, как дом с жутким скрипом подал назад, отломив крыльцо.

   - Холодно, - опять констатировал Каспар. - Но теплее уже.

   Я сошел с колеи в слякоть. Дом еще отодвинулся, теперь от него отвалились сени, крыша съехала набок, да и весь он съежился и в несколько секунд обветшал, превратившись в почерневшую от времени и дождей фольклорную лачугу, крытую корьём, с единственным оконцем из бычьего пузыря.

   Я пытался ее поправить. Или хотя бы, что осталось, спасти. Однако избушка опасливо отступила еще, и вдруг шарахнулась от кошки, вылезшей из-под крыльца. И убежала, шлепая по грязи, кривыми курьими лапами, возмущенно квохча.

   - Объект в погоне за субъектом. Или наоборот.

   Кошка, по всей видимости, когда-то попала под грузовик, но, несмотря на сплющенное тело, развила приличную прыть.

   Избушку, подобную этой, я однажды действительно в какой-то новелле изобразил. Да и в детских сказках встречалась. Что касается сплющенных кошек или собак, то я и в реальной жизни таких субъектов встречал, которые не упустит случая вильнуть рулем, чтобы задавить бедное беспечное четвероногое, по оплошности оказавшееся от них неподалеку.

   - Я слышал мнение, что в ад сливаются все негативные события, которые с нами произошли. Злобный загробный мир строится из таких материй. Из предательства, малодушия, неправедной выгоды, из всяческих искажений адом, проникающих в нашу жизнь. Хочешь хорошее помыслить или представить, но твое плохое вторгается и искажает сюжет.

   - Так это - ад?

   - Что ты. Всего лишь бэд.

   Я с тоской оглядел пустые опять окрестности. Избушка, за которой дохлая кошка гналась, сгинула в нечистом поле.

   - Многое отсюда виднее, - сказал Каспар. - Жизнь, как она кажется. Смерть, как она есть. А хочешь, я тебе свой блазняк покажу?

   Да, если там найдется сухое теплое местечко. Или какая-нибудь обувь для посиневших ног. Тем более, что сам горячее место мне обещал.

   Не успел я высказать ему свои пожелания, как на месте бывшего поля, куда сбежала избушка, возник и зашелестел ветвями Эдемский сад.

   Деревья были самые разнообразные. Преобладали плодово-ягодные. Одни буйно цвели, другие уже плодоносили, причем я усмотрел, что с одного и того же дереве свешивались как недозревшие яблоки так и гроздья спелых рябин. Это немного смутило меня своей неправдоподобностью. Может ли что-либо долговечное состоять из таких химер? Я ожидал, что и сад вот-вот рассыплется и исчезнет.

   Каспар же остался доволен своим творением.

   - Могу же быть Богом, когда захочу! - вскричал он.

   В особенности меня возмутило то, что все яблоки оказались перевязаны ленточками: какое белой, какое красной или голубенькой, а то и георгиевской. Выглядело это кокетливо и слащаво.

   "Бред сивой кобылы", - подумал я.

   - Пусть кобыла и сивая, но своя, - отозвался на это Каспар немного обидчиво.

   Плоды стали исчезать вместе с ленточками, цветы сохнуть и опадать.

   - Холодно, - на его же манер прокомментировал я.

   Усилием воображения Каспар пытался удержать свое творение от распада, подправляя то здесь, то там. В отличие от меня, кое-что ему удалось. Например, сохранить деревья, хотя и сильно далекими от первоначального веселенького образца.