История человечества

Мы устроили привал в низинке среди валунов в рост человека, ярдах впятидесяти от холма, напоминавшего на фоне звездного неба голову ящерицы.Усадив своих спутников у костра, я завел речь о возвращении.

Выслушав меня, Келли выпалила:

— Пока мы ее не найдем, я не вернусь.

Бред крякнул, выражая свое отвращение.

— Ты бы помалкивала! Если бы не ты, ничего не случилось бы.

— Не вали все на меня! — огрызнулась она. — У тебя пока еще недостаетмозгов, чтобы понять.

— Что хочу, то и говорю, — не сдавался сын.

— Лучше заткнитесь оба, — посоветовал я.

Бред и Келли непримиримо уставились в трескучий костер.

— Не будем спорить, — сказал я. — Все знают, что произошло, и у каждого изнас есть основания здесь находиться. Мы вместе начали поиски, вместе изавершим их, понятно?

— Мне-то понятно, — буркнула Келли.

Бред что-то промычал.

— Будем искать ее еще два дня, — сказал я, помолчав. — Если так и не найдем,значит, не судьба.

Бред сморщился и опять что-то пробормотал.

— Что ты сказал?

— Ничего.

— Ты это брось! Давай, выкладывай. Нечего носить камень за пазухой. У нас недолжно быть друг от друга секретов.

У него так заострилось лицо, что скулы, казалось, сейчас продырявят кожу.

— Если бы мать была тебе дорога, ты бы продолжал поиски, пока она ненайдется. Но тебе хочется одного: побыстрее завалиться в постель со своейшлюхой! — Он вскочил. — Зачем тянуть? Поворачивай домой прямо сейчас! Вы мнене нужны: я сам ее найду.

У меня уже давно распирало от гнева грудь, и сейчас я не смог сдержаться.Бросившись на Бреда, я придавил его к камню и зажал предплечьем горло.

— Молокосос! Еще раз позволишь себе так со мной разговаривать, я тебе шеюсверну!

Он перепугался, на глазах выступили слезы, но мне уже попала шлея под хвост,и я не мог угомониться. Келли попыталась меня оттащить, но я отшвырнул ее.

И тут я увидел себя со стороны: до того дошел, что ору на тринадцатилетнегомальчишку! Меня сразу покинул гнев, сменившийся жгучим стыдом. Я отпустилБреда и сделал шаг в сторону, дрожа от пережитой ярости.

— Прости, — сказал я, но он уже бросился прочь, в темноту, и, видимо, неуслышал моего извинения.

— Вернется, — сказала Келли. — Ничего с ним не случится.

Мне не требовались ничьи успокоения, и я отошел от нее. Но она догнала меня,прижалась сзади, обвила руками. Нежности мне тоже не требовались, и яотбросил ее руки.

— Что происходит? — спросила она.

— Ты о чем, черт возьми?

— О нас с тобой. Я понимаю, что при Бреде ты не можешь заниматься любовью,но дело не только в этом.

— Возможно, — ответил я. — Не знаю.

Я шагнул от костра в темноту. Твердая земля захрустела под каблуками.Темнота вливалась мне в глазницы, все вокруг набухло тоской, навевая самоечерное настроение и уверенность, что судьба окончательно от меняотвернулась.

— Знаешь, как придется поступить? — с горечью спросил я, не глядя на Келли.— Скакать и скакать — не два дня, а гораздо дольше. Ничего другого нам неостается. Скакать до тех пор, пока не превратимся в скелеты, болтающиеся вседлах.

Видимо, я ждал от нее возражений, слов надежды, но она смолчала.Оглянувшись, я увидел, что она сидит перед костром, уронив голову на колении сжав ее руками.

