Капитан Филибер

н, студент второго курса, вначале решил никуда не уезжать. Землю, по которой ходили деды, он помнил – бывал в гостях почти каждое лето, пока были живы родичи, но не любил. Плоский, сожженный солнцем Донбасс, грохочущий металлом дымный Харьков… Если бы не атаман Кайгородов, по чьей милости едва не пришлось вылететь из университета, он, быть может, и остался. Но рисковать не хотелось, он оформил бумаги – и с сентября уже тосковал среди серых харьковских улиц. Конструктивистские «коробки» первых пятилеток, местная гордость, наводили уныние, слякотная сырая зима отозвалась хронической простудой. Все было не то, все было не так. Но потом наступил День Сирени.

Сирень в Харькове расцветает 9 мая, под праздничный фейерверк. Это знает каждый старожил, для него же внезапное буйство цвета и запаха стало откровением. Парки и улицы преобразились, скучный двор ударил в глаза яркими разноцветными гроздьями. Ходи, любуйся, дыши… Невзрачный серый куст под его балконом взорвался, запылал «Белым Огнем»… Это повторилось через год, потом еще, еще. Черное небо в праздничном пламени фейерверка и улицы в сиреневом цвету – таким полюбил он город своих предков.

Сиренью же одно время увлекся всерьез. Сотни сортов, калейдоскоп названий, непривычных, странных. «Декен», «Моника Лемуан», «Альдона», «Внезапный Дождь», памятный «Белый Огонь». Это не «Ветвистая № 5», не «Мичуринская озимая»!

«Белый огонь» расцветал у него во дворе. Могилы родителей на 2-м городском кладбище осеняла «Моника Лемуан».

Смущало то, что цветы полагалось срезать. Он не очень любил мертвые ветки. Букеты дарил, но никогда не держал в квартире.
* * *

– От! – не без гордости сообщил вахмистр, протягивая букет. – Полный, значится, парадиз будет. Тока, вашпредво, сирень, как ни крути, баловство, для барышень больше, тут бы чего парадистей, пухлявей, так сказать. Цветы, которые на официальное вручение – дело сурьезное. Господам офицерам цветы системы георгины положены. Или, опять же, праздничный букет о пяти сортах с лентой и пожеланием.

Спорить я не стал – сирень была бесподобна. Прижал к лицу, вдохнул…

– Это нет для господ офицеров. Это для меня.

Вахмистров взгляд не требовал перевода. «Сурьезное» дело, а «вашпредво» в сирень носом тычет. Баловство – и только.

Я положил букет в коляску мотоцикла, осмотрелся. Все в порядке, все на месте, вахмистр-церемониймейстер дело знает. Убрано, даже подметено, легкий ветерок флаги полощет, братья-добровольцы в новенькой форме с лампасами, свежеокрашенный пулеметный «Остин» ненавязчиво убран подальше, в тень деревьев. У самого моста-границы – биг-борд по всем стандартам, буквы огромные, издалека видать…

Вчера еще здесь стреляли. Сегодня тихо. Оркестр пока молчит.

– Китель, вашпредво, – ненавязчиво, но твердо напомнил вахмистр. – И медаля ваша с крестом.

Я чуть не застонал. Надеялся, забудет, не вспомнит. Зря надеялся!

Ладно…

На часах, новых, недавно купленных – 11.45. Скоро! 9 мая 1918 года, ростовское шоссе, мост