Капустный суп

- Он в тебя вовсе не целился. Просто хотел напугать.

- Еще бы он целился! - проворчал Жан-Мари, презрев насмешливый взгляд Глода, и молча проглотил обиду, не желая осложнять и без того сложное положение, в какое попало его семейство.

Один из жандармов обратился к бригадиру:

- Что нам делать, шеф?

- Как что делать?

- Мы могли бы тоже выстрелить. Бригадир Куссине даже задохся от гнева:

- Выстрелить?

- В воздух, чтобы его напугать.

- В воздух! В воздух! И по своему обыкновению влепить ему маслину прямо в лоб! А с такой накладкой, Мишалон, нас всех на каторгу в Гвиану переведут, поближе к неграм! Может, вам это и улыбается, а мне вот нет. Как сейчас вижу: "Жандармы убили как собаку восьмидесятипятилетнего ветерана первой мировой войны".

Услышав страшное предсказание, жандармы задрожали один за другим, сообразно живости воображения каждого. Бомбастый проворчал:

- Глод прав, Блэза просто раздразнили. Если он и прикончит двух-трех фрицев, сами власти будут виноваты - зачем позволяют немцам оккупировать нас, как в сороковом... В четырнадцатом небось велено было их всех подряд бить, а нынче, видишь ли, запрещено; как же вы хотите, чтобы папаша Блэз в таких делах разбирался?

Куссине сухо прервал его речь:

- А вас не спрашивают, мсье Шерасс.

- Я только хочу, чтобы вы поняли, бригадир...

- ... то, что от вас, как и всегда, разит спиртным? Я уже это понял. Помолчите-ка лучше. - Бригадир повернулся к Антуану: - Если я не ошибаюсь, дедушка взял ваш патронташ. Сколько там было патронов?

После недолгого раздумья Антуан заявил:

- Десять, от силы двенадцать. Наверняка не больше. Судя по тому, что мы слышали, восемь он уже расстрелял.

- Тогда, значит, подождем, пока он их все не расстреляет. Единственное, что нам остается делать.

Не простивший обиды Сизисс шепнул на ухо Глоду:

- Слышал, как он со мной разговаривал, этот медведь сволочной? Как с пьянчужкой! Я ему докажу, что никакой я не пьянчужка.

- Решил, что ли, бросить пить? - испуганно спросил Глод.

- Да нет! Вот возьму и напишу жалобу префекту, без единой орфографической ошибочки напишу, и тогда увидим... Два выстрела прервали его сетования.

- Десять! - воскликнул бригадир.

Уткнувшись носом в одуванчики, папаша Блэз попытался было перезарядить ружье, но обнаружил недостаток боеприпасов.

- Ух, черт возьми, - в отчаянии возопил старец, - только два патрона для этого отродья осталось! А ведь хорошо бы им в морду еще с десяток влепить, иначе уцелевшие не сдадутся, не вылезут из укрытия с поднятыми руками, не захнычут: "Камрад! Камрад! Не стреляйт!"

Вопреки благоприятному курсу валюты, Карлу Шопенгауэру с его семейством показалось, что они сидят на корточках среди руин Старого Хлева уже целую вечность и что лучезарное Бурбонне вдруг каким-то чудом превратилось в некий филиал Сталинграда. Берта тихонько всхлипывала. Фриду била дрожь, ей вспомнилось дело Доминичи и его жертвы.

- Это англичане, - сказал Карл, желая подбодрить супругу.

Спрятавшийся за бревно его сын Франц вдруг заметил, как по люцерне ползет некое привидение, некий безумец, паливший по ним. Недолго думая, Франц схватил пригоршню камушков и со всего размаху бросил их в направлении призрака. Три камушка один за другим стукнули по каске атакующего.

- Гранаты! - завопил Блэз и выстрелил туда, где стоял юный Франц.

А тот едва успел зарыться в сенную труху, иначе не миновать бы ему заряда дроби.

- Двенадцать, - сосчитал Антуан, - теперь все в порядке.

- Всем оставаться на месте, - скомандовал бригадир, - это наше ремесло - жертвовать жизнью. А вовсе не ваше.

В сопровождении троих жандармов-пехотинцев он смело вступил на луг. Старик Блэз поднялся на ноги, готовый к штыковой атаке, будь только у него штык, но тут он заметил жандармов. Ликующий ветеран сорвал с головы каску и стал весело размахивать ею над головой: .

- Слава те, господи! Подкрепление идет! Вы вовремя подошли, ребятушки! Перед вами сорок второй пехотный полк! Дуамон! Да здравствует Петэн! Да здравствует Клемансо! Вперед, на пруссаков!

