Третье желание - Сценарий

- Ясно. Не надо меня защищать. Мне ничего не угрожает. Понял? Мне никогда ничего не угрожает!

- Вот это правильно, - без особого восторга заметил сидящий уже за шкафом пуговичный мужчина. - Вот же навязалась мне на голову...

Певица прошлась по тесной подсобке, открыла окно.

- Хотите вылезть с пятого этажа, мадам? - оживился мужчина.

- А чего тут хотеть? Возьму да и вылезу! - певица с недоверием посмотрела на Дикого. - Черт! Еще и этот! Ну, зачем ты только за мной увязался, горе мое?! Я бы и без тебя справилась!

- Так, может, все-таки хочешь? - безнадежно спросил пуговичный мужчина.

- Когда захочу - тогда и скажу.

- Чего это ты? - спросил Дикий.

- Ничего. Сама с собой рассуждаю.

Певица задрала юбку и перекинула ногу через подоконник. Дикий кинулся на нее и втащил обратно.

За что, едва лишь она высвободилась, схлопотал оплеуху.

- Дура! - заорал он. - Навернешься же!

- Ты можешь понять, что мне ничего не угрожает? Нет, ты можешь это понять?! Я же в любую минуту могу...

- Ну?! - мужчина за шкафом даже приподнялся со стула.

- Могу сделать все, что угодно. И ничего мне за это не будет.

- Только один раз, - поправил он.

- Эдька прав. Ты просто сумасшедшая. Шизофреничка, - сказал Дикий. Хочешь разбиться в лепешку - разбивайся.

- Я ничего не хочу. По крайней мере, сейчас, - певица села на подоконник. - Ты пойми - я даже если пойду по проволоке, все равно не упаду. Вот черт, что же теперь с тобой делать?

- Требуется моя помощь? - осведомился пуговичный мужчина.

- Если бы не ты...

- Вот интересно! Кто кого затащил в этот "Самарканд"?!

- Кто за кем прыгал в поезд?!

Тут дверь отворилась. На пороге стоял Леший.

- Ну, что? Потолкуем?

- Заходи! Может, и договоримся, - предложила певица. - Ты, что ли, тут овец пасешь?

- Умная... Сейчас еще поумнеешь! - внезапно разозлившись, Леший замахнулся на певицу.

Дикий, уже схлопотавший раза, шарахнулся, мужчина за шкафом вскочил. Но певица успела раньше всех - схватив коробку, она выкинула в лицо Лешему белую пыль, и он схватился за глаза.

- Бля-а-а! ..

- Ходу! - Певица выскочила в коридор, Дикий - за ней.

- Нет, вы только полюбуйтесь, что с женщинами делает безнаказанность... пробормотал пуговичный мужчина и поднял с полу коробку. - Абразивный порошок... для чистки унитазов... Ну, могло быть и хуже...

* * *

Карабкаться ночью через незнакомый забор - сомнительное удовольствие. Но певица сидела на нем, задрав длинный подол, и пыталась втащить Дикого, явно испытывая наслаждение от форс-мажорной ситуации.

- Ты, главное, ничего и никогда не бойся, - говорила она. - Ты не представляешь, сколько лет жизни у меня сожрал тупой и бессмысленный страх.

Дикий сел рядом.

- Ну и дальше куда?

- А тебе что, тут плохо?

- Давай все-таки куда-нибудь двигаться.

- Погоди...

Они сидели на заборе, и она безмятежно смотрела вверх, на звезды, а он ерзал, пытаясь устроиться поудобнее.

- Ночь весенная блистала свежей южною красой... - негромко пропела она. Тихо Брента протекала, серебримая луной...

- Откуда ты только все это берешь?

- Что - все?

- Ну, тексты, музыку...

- Дикий - ты и есть Дикий. По-твоему, человечество шесть тысяч лет жило без музыки, и вот пришла дура Джоанна - и с нее все началось? Знаешь, кем я себя ощущаю?

- Ну?

- Драконом, которого поставили охранять клад. И вот он по ночам раскладывает сокровища и любуется ими... Нет, все-таки это было удачное желание! Мне теперь ни пластинки не нужны, ни кассеты! Вся музыка - моя, понимаешь?

И над помоечным пейзажем провинциальных задворков полетел звучный, чистый, играющий, как серебряная рыбка в горном ручье, голос.

