Семь смертей Лешего

Хоть он выкарабкался с того света и полностью оклемался разумом, но оправиться физически до конца, так и не смог. Все, что ниже пояса, оказалось парализованным. Остаток дней ему предстояло провести в инвалидной коляске. Жена наверняка бы бросила его такого, но тогда, по крайней мере, он был бы с деньгами и мог бы позволить себе некоторые слабости, в том числе нанять сиделку, что будет ухаживать за ним, вместо неверной супруги.

Но и этого ему теперь не дано. Он стал не просто инвалидом, а нищим инвалидом, которому впору торчать где-нибудь на паперти, или бродить по улицам, клянча деньги на жизнь. Этим бы и пришлось заняться при иных обстоятельствах, но его заслуженное прошлое, похлопотало за него. Не могла советская власть допустить того, чтобы человек, отдавший десятки лет жизни служению Родине, скитался на старости лет по улицам, выпрашивая милостыню на жизнь. Он много сделал для страны, пришла пора и ей позаботиться о судьбе оказавшегося в стесненных обстоятельствах, заслуженного ветерана.

Государство позаботилось о нем, определив в дом инвалидов, на полное государственное обеспечение, оставив ему и часть приличной военной пенсии. Комната на шесть человек, телевизор в холле, прием пищи по распорядку, баня по субботам, - такова его жизнь. Самая настоящая казарма, доставшаяся ему на старости лет, взамен пенсионерских мечтаний.

Чтобы хоть как-то скрасить унылую и однообразную действительность, от которой его воротило, полковник начал пить. Благо денег, из оставленной ему части пенсии, с лихвой хватало и на выпивку для него, и на конфеты для персонала, чтобы они не слишком ругались за нарушение режима учреждения. Запивший на старости лет полковник, не позволявший себе ранее ни капли, даже по торжественным случаям, долго продержаться не мог. Вскоре он сгорел от водки, ежедневно поглощаемой им в неимоверных количествах. Не прошло и года, как на кладбище дома инвалидов появилась новая могилка, на памятнике которой, в форме полковника и со всеми регалиями был запечатлен, сей почтенный муж, навсегда покинувший этот суетный и жестокий мир, оказавшийся к нему так несправедлив.

Новый начальник тюрьмы, капитан Шалмин Максим Олегович, оказался не в пример покладистее прежнего. Он и сам таскал из вверенного учреждения все, что ему нужно, и закрывал глаза на хищения, совершаемые персоналом, если они не затрагивали его интересов. Ну, а если украденное предназначалось для охраняемого ими специфического контингента, то это вообще не считалось кражей. Новый начальник ненавидел вонючих зэков, для надзора за которыми он был сослан из теплого и уютного кабинета, в далекую лесную глушь. Он считал, что чем хуже живется ворам, насильникам и душегубам, тем лучше. Пусть эти отбросы в полной мере почувствуют на собственной шкуре, всю тяжесть наказания. А чтобы оно не показалось им терпимым, он добавит лишений и от себя, чтобы годы, проведенные здесь, навечно остались в памяти, как самые ужасные годы жизни.

И он ввел свои порядки и законы на вверенной ему зоне, карая за малейшее их нарушение, особенно если они касались поблажек мерзким зэкам. И он прямо-таки светился от счастья, когда видел, как люто ненавидит его тюремная братия, как вытягивается, пожирая глазами, начальство братия служивая, как опасливо косятся на него вольнонаемные сотрудники тюремного учреждения. Ко всем он подобрал ключик, к каждому был свой подход. Все, до последнего человека, зависели от него и готовы были по первому намеку, выполнить любое приказание. Они готовы были на все, чтобы заслужить благосклонность нового начальства. Они многое могли, многое умели, вот только не могли заткнуть глотку певуну и весельчаку из первого отряда, здоровенному сельскому мужику, осужденному за убийство.

Читал его личное дело, заучил наизусть, знал Халявина как самого себя, в пределах имеющейся информации. Если следовать ей до конца, достался ему на перевоспитание крепкий орешек, расколоть который будет не просто. Но, непросто вовсе не означает невозможно и капитан Шалмин, вызвался доказать это, в первую очередь самому себе.

Он сделал жизнь несговорчивого зэка такой несносной, что даже трудно представить, превратив его существование в ад, длинною в вечность. Пока, это деревенское быдло держится, но он чувствовал, что его огромная, несгибаемая махина, дала трещину. Еще немного и он развалится в труху, как гнилой пень от удара сапога. Оставалось чуть-чуть, дожать его. Пара водворений в карцер, с предварительной обработкой кулаками и сапогами этого здоровенного и несговорчивого тела, неделька-другая на хлебе и воде, и он сломается. Хотя, есть у него парочка вариантов избежать дальнейшего участия в его судьбе тюремного начальника, капитана Шалмина.

Первый способ, - уехать отсюда далеко-далеко, в карете скорой помощи в сопровождении дюжих санитаров, чтобы не только остаток срока, но и дней своих, повести в дурдоме, на полном государственном обеспечении, в компании таких же, свихнувшихся идиотов. Даже если ему удастся обмануть его, капитана Шалмина, симулировав умственное помешательство, не страшно. Советская медицина в последние годы достигла впечатляющих результатов, особенно в области психиатрии. Она запросто сделает из совершенно здорового человека, образцового калеку, да так хорошо, что тому не нужно будет корчить из себя сумасшедшего, он им и станет, спустя неделю пребывания специализированном медицинском учреждении.

Существовал еще один, еще более радикальный способ, уйти из под плотной опеки капитан Шалмина. И хотя данный способ был более чем радикален, типы из вверенного ему контингента, не раз прибегали к нему, в силу различных жизненных причин, в чем немалая заслуга коллектива тюрьмы, и ее непосредственного начальника. Хотя веревок в тюрьме сроду не водилось, а все острое, колюще-режущее было под строжайшим запретом, но доведенный до крайности человек находил все. Зэки вешались, кололись насмерть заточками, резали вены, и уходили в мир иной, где нет бетонных тюремных стен, где нет самодура Шалмина и заведенных им порядков.