Волчья пасть

- Если позвонят, начнут требовать выкуп, дайте лично мне знать... у меня хлопцы не то что у вас в районе. Мы им матку вывернем.

Сказав о приемном сыне, Колесов вдруг почувствовал, как он устал. Но ехать домой не хотелось. Надеясь на чудо, побрел в сторону гулких радиоголосов, на железнодорожный вокзал - может быть, там с какими-нибудь бомжами сдружился. Впрочем, он мог и другим именем назваться. Очки надеть. Или наголо остричься, а то и колокольчик повесить на мочку уха, как доморощенный кришнаит...

Долго стоял Колесов на сыром перроне, вдыхая забытый запах угольной пыли ( в последние годы - только самолетом), потом, поднявшись в залы ожидания, разглядывал нищих на полу, вглядывался даже в девчонок - ему показалось, что талантливый мальчишка запросто может и девочкой переодеться. У какого-то бродяги в ватной фуфайке, но с грязным галстуком на шее, спросил доверительно, как у своего брата-интеллигента: не видел ли тот подростка с плохой речью.

Остро глянув на Колесова, бомж мгновенно ответил:

- С плохой речью - на всех каналах телевидения сидят!.. - И сам ухмыльнувшись беззубо своей остроте, пальцем показал вниз. - А там смотрел?

Колесов спустился в подвал. Но и там, где располагалась недавно открытая с помпой городскими властями ночлежка, Саши не было. Играли на гармонях исхудалые старики, лежали накрытые тряпьем бездомные тетки с черной малышней - наверное, беженцы из Таджикистана...

А может, он уехал? Взял да и укатил поездом... А что, рубашка на нем тогда и брюки были хорошие. Хоть и в носках, на бездомного в ту ночь не был похож... Придумал какую-нибудь версию... мол, ехали в поезде, папа на остановке пошел газету купить, да отстал... а он выпрыгнул, чтобы его поторопить, а папа, видно, уехал, запрыгнув в последний вагон... Вот проводницы и поверили мальчишке, подобрали... И сейчас он где-нибудь в Западной России или на Дальнем востоке.

Не зная, куда деться и что делать, Станислав Иванович забрел в грязную "стекляшку" с изысканным названием "У Моцарта", выпил стакан коньяка, отдающего ванилью, и явился домой туча тучей. Не отвечая ни на какие ласковые расспросы жены, уединился с телефонной трубкой в спальне и долго звонил разным людям домой - и губернатору Ивкину ( жена ответила, что его еще нет), и генералу Катраеву ( а генерал уже знал о случившемся - ему доложил Бойко), и своему другу и врагу, толстопузому академику Гасанову... всем жаловался.

Днем к нему на работу пришли три румяные девицы в коротких обливных оранжевых полушубках и оранжевых сапожках, представители профсоюзов, узнать, не выйдет ли Колесов в воскресенье вместе с ними и с коммунистами на площадь Революции - проводится очередная акция протеста.

- Требуем отставки Президента и правительства, - пояснила самая раскрашенная (ей не хватало лишь индейских знаков войны на скулах) и горластая. - Нам посоветовал к вам обратиться товарищ Сидоров, ваш близкий коллэга.

Колесов старательно улыбался.

- А может, хватит бузить? - сказал он как можно более душевно. - И так уж вся страна стоит и ждет каши манной. Ведь правда, красавицы?

"Красавицы" помрачнели и, не прощаясь, раздраженно хлопнув дверью, ушли.

А еще через пару дней секретарь Таня положила на стол Станиславу Ивановичу развернутую газету "Дочь правды". В ней, на второй полосе, некий журналист И. Иванов сообщал, что ученый Колесов выгнал приемного сына, босого, на улицу. А вот директор завода Сидоров, писали они, кормит на балконе всех синиц и воробьев Советского района. А недавно перевел детдому пять тысяч на подарки ко дню Октябрьской революции.

"Если ты приласкал, если приручил, - писала газета коммунистов, поместив портрет смеющегося Колесова, - даже собаку потом грех выгонять! А дружба к демократами приводит к тому, что и хорошие русские люди становятся жестокими. Выставил бедного детдомовца, сорвав цветы славы."

Какие цветы?.. какой славы?.. И откуда они узнали, что мальчишка босиком убежал? Бойко рассказал им или сам генерал Катраев, член "тайного" совета"?

