История человечества

Келли пряталась за меня, словно взгляд Бреда причинял ей боль.

— Значит, она уехала? — переспросил он.

— Да, — обреченно ответил я.

— Что ты сделал?

— Бредли, — взмолился я, — еще десять секунд — и я тоже уеду.

Он негодующе посмотрел на Келли и на меня, пытаясь догадаться, какую низостьмы совершили.

— Кажется, мне уже не нужно объяснений, — сказал он.

Я мог бы написать тома о первых днях поисков; за эти дни не произошло ничегосущественного, но окружавшая нас пустота была так безмерна, что сама моглапретендовать на значительность, а уныние местности с мерзлой почвой,устланной кое-где мертвой крапивой и лапчаткой и усеянной вздымающимисястоловыми горами, была подходящим обрамлением к нашему собственному унынию.Горы маячили на горизонте, как синие призраки, небо было то белесым, тосерым от туч. Время от времени я косился на Келли и Бреда, ехавших слева исправа от меня. У обоих развевались на ветру черные волосы, оба мрачносмотрели вперед; нас можно было принять за одну семью, однако эта страннаясемейка всю дорогу помалкивала. Днем мы скакали по следу Кири, усматривая втом, что она не позаботилась его замести, обнадеживающий признак. Ночи мыкоротали под защитой валунов или у подножия небольших холмов, под завываниеветра, прилетавшего из пустоты, довольствуясь костром как единственнымисточником света. Иногда выпадал снег; на солнце он быстро таял, но нарассвете еще лежал во вмятинах от конских копыт, и мы видели по утрампризрачную цепочку белых полумесяцев, тянувшуюся назад, к дому.

В первую ночь я дал Бреду возможность остыть и завел с ним серьезныйразговор только через сутки. Мы сидели, вооруженные, перед костром; Келлиспала неподалеку, между двумя камнями, укрывшись несколькими одеялами.Несмотря на отпущение грехов, полученное от Кири перед отъездом, я взял всювину на себя; однако сын заверил меня, что Кири не произнесла бы техпрощальных слов, если бы относилась к случившемуся по-другому.

— Рано или поздно она бы все равно уехала, — сказал он. — Она хотела, чтобыты это понял. Но это не значит, что я тебя прощаю.

— Как знаешь, — откликнулся я. — Надеюсь, ты все же простишь меня раньше,чем я прощу себя сам.

Он переменил позу: теперь костер освещал только половину его лица, другуюпоглотил мрак; это было как затмение, оставившее мне на обозрение половинуего грусти. Его губы разомкнулись, и я решил, что он хочет еще что-тосказать, но сын промолчал.

— Что? — спросил я.

— Ничего...

— Ладно, выкладывай.

— Хорошо. — Он оглянулся на Келли. — Ей здесь не место. Если мы найдем маму,то она не захочет видеть эту...

— Вероятно, — признал я. — Но Келли — тоже человек, и ей нужно быть здесь. —Бред хотел возразить, но я прервал его. — Ты отлично знаешь, что если матьне хочет, чтобы мы ее нашли, то мы ее не найдем. Мы надеемся ее найти исделаем для этого все возможное. Если же этого не случится, то для всех насбудет важно, что мы приложили максимум усилий. Пусть тебе не по душе Келли,но ты не должен ее этого лишать.

Он с сомнением кивнул. Судя по его виду, ему не давало покоя еще что-то.

— Продолжай, — подбодрил я его.

— Я думал... — Он отвернулся, чтобы спрятать лицо, и, когда снова заговорил,слова давались ему с трудом. — Я не понимаю, почему вы с мамой... Почему ты...

— Сам не знаю, почему так случилось. Черт, я всегда недоумевал, как мы ствоей матерью вообще умудрились сойтись. Мы всегда казались окружающимнелепой парой. Мы любили друг друга, но это была, по-моему, любовь,проистекающая из потребности, а не наоборот.

Бред указал на Келли.

— А с ней все было правильнее?

— Представь себе, как отвратительно это для тебя ни звучит. Но теперь...теперь я уже не знаю. То, что случилось, способно все похоронить. Но сейчасмы должны заботиться друг о друге.

Ветер так свирепо застонал среди скал, что мы оба вздрогнули. Пламя костраотклонилось в сторону. Бред опустил глаза, зачерпнул пригоршню песка и сталпросеивать его между пальцев.

