Похищенный трон (Видесский цикл, Смутные времена I)

Они вместе спустились со стены и поспешили через дворик в кузницу Ганзака.

Зимой она была желанным убежищем от холода. Сегодня, когда до осени было еще далеко, пот выступил на челе Абиварда, как только он вошел в помещение, наполненное жаром огня.

Ганзак работал голым по пояс. Его лоб и широкая волосатая грудь были мокры от пота. Запах пота наполнял кузницу, смешиваясь с дымом горящих поленьев и почти кровавым запахом горячего железа. Когда Фрада и Абивард вошли, Ганзак трудился не над доспехами, а над лезвием меча. Играя мощными мышцами, он опустил молот на железный брусок, который щипцами прижимал к наковальне. Металл ударил о металл. Посыпались искры.

Кузнец погрузил будущее лезвие в бочонок, стоящий возле наковальни.

Послышался такой звук, будто шипел громадный ядовитый змей. Ганзак вынул лезвие из закаляющей ванны, критически осмотрел его и отложил в сторону. Потом с лязгом положил щипцы на наковальню.

- Дай тебе Господь доброго дня, повелитель, - сказал он, кивая Абиварду.

- И тебе того же, - ответил Абивард, после чего выпалил:

- Как ты переносишь такую жару?

Ганзак откинул голову назад и расхохотался - громко и от души.

- Повелитель, кузница - это мой дом. Когда я выхожу отсюда, иногда мне кажется, что я вот-вот задрожу от холода, до того привык к здешнему жару.

Абивард и Фрада переглянулись. Фрада сказал:

- Я вот что думаю: надо бы тебе спуститься о деревню, пусть Таншар или кто-нибудь из старух приготовит тебе лекарство, а то ты явно нездоров.

Кузнец снова расхохотался. Добрый нрав никогда не изменял ему, что, учитывая его габариты и силу, было весьма удачно. Он потянулся; движение его литых мускулов под блестящей кожей напоминало движение мускулов под шкурой льва.

- Я кажусь тебе больным? - спросил он.

- Нет-нет, - поспешно ответил Фрада. Сколь бы добродушным ни был Ганзак, только глупец взялся бы спорить с ним.

Абивард сказал:

- Мы зашли посмотреть, как продвигаются дела с доспехами, которые так нужны наделу.

- Думаю закончить восьмой прибор к новолунию, - ответил кузнец. - Это, как ты понимаешь, доспехи и для всадника, и для коня. Тогда у нас будет на два прибора больше, чем было, когда Пероз, Царь Царей, повел войско в Пардрайю.

Шлемов и щитов тоже больше, чем тогда, и еще многие заказывают кольчуги. Это, конечно, не полные доспехи, спорить не стану, но всяко лучше, чем кожа, пропитанная растопленным воском.

- Если я не ошибаюсь, я знаю, откуда к ним пришла эта мысль, - сказал Абивард. - Заказывают те, кто ходил воевать за Шарбараза, Царя Царей?

Ганзак нахмурил лоб:

- Да, повелитель, они, как это я раньше не сообразил? А ты как догадался?

- Прежде чем Абивард успел ответить, кузнец щелкнул пальцами:

- Стоп! Я понял.

Думаешь, они у видессийцев подглядели?

- Не сомневаюсь, - сказал Абивард. - Видессийских доспехов достаточно, чтобы взять верх над нашими конными стрелками и даже оказать сопротивление нашим копейщикам, и при этом они намного подвижней тяжелой кавалерии. Мне уже тогда подумалось, что в их экипировке есть свои достоинства. Как выясняется, не мне одному.

- М-м... не стану с тобой спорить, - сказал Ганзак. - Оказывается, они не только гады, как я раньше думал, есть в них и хорошее. Я думал, что видессийцы - это только золото и обман, а силы и смелости в них нет, а они оказались не такими. - Он зашевелил челюстью, будто жевал что-то не особо приятное. - Но думаю, меня бы больше устроило, если бы они были такими, как гласит молва.

Тогда они были бы менее опасными, по-моему.

- Думаю, ты прав, - сказал Абивард. Ганзак все понял очень четко. Он, вне всякого сомнения, превосходный кузнец. А вот какой бы из него получился дихган, доведись ему родиться в благородном семействе? Скорее всего, очень даже неплохой. Да, стране нужны хорошие кузнецы, но хорошие правители ей тоже нужны.

