Наследство Империи

Улыбается, извиняясь и глядя на мужчину в кресле у прохода.

– Отец говорит, вы сами знаете, что делать.

Парень кивает: ему как будто все равно. Он смотрит Игры.

Представитель Комитета Чрезвычайной Ситуации сообщил вчера – вчера? – что Нереида признала ситуацию вышедшей из-под контроля и запросила у Конфедерации гуманитарную помощь. Караван уже вышел из гиперпространства на внешней границе системы. Ожидаем технику, провизию, стройматериалы. Как только вода схлынет...

– До чего же паршиво все организовано, – жаловался сосед. – Больше ни ногой в эту дыру! Не желаю я слышать, что будет, когда схлынет. Я желаю оказаться в гипере, на борту лайнера, и чтоб лайнер улепетывал отсюда во всю мощь прыжковых дюз.

Комфортнее всех устроился Брюс. В первый же день, расправившись с заданием, мальчишка огляделся кругом, нацепил на рожицу самое располагающее выражение, просунул голову назад, между спинками своего кресла и материнского, и сказал:

– Привет!

– Ну, допустим, привет, – осторожно ответил девчоночий голос.

«Вижу цель?»

Когда-то – сколько же лет назад? – Рубен Эстергази точно так же улыбнулся и сказал: «Привет!» С этого началась вся ее жизнь.

Их там две: одна хорошенькая, как фарфоровая куколка, с темными волнистыми волосами ниже ушей и выше плеч, с ровным золотистым загаром, в дорогом спортивном костюмчике из трикотажных шортиков и бюстье. Невольно отмечаешь такие вещи, когда ежедневно имеешь дело с детской модой. Из чистого понта это бюстье, потому как нечего ему там еще скрывать или подчеркивать. Девчоночка не старше Брюски. И в изящной золотой змейке вокруг запястья ИД-браслет не сразу признаешь. «Ее зовут Мари, мам. Чья-то высокопоставленная дочка, ну, неважно». Красавица. Из тех, про кого прежде даже, чем родиться, известно – будет красавицей. Вторая попроще: льняная блондинка с голубыми глазами, в полосатом хлопчатом платьице. И волосы длинные, хоть в косы их заплети, хоть так пусти. На таких в рекламных журналах большой спрос. Чтобы выявить в ней «изюминку», нужен стилист получше теперешнего или просто умная мама. Это Игрейна, компаньонка при первой. Подружка по найму, заодно и горничная. Вместе живут, вместе учатся, вместе выехали на каникулы на дикую планету. Вдвоем, оно же как на двух ногах. Откуда? Вот этого не сказали, переглядывались и хихикали, но он вытянет, вот увидишь, мам! Спорим? Говорок меж ними шелестел непрестанно, создавая за пределами «конуса тишины» ровный, почти неслышимый фон: словно прибой или, к примеру, ветер. Играли в географические названия, в ассоциации, в ниточку... Во все, на что оказалась горазда неистощимая фантазия Игрейны. Все оставшееся время эвакуации Брюска провел, свинтившись в талии штопором, а потом и вовсе лежа на пузе в кресле, разложенном назад.

– А я на лошади ездила. Верхом. На настоящей. Живой.

– А я флайер водить умею.

– А Грайни языком до носа достает.

– Это... пусть покажет!

Несколько минут вся компания молча, предельно сосредоточенно пыталась воспроизвести увиденное.

– А я зато плавал с ламантином.

Вот это уже вранье. Но оно спровоцировало ажиотаж: мол, а каков ламантин на ощупь, и как на нем сидеть-лежать, и за что держаться, а это, видимо, и было целью рядового.

Сегодня вместо туристического завтрака раздали армейский рацион. Плитку шоколада оттуда рядовой как раз артистично проигрывал в скрэббл. «Это, мам, тонкая политика. Ты заметила, Грайни Мари всегда поддается?»

Это не есть хорошо, рядовой согласен. Но в каждом монастыре свои правила.

Кресла вроде черепицы раскладываются. Голова одного над коленями другого. Днем держать спинку поднятой – хороший тон. Натали вынуждена была спросить, не мешает ли ее сын соседу сзади.

– Нисколько. Не беспокойтесь, мадам.

