Белые горы (Триподы - 1)

Когда я проснулся, был день. Дождь прекратился. В окошке без стекол виднелось голубое утреннее небо. В хижине оказались только скамья и тростниковый стол. На стене висел котел и несколько глиняных кружек. Был еще очаг с грудой дров и куча соломы, на которой мы лежали. Я позвал Генри, потом еще раз. Ответа не было. Я, подтянулся, морщась от боли, и пополз к двери, держась за стену. Генри не было видно. Тут я заметил, что нет и моего мешка там, где я уронил его ночью.

Я вполз обратно и сел у стены. Первые горизонтальные лучи солнца грели меня, пока я обдумывал ситуацию. Генри - и это казалось очевидным - бросил меня и забрал с собой всю пищу. Оставил беспомощного и голодного. Я не мог рассуждать логично. И меня охватил гнев. Но он по крайней мepe помог мне забыть боль в ноге и ноющую пустоту в желудке.

Даже когда я успокоился и стал способен рассуждать здраво, это не улучшило моего положения. От ближайшего жилища я находился в нескольких милях. Предположим, что я сумею проползти это расстояние, хотя, казалось, это было невозможно. Или кто-нибудь - пастух, скорее всего, - пройдет на таком расстоянии, что услышит мой крик. И то и другое означало позорное возвращение в Вертон. А также, же жалкий и унизительный конец путешествия. Мне стало жаль себя. Мне было совсем худо, когда я услышал, как кто-то подходит к хижине. Чуть позже послышался голос Генри:

- Где ты, Уилл?

Я ответил, и он подошел. Я сказал:

- Я подумал, ты убежал. Ты взял мешок?

- Конечно, мне нужно было нести в нем.

- Что нести?

- Ты сможешь двигаться только через несколько дней. Я подумал, что стоит позаботиться о продуктах.

Он открыл мешок и показал мне буханку, кусок холодимого жареного мяса и пирог.

- Раздобыл на ферме ниже по холму. Окно кладовки было открыто. Не очень большое окно - я думал, что застряну.

Я чувствовал огромное облегчение, но в то же время и недовольство. Он смотрел на меня, улыбаясь, ожидая похвалы за свою находчивость. Я сухо спросил:

- А где пища, которая была в мешке? Генри удивленно взглянул на меня.

- Я ее сложил на полке. Разве ты не видел? Конечно, я не видел, потому что не смотрел. Прошло три дня, прежде чем я смог продолжать путь. Мы оставались в хижине, и Генри дважды отправлялся в долину за продуктами. У меня было достаточно времени для размышлений. Генри, правда, поднял ложную тревогу из-за овец, но только потому, что у него острый слух: я мог обмануться точно так же. Это я настаивал на передвижении по ночам. И теперь я зависел от него. Опасения оставались - конечно, нелегко преодолеть нашу враждебность, но теперь я не видел возможности бросить его до того, как мы доберемся до Рамни. В конце концов я рассказал ему все - куда я направляюсь, что узнал от Озимандиаса. Он сказал:

- Я как раз из-за надевания шапок и хотел уйти. Конечно, я ничего не знал, просто подумал, что можно спрятаться на время.

Я вспомнил, как Озимандиас спрашивал у меня, захочет ли кто-нибудь еще уйти на юг, вспомнил свой ответ. Сунул руку за подкладку.

- Это карта, - сказал я.

Глава четвертая

Бинпол

Мы пришли в Рамни ранним вечером. День попеременно был то солнечным, то дождливым. Мы промокли, устали, у меня болела нога. Никто не обратил на нас внимания. Конечно, это был город, а в городе люди не узнают сразу пришельца, как это бывает в деревне. К тому же это был порт - тут часто менялись люди. На нас возбуждающе подействовал блеск моря в конце длинной улицы, люди в синих робах, сосущие трубки, и несколько медлительных морских чаек. И запахи: табака, смолы, пряностей, запах самого моря.

Становилось темно к тому времени, как мы достигли гавани. Дюжины лодок всех размеров были привязаны там, многие стояли в гавани, свернув паруса; мы шли по берегу, читая названия. "Майский колокольчик", "Черный лебедь", "Путник", "Веселый Гордон"... "Ориона" не было.

- Может, он в море, - предположил я.

- Что же нам делать?

- Нужно где-то переночевать.

- Не мешало бы и подкрепиться, - сказал Генри.

Мы доели последние запасы утром. Окна таверн ярко горели в сумерках, из некоторых доносились звуки песен. А также запахи пищи, от которых начинал протестовать пустой желудок. В ближайшем окне виднелась доска с надписью мелом: "Горячие пирожки - 6 пенсов". У меня было немного денег, которые я не решился истратить раньше. Я велел Генри ждать и вошел.

Я оказался в комнате с низким потолком, деревянными балками, с выскобленными столами, за которыми ели моряки, запивая еду пивом. Я не стал их рассматривать, но прошел прямо к прилавку, протянул шиллинг и взял два пирожка у смуглой девушки, которая в это время разговаривала с Сидящим за ближайшим столом моряком. Я уже направился к выходу, как кто-то схватил меня за руку.

Он казался огромным, пока не встал. Тут я заметил, что из-за коротких ног он лишь на несколько дюймов выше меня. У него была желтая борода и желтые волосы, начинавшиеся на лбу, где виднелся металл шапки. Он сказал хриплым, лающим голосом:

- Ну, парень, хочешь быть моряком? Я покачал головой:

- Нет?

- Твои родители станут разыскивать тебя, если ты не вернешься вечером?

Я ответил храбро:

- Я живу в трех кварталах отсюда. Меня будут искать, если я не вернусь.

Несколько секунд он молчал, потом расхохотался громко и неприятно.

- И ты говоришь это с таким акцентом!.. Ты из деревни, или я никогда не слышал деревенских парней. - Я попытался вырваться. - Спокойно. Побереги силы для "Черного лебедя".

Он потащил меня к двери. Никто не обращал на это внимания, и я понял, что такие сцены здесь обычны. Если я закричу, это не приведет ни к чему хорошему. Если меня заметят, то станут расспрашивать, а я не смогу ответить на вопросы. Может, удастся вырваться снаружи. Впрочем, вероятность не очень велика: я чувствовал его силу. А "Черный лебедь" был пришвартован не более чем в ста ярдах отсюда.

И тут я увидел высокого человека, с тонким длинным худым лицом, с черной бородой, очень смуглого. Я крикнул:

- Капитан Куртис!

Он бросил на меня быстрый взгляд и тут же встал.

- Оставь его, Ровли. Это мой парень. Я нанял его сегодня днем.

Человек, которого он назвал Ровли, казалось, собирался спорить, но капитан Куртис сделал шаг, и тот выпустил мою руку. Он сказал: