Берег ночью

Обида мешалась у меня в душе со страхом и уязвленной гордостью — и когда священник отбыл на летнюю стоянку, я лишь проводил повозку взглядом, но не сказал ни слова.

Матвею я тоже ничего не сказал — сначала был слишком растерян, а потом мне просто стало неловко, что все так повернулось.

На прибрежной полосе оставаться было опасно — летние бури бушевали все сильнее, а один раз я увидел огромную приливную волну — она надвигалась, точно стеклянная стена, сквозь которую просвечивало солнце. На центральной площади, на прилегающих к ней улицах было так пусто, что, когда я выходил вечерами на крыльцо общинного дома, я, казалось, слышу стук собственного сердца.

В единственной освещенной комнате уютно мерцала лампа с промасленным фитилем, и оранжевый огонек казался таким теплым — в особенности по сравнению с холодноватым светом, который испускало ночное море — невидимое отсюда, оно отбрасывало на низкое небо бледное зарево.

И тут я услышал тихий — тихий переливчатый свист. Он шел откуда — то со стороны моря — мерный гул прибоя почти заглушал его.

Я прижался к стене общинного дома — она еще хранила дневное тепло и казалась надежной, точно крепкое человеческое плечо, — но не двинулся с места.

Там, на берегу, что — то происходило.

На свист кто — то отозвался — таким же тихим, сладостным свистом, он шел на этот раз откуда — то со стороны скал. Повсюду на побережье в теплой ночи перекликались нежные, плачущие, зовущие голоса.

На этот раз я не выдержал — бросился в дом. Матвей уже спал — он подхватился, когда я начал трясти его за плечо.

— Да что случилось? — спросил он наконец.

— Матвей, там на побережье, кто — то… свистит.

— Свистит?

Он накинул на плечи куртку и вышел со мной на крыльцо.

Мне стало не по себе — не оттого, что я услышу эти ночные голоса, но оттого, что не услышу их. Он подумает, что я вконец спятил — что все это мне примерещилось.

Но свист раздался вновь — на этот раз совсем поблизости, и мне даже показалось, что в высокой траве, окружающей площадь, мелькнуло темное гибкое тело.

— Ты видел? — спросил я шепотом.

— А, это… — сказал он спокойно, — это морской народ. Они выходят из моря в летние ночи для брачных игр.

— Это… демоны?

— Никто не знает. Не думаю. Скорее, просто животные, которые приплывают сюда вместе с летними течениями.

Он усмехнулся.

— Ты что, никогда не слышал про жителей моря?

— Но я считал… что это просто выдумки. Сказки.

— Ходят слухи, что они свистом заманивают людей в море — играть. И очень удивляются, когда те тонут — вместо того, чтобы веселиться вместе с ними. Но я в это не верю. Я видел их несколько лет назад. Они боятся нас.

— Они придут сюда?

— Не говори глупости.

Он зевнул.

— Если тебе так уж страшно, закрой дверь изнутри.

На всякий случай я закрыл и ставни.

Наутро жители моря исчезли — наверное, уплыли с отливом, — и я бы и сам решил, что они мне привиделись, если бы не отпечатки следов на побережье — пока их не успел зализать ветер, я отчетливо разглядел их. Нечто вроде босой ноги — только пальцы длиннее наших, а между пальцами — перепонки.

Мысль о том, что море принадлежит не нам, не произвела переворота в моем сознании; вода — кормилица и богачка, тем не менее была жестока к людям и вызывала не любовь, а смешанное со страхом благоговение. Впрочем, море не было исключением — нам на самом деле ничего не принадлежало, за исключением узенькой кромки земли, затиснутой меж лесом, океаном и предгорьями, а уж одушевлены ли те силы, что выталкивали нас на эту крохотную полоску побережья или нет — какое это имеет значение?

Стук копыт вывел меня из задумчивости. Я стряхнул сонную одурь и обернулся. Человек, отчаянно нахлестывающий лошадь, спрыгнул с нее у самого крыльца общинного дома — не столько спрыгнул, сколько упал. Лошадь была вся мокрая, она хрипела и пятилась. Я схватил ее за повод, и она, шатаясь, пошла за мной.

— Эй, малый, — сказал всадник. Он тяжело дышал и бессмысленно озирался, — а что, тут больше никого нет?