Сперва думала, что он отец темненькой, и до сих пор считала бы так, когда бы ни разговор Мари по комму. Некое отдаленное сходство меж девочкой и мужчиной было, вероятно, всего лишь расовым. Брюска-то вон тоже черноволос и кареглаз.

В жизни не видела более ненавязчивого и апатичного существа. Натали и слышала-то соседа, только когда тот суставами пальцев похрустывал, потягиваясь. Смотрел, как она успела заметить, Игры, все виды подряд. Девчонками своими командовать даже и не пытался, а больше дремал, лишь иногда перебрасываясь парой слов с Игрейной по правую руку. «Меня тут нет» – оптимальная тактика для переполненного пространства. И правильно. Если от тебя ничего не зависит, сделай одолжение – помолчи.

«Телохранитель, – пояснил для матери Брюс. – Норм – классный парень, он мне устройство термической бомбы рассказал». С Брюсом они за руку здороваются. Выглядит комично, но что-то, без сомнения, значит. Стараниями бабушки Брюска кто угодно, только не демократ. Правда, критерии отнесения в категорию «кто попало» у него очень уж свои.

Само собой, кто этакую принцесску одну гулять отпустит? Удивительно, что их не пять. Впрочем... бывают такие, что дюжины стоят. Из этих, что ли? Серые брюки в армейском стиле, все в карманах, черная футболка. Накачанный. Побритый. Из категории достойных сопровождать юную леди.

Впрочем, ну его. Брюска ведь задразнит. Не Рубен, отнюдь. Нет, ну а Рубен-то тут при чем?

Что-то происходило вокруг, с наружной стороны «конуса», отделившего внешний мир от внутреннего «я» Натали. Стюардессу вызвали в кабину к пилотам, она пронеслась по проходу, все бросив, со скоростью небольшого торнадо, что вообще-то было ей не свойственно. Корпус «Белаквы» вздрогнул. Включились двигатели. По персональным экранам прошла полоса помех. Натали отключила «конус», и волна звука больно ударила ее по ушам. И не ее одну. По всему салону народ, болезненно морщась, выключал «конусы», переспрашивая друг у друга, что происходит, и верно ли, что происходит вообще.

Стюардесса Айрин появилась в салоне, перевела дух, прижавшись спиной к дверям пилотской кабины:

– Уважаемые пассажиры, прошу минуточку внимания. В связи с нештатной ситуацией нам придется принять на борг несколько десятков дополнительных пассажиров. Экипаж убедительно просит вас освободить проход. Родители, пожалуйста, возьмите в свои кресла детей в возрасте до трех лет.

Что тут началось! Даже в первые дни эвакуации подобная просьба была бы встречена без восторга, но на седьмой! Салон взорвался протестами, улюлюканьем и свистом.

– А физиологические нормы когда отменили?

– Что, черт побери, происходит?..

И даже:

– С места не сдвинусь, хоть режьте! А что вы сделаете?

К слову, систем ректификации воды на «Белакве» нет. Не предусмотрены они на яхте ближнего радиуса. А лишние пятьдесят человек дышат и излучают тепло.

В крайней растерянности Айрин лупала близорукими голубыми глазками на вышедший из подчинения салон. Развернулась, сунула голову в кабину:

– Пассажиры категорически против.

– У пассажиров права голоса нет! – рявкнул со всех экранов голос Харальда Эстергази. Натали вздрогнула. Трансляция пресеклась, теперь пассажиры «Белаквы» могли любоваться кучкой взъерошенных военных в координационном центре, который тоже болтался где-то на орбите. – У нас нет времени гонять челноки. «Белаква», вы стыкуетесь с «Лейбовицем» и снимаете с него всех до последнего человека. Вы отвечаете за каждую гражданскую жизнь. Слово «приказ» знакомо вам? Мне некогда усмирять ваших овец!

Здесь до большинства уже дошло, что там, за стенами пласталевой коробки, происходит что-то серьезное, и большинство немедленно возжелало узнать, что именно. Другие в лучшей бараньей традиции обиделись на «овец». Никто, само собой, не желал страдать молча, а менее всех – чертов сосед справа.

Есть такое выражение, весьма специфичное для Нереиды, «как рыба в воде». Он долго ждал и наконец дождался звездного часа. Когда бы еще ему удалось возглавить митинг? Никто его пока не слушал, потому что у каждого было что сказать, но в конечном итоге побеждает в этом деле тот, у кого хватит выдумки, воображения и злости.