— Наверное, тут не о чем больше говорить.

Я оставил эти его слова без ответа.

— Мама... — молвил он немного погодя, — каково ей там? Черная точка средипустоты... — Он швырнул песок в огонь. — Как ты думаешь, здесь естьчто-нибудь живое?

— Одни мы. — Я сплюнул в огонь, заставив шипеть угли. — Может, еще парочкатигров, уползших издыхать.

— А Плохие?

— Что им тут делать? Скорее всего, они живут к северу от Эджвилла, в горах.

— Клей говорил мне, что встречал кого-то, кто жил здесь.

— Разве Клей — главный авторитет?

— Он не врет. Он встречался с одним типом, который приходил время от времениприкупить патронов. Только патроны, больше ничего. Он рассказал Клею, чтоживет на равнине, а с ним еще несколько человек, но не объяснил, почему онивыбрали такую жизнь. Мол, если Клею любопытно, пускай сам их разыщет.

— Наверное, он просто подшутил над Клеем.

— Клей решил иначе.

— Ну и дурак!

Бред пристально посмотрел на меня, и мне показалось, что я предстал передним в новом свете.

— Для того чтобы признать его дураком, недостаточно одних твоих слов.

— Верно, — согласился я. — Но о его дурости говорит еще многое, ты самзнаешь.

Он недовольно пробурчал что-то и уставился в огонь. Я смотрел туда же, нагорсть углей, живых оранжевых камешков, разгоравшихся, меркнувших и опятьвспыхивавших при порыве ветра. В свете костра была отчетливо видна ложбинамежду камнями, в которой спала Келли. Я бы не отказался заползти к ней пододеяла, но мне мешали горестные мысли о Кири. Мне тоже хотелось быпредставлять ее себе всего лишь черной точкой, но вместо этого онапоявлялась перед моим мысленным взором сидящей в темноте и распевающей своижуткие песни, от которых угасает ее рассудок; еще немного — и сама ее жизньугаснет, как уголек...

Я выпрямился. Бред смотрел на меня. Наши взгляды встретились, и он уронилголову. Я дотронулся до его руки; он напрягся, но не сбросил мою ладонь, какнеминуемо произошло бы прошлой ночью. Я понял, что он страшно утомлен.

— Спи, — сказал я.

Он не стал спорить. Вскоре из-под одеял, в которые он закутался, послышалосьего глубокое, мерное дыхание.

Я тоже лег, но мне было не до сна. Мой рассудок вибрировал в унисон сокружающим безмолвием, словно рухнули барьеры, отделявшие мои мысли отчерной пустоты; чудилось, что я приподнялся над землей и содрогаюсь отсобственной невесомости. Сквозь жидкие облака проглянуло несколько захудалыхзвездочек. Я попытался сложить их в созвездие, но так и не придумал, какуюфигуру из них можно выстроить. Возможно, то были путеводные звезды моейжизни, произвольно рассыпавшиеся по небу; я понял, что даже если нам удастсянайти Кири, мне не восстановить былой гармонии. Моя прежняя жизнь былазаполнена вопросами, задавать которые мне мешала собственная трусость илиглупость, поэтому хватило самой малости, чтобы она лопнула. Если бы осколкомот взрыва не ранило Кири, я бы не считал это неудачей.

Я силился догадаться, что ждет нас впереди, но в данных обстоятельствах немог составить достоверной картины, поэтому мои мысли все время возвращалиськ Кири. Я глядел в черноту за костром, ощущая пустоту в голове и слушаяветер, завывающий среди камней. В конце концов на меня напала дремота; готовпоклясться, что, прежде чем я растолкал Келли, чтобы она сменила меня напосту, одна из бледных звездочек метнулась на восток и устремилась кгоризонту; правда, тогда я не придал этому значения.

Мы провели на равнине пять дней, но так и не нашли Кири. Ее след исчез, какпар на зеркале, и я пребывал в растерянности. В пяти днях верхом от Эджвиллапролегала как бы неофициальная граница между известным миром и неведомым, исчиталось, что пересечь этот незримый рубеж — значит рисковать головой. Мнееще не приходилось встречать человека, который бросил бы вызов этойнеизвестности, не считая того водителя машины-пузыря. У нас хватило быприпасов, чтобы продержаться еще пару дней, однако я склонялся к мнению, чтоэто будет напрасной тратой времени, и решил поставить вечером вопрос ребром.