— Из старших? Только Матвей.

— А что, все ваши уже перебрались наверх?

— Последние подводы ушли дней пять назад, — ответил я на ходу: конечно, это была его скотина, но негоже так обращаться с животным, чье бы оно не было, а потому я вываживал лошадь, пока не остынет.

Он тяжело опустился на крыльцо.

— Мы тоже собрались переезжать… — сказал он. — А теперь там такое творится… Да где, черт возьми, твой Матвей?

— На огородах. Их теперь каждый день приходится осматривать. Недавно нашли зараженную делянку.

Он хмыкнул.

— Всего — то?

— Нам хватило. А вы — то откуда?

— Из Голого Лога.

Голый Лог — это кучка деревушек к югу отсюда. Они такие маленькие, что по одиночке у них и названия — то нет. Как раз оттуда Карл этой весной взял себе жену. Ну и Тия оттуда, соответственно — та девчонка, которой я наступил на ногу на свадьбе.

Мне стало не по себе.

— Что там у вас стряслось?

— Порча, — он неожиданно всхлипнул. — Кто — то наслал на нас порчу. Они там, наверное, уже передушили друг друга.

Я похолодел — время от времени это накатывает — то на отдельных людей, а то и на целые поселки. Человек начинает видеть странные вещи, подобно святым отцам, но почему — то все больше всякие ужасы. Люди мечутся и вопят, точно безумные; рассказывают, что в это время они совсем не чувствуют боли.

Потом это проходит само по себе, но за это время они успевают натворить черт знает что.

Особенно если сходят с ума все, разом…

Он устало вздохнул.

— Я вернулся с выгона. А там уже творилось такое… часть домов просто сгорела. А люди — кто разбежался, кто носится и орет всякую чушь, кто бродит на четвереньках, точно животные… Я ничего не мог сделать. Решил скакать за помощью. Если успеть вовремя… может, кто — то и уцелеет.

Я сказал:

— Оставьте эту лошадь. Я вам поседлаю свежую.

— Далеко отсюда?

— Час езды.

Он кивнул.

— Мне понадобится святой отец. Он изгонит бесов.

— Он там…

Я вынес ему воды и оставил отдыхать на крыльце, а сам побежал за Матвеем. Я встретил его на полдороге — он уже завершил обход. Я торопливо пересказал ему последние новости.

— Паршиво, — сказал он, — пока они туда доберутся… большинство уже успеет свернуть друг другу шею.

— Мне поехать с ним? — спросил я с деланным безразличием.

Он внимательно поглядел на меня.

— А тебе так этого хочется?

— Я же ученик святого отца, нет?

— Хочешь поглядеть, как он будет изгонять бесов?

— Я подумал… может, я смогу чем — то помочь?

— Все, что нужно — это связать их покрепче, — проворчал он. — Тут нужен десяток крепких, здоровых мужчин, а не такие сопляки, как ты… Назавтра они уже придут в себя и будут гадать, что это такое на них нашло.

— Так я поеду? — нетерпеливо сказал я.

Он пожал плечами.

— Поезжай, если хочешь… Но если ты все же напросишься сопровождать святого отца… имей в виду — тебя ожидает неприятное зрелище.

Я устроился за спиной своего нового знакомца, и он погнал лошадь вверх по тропе. Может, в одиночку он добрался бы и быстрее, но дорогу — то знал не он, а я…

Летняя стоянка расположилась в узкой долине, затиснутой между двумя отрогами — лес охватывал ее своими зелеными рукавами, а потом расступался, позволяя разместиться нескольким домикам, загону для овец, амбарам и летнему молельному дому — не такому солидному, как нижний, а легкому бревенчатому строению с островерхой крышей. Была пора сенокоса и в деревне оставались одни только ребятишки да старухи.

— Где ваш святой отец? — спросил мой спутник, спрыгивая с лошади.

Я сказал:

— В молельном доме, наверное.

Это был, как я уже сказал, летний молельный дом и двери его никогда не запирались, потому что летом каждый мог в любое время заглянуть сюда за советом и словом ободрения, а старшие — еще и за тем, чтобы выслушать предсказания касательно того, благоприятное ли нынче время, чтобы устраивать всякие общинные дела.