В дополнение ко всему Станиславу Ивановичу позвонил писатель Титенко, приятель губернатора, и вкрадчивым голосом, с таинственными паузами ( как бы вслушиваясь в звуки телефонной линии - с прежних времен все боится, что его подслушивают) спросил, знает ли Станислав Иванович, что демократично настроенные граждане города готовят свой митинг? Не пойдет ли господин Колесов на эту анти-акцию?

Но поскольку Колесов раздраженно молчал, Титенко, угадывая возможные его мысли, извиняющимся голосом заюлил:

- Ну, что делать?.. дряхлый, старый человек... но надо же подержать? Ведь гарант... Конечно, разворовали страну, куда он смотрит?.. но когда принцип на принцип, кого еще поддерживать, верно?

Станислав Иванович простонал что-то невнятное и бросил трубку. Идите все к черту! Хотя тут же подумал, что наверняка Титенко мысленно сказал ему, Колесову: ну, смотри, у тебя люди, лаборатория... тебе жить...

А вечером того же дня - безумный день! - к подъезду Колесовых подкатили, как в иностранных фильмах про кинозвезд и наглых журналистов, две машины с телекамерами. И выскочив на асфальт, несколько молодых людей закричали наверх:

- Ученый Колесов, выйдите к народу!

С помутившимися глазами он хотел-таки выскочить на балкон и послать их на три буквы, но жена и дочь удержали.

И тогда он заорал своим:

- Ну, не верю я, не верю! Переройте весь стол! Переверните квартиру!..

- Хорошо, хорошо... - и Марина с Машей снова опрокинули на стол содержимое верхнего ящика. А потом дочка задумалась и вытянула ящичек, который был ниже - в нем лежали фотопленки, дискеты. И присев, заглянула в образовавшую двухэтажную дыру. Сунула руку - и вытащила измятый, согнутый буквой "Г" невзрачный конверт.

- Папа! Это?!

Надо же было случиться такому, что валявшийся поверху среди бумаг при постоянном вынимании и заталкивании ящичка злополучный конверт утолкался вперед, соскользнул вниз и застрял там, изогнутый, - между стенкой стола и торцом расположенного ниже ящичка.

Станислав Иванович раздраженно выдернул из рук дочери конверт. Он был немного изодран на сгибе. Но деньги - двадцать зеленых бумажек - были на месте.

- Ой, да, да... - Жена вспомнила, что как-то искала летние фотографии для сестры, и ей показалось - когда она закрывала второй сверху ящик - что там что-то застряло... ящик до конца не задвинулся... так она, помнится, еще раз вытянула его и снова с силою затолкнула. Марина обняла мужа, потерлась, как кошечка, головою об его плечо. - Ну, Стасик, ну, чего ты?.. Ну нашлись, нашлись. А он вернется... Он же знает, что не брал? А на улице холодно.

Колесов почему-то закричал на дочь:

- А ты хочешь, чтобы он вернулся?!

- Ой, да конечно... - отвечала дочь, сладко позевывая. У нее, как сообщила Марина, уже начался новый роман в школе, с неким Павликом из десятого класса, артистом КВН. - Приедет - столько порасскажет... Хотя такой скучный стал в последнее время... Говоришь с ним, а он: а вот ты сейчас врешь или правду говоришь? И вот так каждую минуту... Прямо следователь.

10.

На следующий день, уже сознательно подставляясь, как в иные минуты губернатор, Станислав Иванович выступил по телевидению. Он объявил, что пропал его приемный сын, показал телезрителям цветную фотографию мальчика (хорошо, что успели сфотографировать) и повторил несколько раз номер своего домашнего телефона. Если кто знает, где Саша, пусть позвонит. Он, Колесов, не постоит за вознаграждением...

И той же ночью, около двенадцати, ему позвонили. Незнакомый, слабый, исчезающий голос сказал:

- Ваш Сашка - уборщиком в сауне... это где плавательный бассейн, спорткомплекс "Труд", на Ленина. Поторопитесь забрать... Я сам оттуда еле выцарапался. - И трубку в ночи повесили.

Утром, еще восьми не было, Колесов поехал в центр. Надо было, наверное, прежде позвонить в милицию, но Колесов торопился, накаляясь ненавистью к неизвестным людям, укравшим или уговорившим его мальчика пойти на низменную работу. Собственно, все работы хороши, но Станислава Ивановича не могла не напугать последняя фраза звонившего: "Я сам оттуда еле выцарапался". Колесов слышал, слышал, какие царят веселые нравы в саунах, где отдыхают блатные. В этом смысле спорткомплекс "Труд" был притчей во языцех.