"Цесариус" обреченный... (СИ)

— Погоди, а деда звали?..

— Герман Таль. Влиятельный был…

— Ну конечно! — перебил Константин. — А я думаю, что за телеграмма! Я не понял кому… В каюте у меня, в архиве. Как отплыли, принесли… Жив Герман Таль. Была операция. Но пришел в себя… вот ведь история. Пойди обрадуй мастера. Да, и пусть за телеграммой зайдет.

Когда рулевой Квочер удалился, учетчик обратился к Константину:

— Месье Рум, конечно можно перепроверить, но телеграммы не было. Сейчас пересмотрю записи, но и на память: на момент отплытия пришло восемьдесят пять…

— Пиши, — устало сказал Константин. — потом отпечатаешь на нужном бланке.

Послано главным врачом городской больницы, вторым советникам министра здравоохранения Пильманом Карлом Бриксом. Уведомление. Двадцатого июня в четыре утра в состоянии больного Германа Талля произошли изменения. Появился нитевидный пульс, дежурная медсестра зафиксировала сокращение голеничной мышцы. В четыре тридцать: расширение зрачков, подергивание нижней челюсти. В пять утра больной пришел в себя. В шесть утра самовольно покинул больницу. Попутного ветра, господа!

— А поверит? Месье Константин.

— Мастер штурвала? Вы сомневаетесь?

"Вот чем занимаюсь. Ничего не поделать: Сейчас обострять нельзя. Чувствуют, руки выкручивают. Ничего-ничего, через неделю я вам вспомню".

— Следующий.

— Второй электрик Пиркс. Месье Константин, у нас проблема с палубным освещением: кабель забрали вниз, а другого нет. И лампочки… — не договорил, замер, глядя куда-то в сторону.

Константин заметил, что все в очереди, и те что за ней повернули головы, стало тихо.

— Доброе утро, месье Константин.

— Весьма, капитан Женьо.

— Мне бы вас отвлечь на минуту.

Картограф кивнул, не спеша, поднялся.

Появление капитана на палубе — событие. "Старшие", за исключением Рума, поднимались сюда редко, раз-два, в неделю; капитан, на память картографа, захаживал сюда всего — раза четыре. Дожидаясь, он склонился над фальшбортом, уперся в него локтями, устремил взгляд в даль. Константин встал рядом, спиной к борту, закурил, скрестил руки на груди.

— День то сегодня какой солнечный, а?!.

— Да, Эд. Прекрасный день.

— М-да… А ведь мне сегодня тридцать семь. Может, от того и светит так сегодня…

— Мои поздравления.

— Забыл, забыл. А "старшие" вот помнят. Стихи написали. Как зайдешь, напомни. Прекрасные стихи… М-да… А вот все-таки нету ощущения праздника. Хмурые у тебя тут все… лица грустные, затаенные… Надо как-то поднять дух. Надо чтобы радовались…Знаешь, что… а давай гирлянды повесим… вот гляди, можно пустить по мачтам, вот так — треугольником, и вокруг рубки. Как думаешь?

Константин закашлял.

— Людей, Костя, понимать надо. И им стимул нужен. Пусть отвлекутся: разучат какие-нибудь шуточные сценки, обыграют анекдоты про юнгу. Что-то такое, из нашей морской жизни. По вечерам фейерверк. В конце-концов остановиться, устроить катания на лодках. Что-то для людей… настоящее… чтоб заботу почувствовали…

— Час назад сгорел шестнадцатый отсек, — не выказывая эмоций пробурчал Константин. — Обвалился пол, двое провалились…

— Погибли?

— Дышат пока.

— М-да… Время… тяжелое… Знаешь, третью ночь не сплю. Все думаю, думаю, думаю…

— О чем?

— Не знаю. Все путано, так путано… Мишура… А ты как спишь?

— Хорошо. Только мало.

Мимо два матроса несли тяжелый спутанный канат; капитан остановил одного из них жестом; пришлось остановится и второму.

— Ну как — получается? — бодро спросил Эд Женьо.

Матрос ответил растерянной улыбкой.

— Ничего-ничего, ни все сразу… М-да… ну идите, идите…

Испуганно оглядываясь, потащили дальше.

— Знаешь, — вдруг просиял капитан, — а может пошить новую форму матросам? Комбинезоны, и шляпы такие, от дождя. У штопальщиков есть лишний материал… они пока без работы, и…

— А что это даст?

