Человечина

— Пусти Святовида погулять, тогда и говном не будешь — обратились к нему все, кроме спящего Игруна.

— Ага! Так значит я тоже еще что-то здесь значу.

— Еще сколько — согласилась с его предположением своего второго сына Цуна.

— Не пущу.

— Пусти.

— Не пущу.

— Пусти.

— Пущу, если и Игрун пустит.

— Он спит.

— Разбудите.

— Нельзя. Дождь пойдет.

— Подумаешь, авось не промокнете.

— Дождь будет идти долго. Зальет всю вселенную и мы потопнем вместе с нею.

— С какой радости все потопнет! Не городите чепухи!

— С такой, что у вселенной границ нет. Их Световид должен установить для того и гулять едет. Будут у вселенной границы, вода их достигнет, и дождь ли, снег ли, еще что будут прекращаться на время.

— Пускай тогда едет. Могли бы и сразу все рассказать.

— Тебе не могли.

— Снова — здорово! Значит, я все таки говно среди вас?

— Ты среди нас Зверь. Ты миру нужен для страху, чтобы тебя бояться, чтобы с тобой бороться, чтобы тебя преодолевать и таким образом развиваться.

— Вот еще! Нашли себе страшилу — вечного двигателя… Не так все, как вы говорите! Я миру нужен для красоты и примера истинной жизни. Посмотрите как я ловок, как я изящен и какой я хищный! Мне всегда нужно свежее кровоточащее мясо, которое еще миг назад пищало, убегало, сопротивлялось и все равно было обречено попасть мне на обед…

— Мелко это.

— Опять оскорбления!

— Ну ладно, ты красивый и пушистый и приятно мурлыкаешь.

— Вот, другое дело

— Теперь пустишь Святовида гулять?

— Ладно, пусть идет…

В дорогу Святовиду положили в переметную суму из шкуры мерзота припасы: красного жгучего перцу, сушеных ящериц, перламутровый продолговатый рис и лепешек из желудей. А из снаряжения дали вечное перо, бензиновую зажигалку, одеяло из шерсти мерзота и палку — копалку. На прощание сказала родня хором:

— Да прибудет с тобой Роаль…

Световид вскочил на своего белого в яблоках коня и был таков в неизвестном никому, кроме него самого, направлении.

Но Роаль все видит и все знает. Вот его палец с обломанным ногтем водит по истертой по углам карте в жирных пятнах, а сухие потрескавшиеся губы шепчут:

— Из Мозольной губернии, Гадюкинского уезда сообщают: "Вера среди народа существует и теперь, хотя далеко и не в такой степени, как это было сравнительно немного времени тому назад. Она оживляется в пору дождей из пряников и баранок. И угасает, если в сельпо подолгу не завозят сочинений Гомера и Сапфо…" Из Навыворотной губернии, Черепного уезда пишут: "В настоящее время есть несколько стариков, которые говорят, что Вера сопутствует им во все дни и события их жизни. Но все они горькие пьянчужки, пропившиеся до исподнего. У них в бараке даже телевизора нет и бутылки они не собирают. Подобной же старухи нет ни одной. Якобы, все они уехали в кругосветное путешествие по лучшим секс-курортам мира…" Из Голопопской губернии, Жировичного уезда информируют: "Люди верили когда-то давно, когда были среди них сильные колдуны. Их отличали от прочих колени выгнутые назад, как у волков. Ныне таких даже в балаганах по базарным дням не показывают, а все чаще и чаще женщин с бородой и мужчин, умеющих высвистывать котировки ценных бумаг на бирже…" Только новости из республики Кал и Мша немного обнадеживают: "Есть, документально подтвержденные, случаи превращения целых стад диких кабанов в свадебные поезда. При этом невеста всегда была на сносях и по прошествии короткого времени после регистрации законного брака разрешалась от бремени чадами в количестве от двадцати двух до двадцати четырех особей обоего пола и гермафродитами. Последние в республике почитаются особенно. Их немедленно назначают инспекторами ГИБДД или директорами различных благотворительных фондов. Фингал под глаз и пакет муки из их рук, традиционно считаются приносящими счастье…"