- Не трогайте его, - шепнул Куссине своим подчиненными громко крикнул: - Добрый день, мсье Рубьо! Как бы вы не простудились, бегая по росе.

- Плевал я на простуду, - высокомерно изрекла главная военная сила Гурдифло, - надо этих бошей отсюда вышибить.

- Они уже отошли, мсье Рубьо. Бегут в беспорядке по дороге на Жалиньи.

Старик жестом отчаяния бросил в люцерну ружье.

- Трусы! А ведь на их стороне было численное преимущество, как и всегда, впрочем. Не изменились, бурдюки, ничуточку не изменились!

Тут приблизились все Рубьо, все Ван-Шлембруки, Глод, Сизисс и Амели Пуланжар и окружили мужественного воина. Жан-Мари еще не отошел от злобы.

- Не знаю, почему бы мне не влепить тебе здоровую оплеуху, старый ты шут! Да застегни ширинку, а то твой военный крест виден.

На что утомленный своими воинскими подвигами Блэз ответил:

- Это пустяки, Жан-Мари. Сущие пустяки. Я выполнил свой долг.

Только сейчас собравшиеся смекнули, что старик все равно ничего не поймет, что бы ему ни говорили. Антуан и Маргерита подхватили его под руки и осторожно повели домой, ласково посулив дать ему за доблесть стопочку спиртного.

- Господа немцы, - закричал Куссине, - можете выходить, опасность миновала!

Еще не пришедшие в себя после пережитого, Шопенгауэры один за другим вылезли на свет божий. Бригадир объяснил им суть дела.

- Ах-ах, - закудахтал инженер, - я понимайт, понимайт! Нас стрелял храбрый старишок. Сабавно! Ошень сабавно!

- Тут вашу машину немного попортило. Если вы хотите установить...

- Остафьте, просим фас. Машин - это нишего. Я не шелаю зориться с моими топрыми зозедями через такую бестелицу.

Жан-Мари вздохнул с облегчением, пообещал Шопенгауэрам прислать курочку в надежде, что они забудут о несколько необычном гостеприимстве, оказанном его папашей.

- Я ше фам говорит, что это весьма сабавно! Мы фее много позмеялись, ферно, детки?

Детки довольно холодно подтвердили слова отца, явно озадаченные поведением Амели Пуланжар, которая теперь носилась в танце вокруг вражеского автомобиля.

- Шамбанска, Фрида! Всем шамбанска! Са сдоровье мусье Плэза Рупьо!

Выпив по бокальчику, Глод и Бомбастый расстались со всей честной компанией - с придурочной Амели, жандармами, бельгийцами, немцами - и меланхолически побрели к своим пенатам.

- Сам помнишь, Бомбастый, в прежние времена мы с ними здорово расправлялись.

- И столько их поубивали, что уж и не знали, куда девать, подтвердил Сизисс.

- Только вот оно что, в землю-то мы их закопали, но еще больше их осталось...

Добрыш, отсидевшийся во время стрельбы под колючей изгородью, вышел из своего убежища и поплелся, держась на почтительном расстоянии, за этими двумя самыми безобидными во всем поселке существами. По крайней мере, так подсказывал ему кошачий опыт. А по части опыта Добрыш был поистине умудрен.

Глава четвертая

Ложитесь пораньше, однако прежде насладитесь

безмятежностью летнего вечера. Под чистым

звездным небом и думается хорошо, и сам

становишься лучше. Вечерний покой снизойдет

на вашу душу.

Баронесса Штаффе, 1892

Грузовичок булочника останавливался у их дверей. Так же как у дверей "Казино", куда завозились сардины, лапша и кофе. После битвы при Гурдифло Глод и Сизисс сблизились еще больше, и между ними царило доброе согласие. В конце-то концов жили они в окружении новоявленных европейских застройщиков, среди людей неприязненных, равнодушных, среди телевизионных антенн, мазутного отопления и плохо воспитанных юнцов, потешавшихся над их деревянными сабо и над английскими булавками, которыми они, как серебряной орденской колодкой, украшали свои ветхие вельветовые куртки.

Нет, и впрямь с течением лет люди чересчур распустились, Шерасс и Ратинье все реже и реже покидали свой островок покоя и мира. У них птицы и последние кролики из садка чувствовали себя как дома, резвились без опаски. Шустрый народец отлично знал это и твердил себе об этом, чирикал, скакал и размножался возле двух этих очагов, где из труб еще подымался дым, приятно попахивавший свиной похлебкой и настоящими дровами из леса.