Шайтан-звезда (Часть 1)

Когда дорогая посуда и нарядные одежды гурий, кроме тех, которыми украсило себя озерное воинство, были увязаны в узлы, вернулись самые голосистые - Вави, Ханзир и Бакур, которых Джейран послала оглашать пещеры и окрестности криком: "Где ты, о Абриза?! " Никто не отозвался им, из чего Джейран вывела, что Фатима увезла пленницу, на хвосте у ее каравана повисли айары, а самой ей надлежит двигаться следом, потому что иного пути к Абризе у нее нет.

Довольный добычей отряд поклялся собаками, что пойдет за своей звездой туда, куда она поведет, и никто не удивился, что, найдя золотую маску, Джейран изменила решение, предоставила караван Фатимы воле Аллаха и отправилась по следу захваченных в плен айаров. Да и кто такие воины озерного племени, чтобы возражать Шайтан-звезде? Такая нелепость мальчикам в головы не приходила.

Джейран задумалась так, что перестала внимать уличному шуму. Если аль-Кассар не в Хире, куда полагалось бы везти плененного предводителя айаров, то, выходит, он где-то поблизости. Но почему, ради Аллаха, при одном упоминании о пойманных айарах жители Хиры становятся точно бесноватые?

- Я знаю, что мы должны сделать, о дядюшка, - вдруг решила Джейран. Мы купим для меня женское платье, как носят здешние женщины, и я переоденусь, и пойду в хаммам! Там-то я узнаю, куда подевался аль-Кассар!

- Разве женщины занимаются пленными разбойниками? Может быть, и начальница городской тюрьмы - тоже ущербная разумом, о звезда? - уныло осведомился Хашим. Убегая вместе с Джейран из хана, где, кстати, осталось

кое-какое их имущество, он оступился и теперь несколько прихрамывал.

- Нет, начальник городской тюрьмы, к сожалению, мужчина, - отвечала Джейран. - Но в его доме полно женщин. Ты подумай - начальником городской тюрьмы человек делается не в ранней молодости. У него наверняка уже есть три или четыре жены, а каждая жена имеет детей, и у каждой жены есть невольницы, которые служат ей и детям, входят и выходят. Кроме того, начальник тюрьмы имеет сотрапезников, а у них тоже есть жены и любимицы, а у тех - невольницы. Я очень удивлюсь, если не найду в хаммаме женщины, которая не знает хоть что-нибудь об аль-Кассаре.

- Если мужчины чуть не бросились на нас с кулаками, то женщины обольют тебя кипятком, когда ты начнешь расспрашивать об айарах, - разумно предположил Хашим.

Джейран пожала плечами. Ей пришлось однажды разнимать женскую драку в парильне - и скверное это было зрелище...

- А что, если ты зайдешь в мечеть, о дядюшка? - вдруг предложила она. Там сидят за чтением Корана благочестивые старцы. Они не станут размахивать кулаками, да и кипятка там нет. Ты осторожно расспросишь их...

- Кто это не станет размахивать кулаками? Благочестивые старцы? Хашим ударил себя по бокам сухими ладошками и рассмеялся скрипучим, но веселым смехом. - О доченька, двадцать лет я ежедневно приходил в мечеть и если я не знаю этих благочестивцев, то никто их не знает!

- О дядюшка, а зачем двадцать лет подряд приходить в мечеть? Джейран, разумеется, знала, что есть люди, которые выходят оттуда лишь ради естественной нужды, и даже едят там же, но ее поразило, что Хашим назвал протяженность ее собственной жизни, и она даже испугалась при мысли, что, возможно, при ее рождении кто-то уселся в мечети и сидит там по сей день.

- О доченька, а как ты полагаешь - откуда берется знание? Может быть, звезды рождаются с полной головой всяких сведений, а нам, смертным, приходится вкладывать их туда годами, - объяснил Хашим, начисто забыв, что речь идет о знания, которые он проклял и променял на веру в шайтана. - Вот я знаю количество букв в Коране и стихи, отменяющие и отмененные, и суры мекканские и мединские, и причины их ниспослания, а представляешь ли ты, о звезда, сколько на все это ушло времени?

- Количество сур помню и я, - Джейран возвела глаза к небу, призывая точную цифру. - Их сто четырнадцать!