Территорию осененной благодатью республики Роаль, макнув палец в чернила, жирно обвел на карте. В тот же миг все жители республики Кал и Мша сделались начальниками, получили за отличную службу внеочередной бессрочный отпуск, отпускные, двойной оклад, премию с двойной оклад, курортные, проездные, медицинские, на самообразование и каждому по персональному «боингу» на семью и отправились в теплые края, где еще не все загажено жертвами преследований по политическим, религиозным, национальным и прочим мотивам. На освободившихся от калимшан землях было организованно садово-огородное товарищество "Красный Космос" из отставных мэнээсов. Правда, «товарищи» еще долго будут вместе с картошкой выкапывать противопехотные мины, да и картошка эта подванивает нефтью. Но это ничего, зато теперь в озоновом слое прорехи затянутся, дожди будут идти вовремя, колорадский жук присмиреет…

ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ,

Цуна разбиралась со своими детьми и внуком в то самое время, как ее достопочтенный тесть дед Пачу разбирался с возмутителями порядка остроухими долгоносиками и их лидером Наяпом. Тяжело было старику.

— Ведь он внук мне… — вздыхал Пачу и утирал плавником скупую слезу.

— Тем более надо примерно наказать, чтоб другим неповадно было… — подзуживала его жестокосердная Янга, а ведь Наяп и ей был внуком.

— Накажу, что делать… Старейшина я… Облечен, так сказать… — опять вздыхал Пачу и утирал другим плавником очередную слезу.

— Славно! — воскликнула Янга и покатила тележку, на которой стояла бочка с Пачу, по направлению к холму Суда.

Пачу временно залег на дно бочки, чтобы придти в себя и насладиться нахождением в мутной тинистой воде. Пачу очень не любил ясную солнечную погоду. В глубине своего, заросшего салом тела, он был вполне солидарен с деяниями внука и его друзей, но положение обязывало старика пойти против самого себя.

Холм Суда находился не так, чтобы далеко, но и не так чтобы очень уж близко. Со всех сторон его окружали поля, в любое время щедро плодоносящие разнообразные злаки и корнеплоды. Холм хорошо был виден из любого конца деревни. И слышно было хорошо все, что на нем происходило, даже тому, чей слух был ослаблен длительным прислушиванием к себе, к другим и к миру. Еще было у холма важное преимущество среди других холмов — он был совершенно лишен растительности. Видно от того, что у подножия его культурные растения буйно разрастались. Сначала его звали Лысый холм и отправляли на него кое-кого из молодежи, замеченного в, несанкционированном старейшинами и руководящими органами тайных обществ инициации, онанизме и мужеложестве. На Лысом холме негде было укрыться и виден он был отовсюду, поэтому молодцы вынуждены были заниматься спортом, ремеслами, медитацией и слушать сказки, а не разыгрывать их в лицах. Даже ночью месяц хорошо освещал данную возвышенность, а в случае необходимости колдуны разгоняли облака. Так что любая благородная мать, почтенный отец и прочие родственники, друзья и знакомые, всего лишь должны были бросить взгляд, не отрываясь от своих важных дел, чтобы убедиться в добронравии своих отпрысков и их духовном и физическом прогрессе. Но как известно ни что не вечно под луной и мир неизменно идет к своему концу. Даже очень хороший во всех отношениях мир навсегда таким не остается. Что поделать — энтропия. Нравы постепенно повреждаются настолько, что на смену баловству приходит преступление, а тут уж одним общественным внушением и контролем не обойдешься. Тут надо судить и наказывать, а не следить и подсказывать. Так Лысый холм из места усовершенствования превратился в место суда. Судили же старейшины, спрашивая советов у Роаля и ему подобных существ, находившихся в более или менее долгой отлучке.

Янга втащила на холм своего благоверного с помощью услужливых тапиров, иначе, как ей свойственно было говаривать: "дух вон и лапки кверху" с ней приключились бы. Слава Роалю, создавшему тапиров.

На холме Суда собрались, собственно, те же, кто был на приеме в Доме Вод и многие деревенские. Последние, прознав, что Цуна разрешилась от бремени, решили, что вот-вот народиться новый прекрасный мир и смысла вылеживать в тени хижин больше нет, иначе можно пропустить все самое интересное, да и пуганы здорово растащили хозяйства, да и от хани многих уже просто рвало. Ожидания образумившейся деревенщины оправдались. Погасшее было, солнце опять вернулось на небо, а погасившие его долгоносики сейчас буду подвержены беспристрастному суду деда Пачу. Опять же по слухам внук Цуны Световид отправляется на прогулку устанавливать границы этого света. Короче, жить стало лучше, жить стало веселее, как гласит надпись на камне, что служит фундаментом Дома Вод.