Twinfinity Soul (СИ)

«Что ты творишь, ирод?!» - вскрикнул Епископ в гневе, замахнувшись кадилом. Ожидать подобных слов, как и действий, я не мог. Я не мог даже защитить себя от гнева его. Лишь закрыть глаза и принять удар по голове, за которым последовал лёгкий звон металла. Разгневал Епископа поступок мой. В его потускневших глазах можно было увидеть истинный цвет ярости, что давали словам, вылетающих с его дряблых губ, истинный окрас: – «Душа грешная должна очиститься в огнях святых! То, что произошло с ней – желание Отца-Создателя! Её душа черна!»

«Её душу должны очистить огни, а не угли! То, что произошло с нею, – ужасный случай! Рука Даемонова причастна!» - из уст моих выходила глупость, а не слова. Я забылся. Забыл, как мне нужно обращаться к Епископу. Предо мной стоял сам Епископ – отче наш хранитель, а не брат мой, или сестра моя. И подобные высказывания лишь сильнее разозлили его. Удивили наблюдающих Братьев и Сестёр, которые давно перестали петь.

Моя душа начала заполняться стыдом. Я начал бояться своей судьбы. Костров, над которыми я буду гореть за слова свои. Колени мои согнулись. Пал я ниц перед отче Епископом. Глаза мои изливали слезами, а горечь стыда моего встала в моем горле комом. Стараясь держать спокойствие в голосе своём, я взмолвил:

– «Ни сочти глупость мою за грех, отче мой Епископ. Слова мои пусты. С клеветой и ложью они сравнимы. Отец-Создатель видит меня и судит меня, и ты же меня суди. Даемонова рука виновна, но не грех Сестры моей. Свою чистоту я доказал, и я готов показать её вновь. И она, что душою чиста, может убедить всех нас в этом. Посему я хочу взять за руку её и провести её сквозь пламя по пятам своим. И коль сгорит она в руках моих – сгорит и душа моя».

Это был необдуманный поступок, но храбрым он казался точно. Мои слова звучали для Епископа сладкими, а Братьям с Сестрами – яркими. И раз уж я заступился за Сестру свою, то и наказание её я должен буду на себе держать при ошибках своих. Иначе никак поступить нельзя.

«Мы все стали свидетелями этого момента! Али рука Даемонова причастна, али рука Божья – не знать мы! Но если подобное произойдёт в раз второй – будет это знак свыше! Не отрицать мы знаков, дети мои! Не отрицать!» - Епископ привлекал внимание на себя. Соглашался с моим предложением и обдумывал начало повторного крещения. Его слова легли мазью на мою душу. Успокоили меня и очистили разум от смутных мыслей. Спасён я был, и глупость моя была прощена.

– «Покончим мы на этом! Отнесите бедняжку в спальни и затмите боль её! А тебе… Иорфе’й… Тебе стоит поговорить со мной после обеда».

Более спокойные слова Епископа припугнули меня на короткий миг. Он что-то хотел сказать мне. Лично. Я не знал, чего он от меня потребует, но я боялся этого. Он может отругать меня за мои поступки в любых доступных вариантах. Так или иначе, – я окрестил себя пламенем. Страшнее этого ничего не может быть.

Моё Третье крещение, как и его исход, стало главной темой за обеденным столом. Некоторые Братья и Сестры хвалили меня за храбрость подобную, а некоторые – сравнивали поступок мой с глупостью. Обеих сторон я боялся и стыдился каждого их слова, как мне и положено. Большинство Сестёр даже благодарили меня за столь храбрый и мужественный поступок, чего я очень сильно смущался. Я же пообещал им навестить свою бедную и измученную Сестру, когда ей станет легче. Я должен держать свои слова и обещания. И одно из моих обещаний, – разговор с Епископом – нужно было исполнить как можно скорее.

«Мы принесём твои новые одежды в скором времени. Успокой свой разум на свежем воздухе, братец», - с этими словами одна из Сестёр провожала меня из-за стола. С благословлениями я попрощался с ней, закрыв за собой двери. Теперь я должен был лишь продвигаться к Церквям. Навестить Епископа, который уже заканчивал свой пост. Но… что я буду делать потом? Мне теперь не нужно воспевать песни в соборе, не нужно выучивать строк из священных листов… Не нужно вести пост в Церквях. Третье крещение забрало у меня множество славных занятий, но что оно мне даст? Ответа на сей вопрос я не знал. Я мог надеяться только на то, что мои Братья, или же сам Епископ, дадут мне ответ к этой загадке.