- И мекканских из них - семьдесят сур, а мединских - сорок четыре, добавил Хашим. - Суры сосчитать несложно даже тому, кто не владеет грамотой. А стихи? А буквы?

Старик начал горячиться.

- Я был похож на человека, который всю жизнь искал дохлого осла, чтобы украсть у него подковы! - воскликнул он так громко, что заглушил рыночный шум, а прохожие, невзирая на толчею и суету, посторонились.

- А разве у осла есть подковы, о дядюшка? - удивилась Джейран.

- Вот в том-то и дело! Этот счет едва не сделал меня бесноватым, а проклятый шейх Абу-р-Рувейш едва не загнал меня преждевременно в могилу! Я сидел в одном углу большой пятничной мечети, с Кораном на коленях и каламом без чернил в руке, и считал буквы на каждой странице, а потом брал другой калам, макал его в чернильницу и писал на бумаге цифру! А потом я счел их все вместе - и знаешь ли, сколько у меня получилось?

- Откуда мне это знать, о дядюшка? - Джейран искренне удивилась такому странному для вроде бы разумного старика занятию.

- Триста двадцать три тысячи шестьсот семьдесят букв, о звезда! И я занимался этим шесть дней, от пятницы до пятницы, днем выходя из мечети лишь по нужде! Правоверные кормили меня прямо в мечети! И вот я написал эту цифру, и устремился к Абу-р-Рувейшу, призывая имя Аллаха, а он, этот скверный, пока я действительно в поте лица считал буквы, принимал своих приятелей и беседовал с ними, а потом для приличия тыкал несколько раз пустым каламом в страницу Корана, чтобы все видели, как старательно он ведет счет! И этот проклятый, услышав мою цифру, говорит, что она неверная, и что букв в Коране - триста двадцать три тысячи шестьсот пятьдесят две! Значит, у меня куда-то подевалось восемнадцать священных букв? И я опять сажусь все в тот же угол, и открываю Коран на первой странице, и начинаю счет заново...

- А какой от этого прок, о дядюшка? - осмелилась спросить Джейран.

- Ни малейшего прока! Уж лучше бы я и впрямь ходил по пустыне в поисках дохлого осла! По крайней мере, я дышал бы свежим воздухом, и не видел проклятого Абу-р-Рувейша, и не пренебрегал молитвой ради непрерывности счета, и это было бы куда более угодно Аллаху, чем сидение с пустым каламом над словами, смысл которых я из-за этого счета перестал понимать! А дальше вышло вот что - Абу-р-Рувейш поднял крик, и сбежались правоверные, и один были на моей стороне, а другие - на его стороне, и мне мешали сосчитать все заново, а потом мимо проходил вали со стражниками, и он услышал, что в мечети творится какое-то непотребство, и стражники вошли, и выставили нас всех из мечети, причем я получил кулаком по шее, а Абу-р-Рувейш - нет!

- А я слыхала, что читающему Коран за каждую букву зачтется десять благих дел, - вспомнила Джейран.

Тут она обнаружила, что осталась на базаре едва ли не наедине с Хашимом. Купцы поспешно закрывали лавки, водоносы уводили своих ишаков, а что касается торговцев, сидевших рядами на корточках перед циновками с мелким товаром - то и их, и их циновки как будто унес вихрь, остались лишь огрызки яблок, финиковые косточки, дынные корки и прочий мусор.

- О Хашим! - перебила она сама себя. - Что это творится? Может быть, этот базар - из тех, что открыты только во вторник или только в среду?

- Сегодня среда, о звезда, - озадаченный Хашим тоже огляделся по сторонам. - Но в это время торг обычно в самом разгаре.

- Что вы стоите тут, о люди? Вы ждете, чтобы вас прогнали палками? обратился к ним метельщик, вооруженный метлой из пальмовых листьев, связанных тонкой веревкой.

Этой метлой он прошелся по ногам Джейран и Хашима, всем видом показывая, что дело, которое он совершает, - государственного значения.

- О друг Аллаха, мы люди приезжие! - немедленно воззвал к нему Хашим, доставая даже не даник, а целый дирхем. - Ради Аллаха, куда попрятались все эти люди? Разве состоится выезд самой царицы? Но тогда почему купцы не выносят лучшие товары?

- Ступайте за мной, о люди... - прошептал метельщик, гоня мусор от середины площади к краю. - Разве вы ничего не слыхали о бедствии, поразившем нас?