В глубинах океана

Ну ладно, наплевать на психологию. Что же теперь делать? Мой дружок снаружи, может быть, стал уже живым трупом, но все еще ведет свою широковещательную передачу. И почему я не выбрал для спуска рабочую субмарину? Снимаем этот вопрос — пустая трата драгоценного времени на ненужные размышления. Как же мне заставить его слезть или, по крайней мере, прекратить стучать?

Задача плохо сформулирована. Я не могу заставить его делать что-то. Он снаружи, я внутри, и с такой разницей в давлении мы никогда не заключим друг друга в объятия. В таком случае, как мне убедить его слезть или хотя бы перестать шуметь? Пока я не начну с ним общаться, я не смогу его ни в чем убедить. Это очевидно.

Я включил свет, как внутри, так и снаружи. К счастью, это привлекло внимание моего гостя; стук на мгновение прекратился. Затем он возобновился, но стал не таким равномерным, и я мельком заметил, как он перебирается в положение, более удобное для того, чтобы заглянуть в иллюминатор. Я отстранился от иллюминатора, чтобы он мог хорошо меня видеть, и некоторое время мы смотрели друг на друга. Стук снова прекратился.

Это был тот человек, который нашел капсулу. Я не специалист по чтению мыслей, но по выражению его лица я понял, что до него только сейчас дошло, что в капсуле кто-то есть, и это открытие его и удивило, и встревожило. Он снова застучал по капсуле, но в более регулярной манере. Через несколько секунд я заметил, что он стучит каким-то кодом, которого, впрочем, я не понимал.

Жестами я попытался дать ему понять, что его стук бьет мне по ушам, но он только пожал плечами. Если его и волновала проблема моего комфорта, то в его списке приоритетов она находилась далеко не на первом месте. Он закончил свое кодированное послание и снова стал стучать с регулярными интервалами. Он не казался рассерженным — не хмурился, не грозил мне кулаками и не предпринимал иных агрессивных действий; но также он и не относился ко мне как ко вновь обретенному другу. Я ясно, без всяких искажений, видел сквозь шлем его лицо, но не замечал на нем никаких признаков реальной заинтересованности. Некоторое время я пытался заставить его отвечать на мою жестикуляцию, но он не обращал на нее внимания. Я хотел было написать ему записку, которую он мог бы прочитать сквозь стекло иллюминатора, но не знал, какими языками он владеет. Мне удалось найти несколько клочков бумаги в карманах, однако оказалось, что писать нечем, поэтому моя идея провалилась. В конце концов я плюнул и выключил весь свет. Незачем было помогать ему наводить на себя субмарину.

Никаких практических планов мне было больше не изобрести, поэтому я задался вопросом о том, каким образом этот человек все еще жив. Только за то время, пока свет был включен, мы поднялись на несколько сотен футов, но из его костюма не вышло ни единого пузырька. Я уже начал сомневаться в том, действительно ли у него снаряжение равного с окружающей средой давления. Трудно было предположить, что нечто настолько тонкое и в особенности гибкое может быть глубоководным скафандром, выдерживающим огромное давление. С другой стороны, свойства ткани тента свидетельствовали о том, что кто-то значительно продвинулся в научных исследованиях в сфере молекулярной архитектуры. Я не специалист и не берусь утверждать, что такое снаряжение невозможно создать, но желал бы иметь хотя бы отдаленное представление о том, как оно делается.

Сейчас, конечно, мне немного неловко из-за этого. Но ведь человек в течение почти целых пяти минут находился прямо передо мной в полный рост, на расстоянии всего в несколько футов, и был прекрасно освещен, а я упустил самое главное, причем не в том, что я видел, а в том, чего я не видел. По крайней мере, в этой своей ошибке я не одинок.

Стук продолжался. Он был не таким громким, чтобы вызывать болезненные ощущения, но раздражал. Что-то вроде китайской пытки водой. Тому типу снаружи это было, наверно, без разницы, но я находил некоторое утешение в мысли, что ему для создания этого шума все-таки приходится трудиться. Кроме того, меня радовало еще и то, что он стучал уже довольно долго, а помощь так до сих пор, не пришла.

Две тысячи футов — это менее половины расстояния до поверхности, но для моего пассажира такая перемена давления должна была быть невообразимой. Я же находил мало утешения в том, что оставил позади такую толщу воды; даже вдвое больше и то было бы недостаточно. Наверху меня не ждала ни полицейская эскадра, ни даже одинокое судно. Капсула была снабжена только автоматическими передатчиками, посылающими сигнал о помощи, но они даже не начнут функционировать, пока я не окажусь на поверхности — что было довольно сомнительно. Может быть, в нескольких милях и находилось судно Совета — поскольку в план не входило, что я буду добираться до острова Пасхи вплавь на двух половинках своей капсулы после возвращения на поверхность, — но это судно не могло оказать мне непосредственную помощь. Может быть, шторм еще не кончился, и они не разглядят меня даже на расстоянии в пятьсот ярдов. Но если и разглядят, вряд ли смогут помочь, если только у них нет на борту специального спасательного оборудования, что казалось мне достаточно сомнительным. Даже небольшой шторм в океане — и то серьезная помеха, и никто не станет рисковать, вылавливая из волн скачущую на них глубоководную капсулу.

Хотя в этом был и свой плюс. Если я все же доберусь до поверхности, то подводной лодке будет не так-то просто меня захватить. Мой передатчик будет уже работать, и если — просто если — судно Совета окажется поблизости, то мои преследователи цредпочтут держаться в отдалении. С другой стороны, также вероятно и то, что, независимо от наличия свидетелей, они постараются взять меня любой ценой из-за того, чего я успел насмотреться у них внизу. Но все же ради собственного спокойствия я предпочел придерживаться первой версии. Поскольку я цивилизованный человек, то только намного позже мне пришла в голову мысль, что если им не удастся меня захватить, они могут просто пробить в капсуле дыру и позволить мне утонуть.

Может быть, я и выкручусь. Шли минуты. Каждая из них, казалось, тянулась целый год, но они все же шли. И каждая сотни на две футов приближала меня к штормовым волнам, если они все еще были штормовыми. Я не побеспокоился о том, чтобы ознакомиться с прогнозом погоды перед погружением, а внизу я пробыл немало часов. Я не обладаю иммунитетом к морской болезни, но сейчас я надеялся на то, что волнение на море будет немалым. Пускай даже меня изрядно укачает, это, возможно, заставит моего приятеля снаружи отцепиться от того, к чему он так плотно прильнул. Следовало сохранять надежду на такой исход дела.

И все же сначала мне нужно было добраться до этих волн, а до них оставалось еще полмили. Стук продолжался. Если бы я находился сейчас где-нибудь в другом месте Земли, к этому времени я бы предпочел китайские пытки каплями. Я старался отключиться от опостылевшего звука и сосредоточить внимание на других вещах — на датчике давления, например: не колеблется ли слегка его стрелка, реагируя на волнение далеко наверху… или на вопросе еды. Если наверху волнение, от еды мне лучше воздержаться.

Я лихорадочно метался от одного иллюминатора к другому, тщетно пытаясь заметить приближающуюся подводную лодку; однако первым ее заметил именно мой пассажир.