* * *

Дикий и певица шли по утреннему шоссе. Она уже была в обычном своем белом платье, он тащил сумку.

- Там сразу за перекрестком автобусная остановка. Сейчас дети из Сабурова едут в школу, там своей нет, есть только в Бердниках, так что рейс должен быть.

- Откуда ты знаешь?

- Еще бы я не знала... Я здесь жила... сто лет назад...

- И тоже в Бердники автобусом ездила?

- Ну да, только не этим - другим, городским.

- Из города ездила учиться в деревню?

- Учиться? - она искренне удивилась, потом вздохнула. - Ну, считай, что так.

- А куда мы вообще направляемся?

- Мы направляемся в одно место, - загадочно сказала она. - Хочу кое-что увидеть. Не дергайся, у нас целых шестьсот долларов. А когда они кончатся...

- Ну?

- Останется клофелин. Сниму какого-нибудь богатого дядьку...

- А иначе - никак?

- Иначе - никак, - отрезала она. - Это мой способ зарабатывать деньги.

- Да если бы ты со своим голосом хотя бы в нашу дурацкую филармонию пришла! - заорал Дикий.

- А вот голос не трожь! Мой голос, что хочу - то с ним и делаю! Я не хочу этим голосом зарабатывать на жизнь! Я буду петь только то, что меня радует! Меня, а не обдолбанных кретинов!

- Ну ты и подарок...

- Я слишком долго делала то, что меня совсем не радовало... - вдруг сказала она, очень тихо и очень серьезно.

* * *

Автовокзал в райцентре - Вавилон в миниатюре. Дикому еще не приходилось бывать в таких жутких местах, где вперемешку - бомжи, цыгане, кавказские и еще какие-то беженцы, тетки с неподъемными клетчатыми сумками, кассы, больше похожие на дачные сортиры, киоски со всякой дрянью, раздолбанные автобусы, иномарки и впридачу - коновязь с лошадьми.

Однако певица чувствовала себя в этом бедламе уверенно. И он плелся за ней, уже мало что соображая. Наконец она соизволила обернуться и обратиться к нему.

- Я все смотрю - что же тут изменилось.

- Ну и что?

- Ничего - только я.

- Что - я?

- Я - изменилась. Меня почему-то уже не раздражает этот шум, и даже эта грязь...

Она замолчала, прислушиваясь.

Автовокзал уже давно был поделен нищими на участки. Сидели бабки с замотанными в платки спящими внучками, сидели дедки с облезлыми псами, и еще все громче звучала гитара. Певица, как одурманенная, шла на голос, чуть ли не переступая через людей, и Дикий с сумкой пропихивался следом, и наконец они встали перед гитаристрм, который поставил свою табуретку прямо под мордой только что покинутого пассажирами и шофером автобуса.

Гитарист был более чем колоритен - в лаковых штиблетах на босу ногу, в узких полосатых штанах, в пиджачке, который полоскали в кастрюле с борщом, и при бабочке - тоже вроде бы на голое тело. Лица было не разглядеть - так низко он навис над обшарпанной гитарой.

Если бы Дикий соображал чуть побольше - он увидел и услышал бы, что двенадцатиструнка из тех изумительных по силе и тембру звука инструментов, за какие профессионалы платят бешеные деньги, сперва - при покупке, потом при реставрации. Он бы обратил внимание, как безупречно строит гитара. Он бы не оценил технику полупьяного исполнителя во всех нюансах, но понял бы, что этого бедолагу учили мастера, и учили долго, и научили-таки!

Гитарист перебирал струны, выстраивая причудливые и прекрасные в своей логической завершенности музыкальные фразы, он импровизировал, словно сам задремал, а руки обрели ненадолго свободу. И вдруг повел что-то испанское... Может, это был Альбенис, может, Таррега, но - настоящее...

На слушателей и на горку монет в шляпе ему было наплевать. Играл, что хотел, и баста.

- Ты?... - спросила певица. - Нашлась пропажа...

Она заглянула в шляпу.

- Не густо...

Толстая бабища в халате, застиранном до стойкого грязно-серого цвета, перехваченном таким же страшным фартуком, подошла к гитаристу, таща за собой железную таратайку.

- Сереж, на беляшик. Только что горячие подвезли.

Он, как бы не слыша, доиграл мелодию - и тогда лишь взял протянутый беляш. На женщину даже не посмотрел...