Я ожидал, что к утру воспряну духом, однако этого не случилось. Погодасоответствовала моему мрачному настроению: ветер грозил перейти в ураган,швыряясь в нас снегом и не позволяя разглядеть друг друга. Я мотался вседле, обвязав лицо шарфом и задрав воротник, но у меня все равно заиндевелиброви. В голове роились зловещие мысли — скорее, не мысли даже, а осознаниекакого-то нового наполнения души: прежнее улетучилось, сменившись новойпустотой, прочной и гнетущей, как скальный гранит в сумерках. Я не желал сэтим мириться, пытался доказать самому себе, что минутная горечь или вспышкагнева не могут привести к такому результату. Но потом мне начало казаться,что перемена произошла несколькими днями раньше и что вспышка гнева простоокончательно расшвыряла остатки моей прежней натуры. Я чувствовал себясовершенно оторванным от Келли и Бредли. Во мне не осталось никаких эмоций,я был холоден, как воздух, насыщенный снегом. Теперь я видел, насколько всеймоей жизни недоставало связности. Не жизнь, а бессмысленный набор звуков,череда невыразительных кадров. Поняв это, я как бы обрел новую свободу, чтоеще больше меня озадачило. Возможно, то же самое ощущали Плохие Люди, авозможно, такие чувства — шаг в их направлении. Эта догадка не порадовала ине испугала меня. В ней не было красочности, вкуса, а снова один лед. Когдарядом оказывались Келли или Бредли, я видел, что они настроены так жемрачно; когда наши взгляды встречались, не возникало никакого чувства — ниненависти, ни любви, ни даже просто тепла. Я вспоминал свои давешние слова оскачке без конца, понимая теперь, что они могут оказаться пророческими.

К середине дня ветер утих, снегопад ослабел. То, что я принимал раньше загорные вершины на горизонте, превратилось в тучи, зато гораздо ближепоявились настоящие обрывы, бурые и скалистые: они образовывали узкоеущелье, которое нам предстояло миновать. Здесь тоже не было признаков жизни,кроме редкой гусиной лапчатки, но при всей мертвенности пейзажа мнепочему-то начало казаться, что мы приближаемся к более отрадным местам. Небопросветлело и приобрело грязно-белый оттенок, но о положении солнца можнобыло лишь примерно догадываться по свечению в западной части небосклона. Янапрягся в ожидании чего-то. Один раз мне почудилось какое-то движение навершине горы. Решив, что это тигр, я вынул из чехла винтовку и усилилбдительность, но угроза вроде бы миновала.

Вечером мы встали на привал в маленькой расщелине на склоне горы. Ярасседлал лошадей, Бредли и Келли развели костер. До темноты оставалось ещеполчаса, разговаривать никому не хотелось, и я решил пройтись по ущелью.Пространство между известковыми стенами было таким узким, что я мог быупереться руками сразу в обе стены, высота ущелья составляла тридцать —сорок футов. Здесь рос колючий кустарник, под ногами шуршал толстый слойкамешков, как будто они осыпались от подземного толчка. Местами известняккак бы пузырился и приобретал темную окраску — такой породы мне еще недоводилось видеть. Разрыв камни, я выудил пару пауков и веточек, а потом,когда уже собирался поворачивать обратно, увидел полузасыпанный предмет,привлекший мое внимание своей гладкостью. Я расшвырял камни и поднялпредмет. Это был прямоугольник три дюйма длиной и два шириной, весом всегопару унций; пыльный верх предмета был темным и выпуклым. Я смахнул пыль ипонял, что моя находка имеет золотистую окраску. Я перевернул предмет.Внутренняя поверхность была обита тканью.

Спустя минуту-другую, роясь в камнях в поисках чего-нибудь еще, я мысленноперекинул мостик от своей находки к золотистому шлему на голове у водителямашины-пузыря. Сначала я упрекнул себя за поспешные выводы, но вскоре нашелнечто, подкрепившее мою догадку. Сначала я принял это за корень с пятьюветхими, скрюченными отростками, но потом разобрался, что передо мнойвысохшая человеческая рука. Я резко выпрямился, опасаясь каждого дуновенияветра и борясь с тошнотой, но потом, поборов себя, продолжил раскопки.Постепенно моему взору предстало почти все тело, вернее, истлевшая плотьсреди вылинявшего оранжевого тряпья и осколки шлема. В затылке трупакрасовалась дыра размером в мой кулак, по краям которой тянулась цыпочкапузырьков. Я перевернул тело. Шейные позвонки рассыпались, голова откатиласьв сторону. Несмотря на подступившую тошноту, я перевернул голову и увиделщелочки глаз под бровями. На меня смотрело лицо человека тысячелетнеговозраста. На лбу черепа не оказалось выходного отверстия, из чего следовало,что дыра в затылке не могла быть проделана пулей или любым другим известныммне оружием.

Меня охватило странное чувство: то был не страх, а злость. Отчасти я злился,вспоминая смешного человечка в красном комбинезоне, дразнившего обезьян, ноне только поэтому: меня раздосадовала какая-то совершенная против менянесправедливость, которую я не мог точно определить. Собственная злостьприободрила: это было первое настоящее чувство, которое я испытал за целыйдень. Теперь я понимал, почему пляшут обезьяны и воют тигры. Мне самомузахотелось пуститься в пляс и завыть, запустить в небо камнем, убитьневедомого врага.