— Пока не знаю. Но… извини, может, это и не лучшая идея, но у тебя ж вообще никаких. Ничего не предлагаешь…

— Хорошо. Я подумаю насчет шляпок.

— Спасибо. Вот тебе работка, включи воображение. По моему это мысль… мысль…

— Эд, мне пора. Видишь, народу столпилось.

— Вечером собираемся, по случаю дня рождения…

— Я не приду. Я буду спать.

— Я хочу сделать важное заявление. Ты должен быть. И это не обсуждается.

Скоро картограф вернулся за стол, щурясь стал разглядывал электрика — , тот сидел напротив. Как ни щурился, не мог вспомнить на чем оборвалась беседа.

"Электрик… электрик…"

— А! палубное освещение, — сказал картограф. — Да-да… Знаете, что. Идите-ка вы, и правда, к завхозу, возьмите гирлянды и протяните через палубу. Какой-никакой а свет.

— А документ.

— Сейчас выпишут. — Словил взгляд учетчика, указал пальцем на электрика, потом крикнул в очередь: — Следующий.

— Заведующий по обмундированию Склисовский.

— Первый помощник "старшего" гардеробщика, и?..

— Именно, — прервал он Константина. — Происходит что-то невероятное. Я в бешенстве. Я кого-нибудь сегодня вызову на дуэль.

— Вы хорошо стреляете?

— Не знаю, месье.

— А я хорошо. Так что лучше успокойтесь.

— Я постараюсь, месье Рум. Но сейчас вы удивитесь не меньше меня. Вы правы, я сяду. Я начинаю терять веру в справедливость, месье Константин.

— Вы пугаете меня.

— Если бы… Суть дела: Я ненавижу беспорядок. А то, в чем приходится…У меня же все под копирочку. Тут особая система — вышколенная, грамотная. Все-таки образование: я ж с отличием закончил…

— Вы что, аттестат принесли?

— Конечно.

— Уберите, уберите это. Не задерживайте. Что вам нужно?

— Конец месяца: матросам и узловикам нужна сменная форма. Она постиранная, выглаженная, с бирками, на каждый комплект пакет документов, отдельная упа…

— Стоп. Вы можете как-то…

— Форма внизу. Туда никого не пускают. Такого безобразия…

— Какой отсек?

— Шестнадцатый.

— Ах вот как, шестнадцатый — произнес картограф задумавшись.

"Такого отсека у нас уже нет".

— У меня все подписи. У меня печати, почти все — семнадцать. Одной не хватает.

— Не хватает?

— Одной всего. Ее ж отменили. Печать аллерголога. Раньше, когда форму стирали в бульоне из костей не очень здоровых животных…

— Постой-постойте, у вас что нет печати аллерголога?! Вы в своем уме?! Что это за отношение к документации? Развели бардак! Без нее форму не дадут, вы что? — протяжно выдохнул. — Это ж главная печать. Как вы… Покажите-ка аттестат… Ладно, не надо.

— Я не знал…

— Ах вы не знали… Теперь Склисовский и хаос, для меня, одно и тоже. Выход один: шить новую форму. Тогда уж за одно комбинезоны, и эти… шапочки от солнца.

Картограф опустил голову, задумался.

"Гирлянды повесили, форму вот перешиваем; может, массовое катание на лодках не такая и глупость…"

Кто-то тронул за плечо. Константин повернул голову, посмотрел вверх и сразу зажмурился, ослепленный солнцем. Из пульсирующей (пульсирующая рябь — ?) ряби донесся голос второго помощника, Эрика Мушито.

— Месье Константин, у нас проблемы. Нужна помощь.

— Я вижу, — прошептал картограф, как только в глазах прояснилось.

Черная, вся в волдырях кожа, местами содранная, путалась в ошметках обугленной одежды. Разодраны руки, ноги, живот. Раздутая шея бугрилась спекшейся кровью. Язык опух и рот полностью не закрывался, в его уголках пузырились розовые слюни.

— Месье Константин спуститесь пожалуйста, — с трудом выговорил Эрик, и принялся кашлять. Кашлял с большими перерывами; захлебываясь и свистя легкие с трудом втягивали воздух, тело вздрагивало, и тогда изнутри вылетали, окутанные розовой слизью, темные пузырчатые кусочки.

Лицо картографа неприязненно скривилось, подступила тошнота; он отвернулся и долго искал, за что же зацепиться взглядом. Очень не хотелось спускаться. Даже думать об этом больно.