Трио на фоне бури

- Повышение не ударило тебе в голову, если ты об этом, - сказала она.

В результате проделанных им комбинаций на работе возникла необходимость командировать сотрудника в филиал, расположенный в другом городе: Янси устроил так, что начальство посчитало абсолютно логичным направить именно его. Он отсутствовал две недели. Задача, из-за которой он приехал, не требовала для выполнения особых талантов, всего лишь прилежания и обстоятельности. Во время отдыха он познакомился с двумя девушками. Одна отличалась блестящими способностями и занимала высокий пост в компании, другая была слишком хороша для такой работы. Он сторонился их, хотя и упрекал себя, в глубине души понимая, кому на самом деле храпит верность.

Домой он вернулся с радостью. Успешная командировка обеспечила повышение еще на одну ступень служебной лестницы, но пришлось заняться реорганизацией своего нового отдела, поэтому Янси отказался от отпуска. Он предпочел не копаться в себе, не выяснять, устроил он это нарочно или так сложились обстоятельства.

Сотрудники компании затеяли пикник; Беверли на нем пела. Она имела такой шумный успех (почему-то Янси тоже, как будто он ее создал), что он, сочетая тонкую лесть и понукание, уговорил жену сходить на пробы непрофессиональных исполнителей для телешоу. Она прошла по конкурсу и выступила в эфире. И хотя приз зрительских симпатий перехватил у Беверли восьмилетний мальчуган с аккордеоном, она просто сияла от счастья, - ведь Янси позаботился, Янси помог!

Ему начинали нравиться такие отношения. Настал год, который Янси окрестил Временем Большого Праздника. Взяв недельный рождественский отпуск, он повез жену на лыжный курорт в Нью-Гемпшире. Все шло просто безупречно. Они проводили много времени вместе. Однажды вечером супруги расположились у камина, словно сошедшего с какой-нибудь рождественской открытки, в компании родственных душ, распивая грог и горланя подобающие песни, пока сон не сморил их до такой степени, что они не могли шевельнуться. После того как все разошлись спать, Янси и Беверли сидели молча, держась за руки и следя за угасающим огнем. Как бывает в такие минуты, перед его внутренним взором пронеслась вся жизнь. Она словно остановила свое движение здесь, у камина; и на эту рождественскую благостную картину тенью лег возникший в мозгу вопрос:

Для чего я тут нахожусь?

Его захлестнула волна нежности к его Беверли, бедняжке Бев...

Впервые мелькнула страшная мысль, что приключившееся с ним фантастическое событие может иметь весьма зловещие последствия. Совершенный обмен веществ, явный иммунитет к любой хвори, начиная с насморка, очевидная способность обходиться практически без еды я сна...

Что, если он будет жить, - ну, не вечно, но, во всяком случае, намного дольше...

Он взглянул на жену, и, хотя она выглядела молодо для своего возрасти, воображение услужливо подсказало детали: тут морщинки, там слегка обвисшая кожа. Он-то, конечно, сумеет скрыть свои чувства, но сможет ли она? Он представил себе мучительно текущие годы, когда она будет неминуемо дряхлеть, а он - оставаться прежним.

Янси отвернулся, глаза наполнились слезами.

Беверли тихонько высвободила руку. Он ощутил, как она нежно поглаживает его запястье. И то ли сознательно, то ли просто устав, не проронила ни слова.

Вспоминая этот эпизод много позже, Янси решил, что ни одна женщина на свете, как бы она не превосходила в чем-то его жену, не смогла бы поступить именно так, как требовал момент.

Весной он, видя чувства сослуживцев, отказался от нового повышения, ибо четко понимал, что в конечном счете выиграет таким образом гораздо больше. Снова пришло лето. На сей раз отпуск был делом решенным. Но куда поехать?

Что ж, он, как всегда, выберет место, а Беверли скажет: "Если хочешь, дорогой...", - и в путь! Он постоянно думал об этом. Память послушно воскрешала для своего повелителя сцену за сценой; Янси почти решился, потом снова стал колебаться. Как-то раз, восседая в своем кабинете, громко произнес: "Нет! Нет, не сейчас!", чем немало удивил окружающих.

Они отправились в Новую Англию, открыв для себя ее суровую красоту: скалы, сверкающая гладь океана и паруса, словно чьи-то зарубки на четкой линии горизонта; воздух, такой чистый и девственно-свежий, как будто они первые вдохнули его. Четыре дня супруги ловили рыбу, купались и танцевали. Пятый провели, уютно устроившись дома, а небо тем временем все тяжелело, наливалось свинцом и давило, как ладонь гиганта. В три часа дня просигналили всем лодкам немедленно возвращаться. В четыре позвонили из Береговой охраны и посоветовали покинуть арендованный на время отпуска домик: да, мэм, надвигается ураган, не обычный шторм, а настоящий ураган!

Они второпях побросали вещи в машину, забрались внутрь и выехали на тянувшееся вдоль линии берега шоссе, уже перекрытое сплошной шипящей стеной пены и слепящих брызг, которые ветер нес с моря. Автомобиль послушно вполз на холм, где раскинулся городок, и въехал во двор отеля.

Разумеется, он оказался переполненным; кому-то постелили в бельевой, за конторкой портье стояла раскладушка.

- Что же нам делать? - заныла Беверли. Но она еще не расстроилась по-настоящему, о нет! Ведь это было настоящее приключение!

- Для начала чего-нибудь выпить. Потом подкрепиться горячей рыбной похлебкой. А уж после этого подумаем, что нам делать.

С горящими глазами и легкими, полными озона, они вошли в кафе.

Здесь перед ними предстала картина, которую где-то год назад Янси так часто вызывал в воображении, что она стала для пего привычной, как безопасная бритва. Изящная спина, широкие плечи, прикрытые темно-коричневым молескином. Темные, покорно-мягкие волосы, блестевшие под светом ламп. Длинная загорелая рука, небрежно подпирающая щеку цвета слоновой кости.

Сначала он отверг ее, приняв за материализовавшуюся мечту, иллюзию, причудливую игру наэлектризованного воздуха. Но Беверли сжала его локоть, воскликнула: "Яне, смотри!", и, не дав ему и рта раскрыть, подскочила к ее столику.

- Лоис! Лоис, как же вы здесь очутились? Да, этого мне как раз и не хватало, угрюмо подумал Янси, выдвигаясь вперед.