Небо надо мной было пустым. Черным и бездонным. Я не видел светлого взгляда свыше, не чувствовал тепла. К этой пустоте я привык с рождения, но… когда моя нога ступает на расписные ковры церквей – глаза прорезает ослепительный блеск мрамора и серебряных канделябров. Яркий свет церквей этих заставляет моё сердце тлеть. Душой своей я чувствовал, как прогревала и осветляла меня аура эта. Это… божественное свечение. Чувствам подобным я поддаюсь только в церквях, и нигде более.

Епископ ждал меня в конце холла. Стоял прямо предо мною и осуждал каждый мой шаг, каждый неверный взгляд. Я не должен был поднимать своего взора. Каждое моё действие должно быть медленным, спокойным. Мне некуда торопиться.

«Я рад, что ты пришёл ко мне, сын мой. Пойдём. Нам есть что обсудить», - спокойный, тихий голос Епископа лишь сильнее тревожил меня. Я всегда боялся вида его, но уважал правду и мудрость, которой он делился. Не важно, о чем он хочет со мной поговорить. Внимать его словам я должен в любом случае. Успокоив своё сердце, и покорно произнеся: «Да, отче Епископ», я начал следовать за ним, не отставая ни на шаг.

Не раз я видел лицо его. Лицо старика, покрытого морщинами. Масляное, дряблое и белое, как тесто. Его можно было спутать с одним из наших попов, если бы не его одеяния. Округлённый колпак на голове, просторные и яркие одеяния, закрывающие его ноги… и серебряная цепь, на которой висел знак нашего ордена – остроконечный крест с небольшим ромбом в самом центре. Медленной походкой мы продвигались внутрь Церквей, и Епископ обратился ко мне:

– «То, что ты сделал для Сестры во время своего Третьего крещения - и я не скрою этого - доблестный поступок. Доблестный, но глупый. Ты, наверное, уже ощутил спорные мнения других, сын мой».

«Так и есть, отче Епископ. Братья и Сестры узрели поступок мой, и… они то хвалят, то ругают меня за это. Я понимаю чистоту своего поступка, но что тёмного он таит? Меня… пробирает стыд». - Мои слова были честны. Даже когда Епископ смотрел сквозь меня, изымая из меня всю правду, – я не скрывал своих чувств и мыслей. И даже когда я был честен с ним, я чувствовал его… недовольство. Знаю, он был недоволен именно моим поступком, но неужели в поступке этом таился злой замысел?

– «Что таится в моем поступке, отче Епископ?» - спросил я его – «Неужели жизнь чуждая не стоит и гроша для нас? Неужели спасение заблудших душ – дело тёмное?»

Епископ улыбнулся мне и покачал головой. Слова не выходили из его уст, пока он открывал двери на балкон.

«В писаниях Матинфе’я сказано: «Добрый лик укроет порочную мысль». Не то важно, что говорит или делает человек, но то, что он сделал. Неужели священные писания ничему тебя не научили?» - мне нечего было сказать ему в ответ. Мне было стыдно за своё непонимание и глупость.

Епископ, с лёгкой улыбкой на лице, подозвал меня к себе. Провёл рукой своей по воздуху, словно показывая мне что-то. – «Что ты видишь в небесах, сын мой?»

Ответ был прост:

- «Тьму. Безгранную. Бездонную. Непроглядную и порочную».

«А что же стало причиной этой тьмы? Почему мы не видим очей нашего Отца-Создателя? Не чувствуем дыханья его?» - мне сразу стало ясно, к чему клонил отче Епископ. Он напоминал мне про историю о Прошлом Мире. Указывал на последствия пальцем, призывая меня… понять. – «Любая грешная душа… неважно большая ли, малая ли, скупая ли… Любой, кто грешен – лишь сильнее утащит нас в пасть Даемона-зверя! На их душе лежит тяжёлая ноша, которую нужно либо сбросить, либо сжечь! Сестра твоя, возможно, не простила себе этот грех, сын мой. И раз уж она не смогла очистить себя от этого, то чистейшее пламя костров наших уж точно… превратит её грехи в пепел».

«Но… Отче Епископ! Разве священные писания не учили нас снисходительности? Мы должны вести заблудшие души к свету, протягивать руку бедным, бороться за жизни всех и каждого, разве нет?» - Епископ лишь ухмыльнулся, услышав мои слова. Ему не слишком нравился этот спор, не говоря уже про мои глупые оправдания и вопросы.