Абивард вспомнил слова Таншара о том, сколько теряет царство от того, что многим так и не удается проявить свои способности.

Фрада был крайне расстроен, буквально лопнуть готов:

- Все только и твердят, что о видессийцах: мол, они такие, они сякие! воскликнул он. - А вот я даже на тысячу фарсангов не приближался ни к одному видессийцу!

- Не принимай близко к сердцу, братец, - сказал Абивард. - Скоро и тебе представится случай помериться с ними силами.

- Когда? - спросил Фрада. - Когда стану старым и седым, как Смердис? Тогда я против них ни на что не сгожусь. Ведь если Шарбараз, Царь Царей, в такой дружбе с Автократором Ликинием, то у нас с ними будет мир на целое поколение. Он говорил об этом так, будто ничего хуже быть не могло. Но с другой стороны, он ведь еще не был на войне.

- Вряд ли тебе придется ждать так долго, - сказал Абивард. - Шарбараз, Царь Царей, - человек чести, он никогда не начнет войну с Ликинием без серьезного повода. Но Ликиний вполне может дать такой повод. Не забывай, за свою помощь в войне он оттяпал от нас хороший кусок Васпуракана. Он из всего старается извлечь наибольшую выгоду. Однажды он перестарается, и тогда придет твой час.

Фрада согнул руку, словно пристраивая копье в локтевом изгибе:

- Скорее бы!

Абивард, глядя на него, засмеялся:

- Я сказал "однажды", братец, не "завтра" и даже не "через год".

- Я слышал тебя, - ответил Фрада. - Слышал, но не слушал.

Глава 13

Прошлую зиму Абивард провел в изгнании, в холодном Серрхизе, городе Видессийской империи. Позапрошлая зима была полна возбуждения и лихорадочных приготовлений к мятежу Шарбараз был тогда беглецом, а Смердис держал в руках большую часть Макурана.

Эта зима была не такова. Она проходила не в той полуспячке, которую Абивард изведал в детстве и юности. Теперь он, а не Годарс был дихганом и нес на своих плечах ответственность за улаживание всяких раздоров в наделе и за то, чтобы запасов хватило до весны. Но урожай собрали хороший - лучше, чем он рассчитывал, - и в закромах было достаточно зерна, орехов и фруктов, чтобы надел жил сыто до возвращения теплых дней.

У него впервые за последние два с половиной года появилась возможность немного расслабиться. И эту возможность он использовал вовсю: спал длинные зимние ночи напролет, пил горячее вино со специями, борясь с морозными метелями и ледяным ветром, и отъедался, благо не было надобности экономить припасы. Ему даже пришлось проделать дополнительную дырочку на ремне, поближе к концу.

Кое-что росло даже и в эту гнусную погоду. Живот Рошнани набухал, и она смотрела на это со смешанной гордостью и иронией. На последних стадиях беременности у нее начинали пухнуть лодыжки, если она оставалась на ногах продолжительное время. Из-за этого, к ее большому неудовольствию, пришлось ограничить ее выходы с женской половины.

Абивард продолжал вызывать Рошнани в свою постель, даже когда она совсем округлилась. Это вызывало недовольство других жен. Одна из них пожаловалась:

- Почему ты не вызываешь меня чаще? Разве я не красивее ее?

- Если тебе приходится задавать такой вопрос, значит, нет, - ответил Абивард, - потому что, когда такие слова сходят с твоих губ, ты становишься очень некрасивой.

Женщина в полном недоумении посмотрела на него:

- Я не понимаю.

- Знаю, - со вздохом ответил он. - И в этом часть наших с тобой трудностей.

Постепенно он начал выпускать и других своих жен погулять вне женской половины. Он по-прежнему не был уверен, что поступает правильно, но другого выхода не видел. Но прежде чем разрешить женам гулять по крепости, он предложил такую вольность матери. Барзоя, как и прежде, наотрез отказалась. Он ожидал этого, и все же ее отказ опечалил его. Другие открывали для себя новые пути, но ее дорожка в жизни оставалась неизменной.

- Что же нам с ней делать? - спросил он Рошнани холодной ночью, когда они лежали в обнимку в его кровати - как ради ласки, так и ради тепла. - Если другие будут выходить, видеть то, чего не видит она, делать то, чего она не делает, ей будет трудно оставаться хозяйкой на женской половине.