Капитан Филибер

менить, никого не спасти…

…Одинокий и печальный сел Сартакпай на своего коня и вернулся к устью Ини. Его родной аил давно рассыпался. Сартакпай расседлал коня, бросил на большой камень стопудовый токум и, чтобы он скорей высох, повернул камень к солнцу, а сам сел рядом, закрыл глаза и умер. Тут и кончается сказка про Сартакпая – Хозяина Молний…

Он не был Хозяином Молний, не мог повернуть вросший в землю камень. Мог лишь сесть рядом и закрыть глаза…
* * *

– Грех – не выдумка, – решительно заявила Ольга Станиславовна Кленович. – И не абстракция. Грех вполне реален в самом точном материалистическом значении.

Казенная серая простыня с легким шелестом сползла на пол, чего увлеченная темой Саша даже не заметила. При такой диспозиции спор о грехе становился особо пикантен. Я вжался в стену (топчан, топчан!), зажевал мундштук «Дюшеса» и приготовился внимать.

– В третьей станице подряд – очаги венерических болезней. И не всякая ерунда, которую студенты подхватывают, а… Я тебе потом на бумажке напишу. Моряки стояли – Революционный Кронштадтский полк. Изнасилований не было, там за такое сразу расстреливают. Больные – главным образом одинокие солдатки и вдовы.

– Для мореманов революционный сифилитик ценнее здорового буржуя, – согласился я. – Грех же не токмо материалистичен, но и…

– Филибер! Ну ты что, не сейчас! Я уже почти опоздала, бежать нужно. И не кури в кровати!..

– Скажи еще – «на ложе», – вздохнул я, утыкаясь локтем в доски топчана. – В следующий раз прямо на полу постелем, все удобнее… Итак, если грех – научный факт, то каковы выводы из этого факта?

– Не выводы. Вопрос.

Саша ловко повернулась на лежаке, зеленые глаза оказались совсем рядом, теплая ладонь скользнула по щеке.

– Кто ты, мой Филибер? Откуда ты? Сколько тебе лет – на самом деле?

Мне бы удивиться. Не вопросу – тому, что он задан только сейчас. Я ждал его месяц назад.

С годом рождения решилось просто. В документах я проставил 1886-й – чтобы не числиться совсем уж мальчишкой, но и не быть старше Чернецова. Субординация, однако! Все считали, что выгляжу я моложе, лет на двадцать пять. Удобная она, Q-реальность! Биографию же выдумал совершенно отфонарную – три строчки в личном деле. Барнаул, а также исторический факультет Харьковского университета оставил – что мое, то мое. Даже тему диссертации (магистерской, конечно, не кандидатской) указал почти подлинную. Пусть удивляются!

Удивился лишь один человек – Митрофан Богаевский, коллега-историк, с которым мы быстро перешли на «ты». Университетское братство – не шутка. Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus! Остальным такие детали были до всё того же фонаря. За шпиона или марсианина не принимали – и спасибо.

– Если я скажу о глазах, о том, как ты смотришь, мой Филибер, это будет, как ты говоришь, лирика. Но ты иначе двигаешься. Словно… боишься себя расплескать. Так ведут себя раненые – в первые минуты, до того, как упасть. Но ты не болен, ты совершенно здоров, у тебя даже царапины исчезают