Отморозки (СИ)

Теперь и пехотинцы опустили головы. Дело представало совсем в другом свете...

- И вот что я вам скажу, голуби: с сегодняшнего дня нет тут ни казаков, ни пехотинцев! Есть штурмовики. И будете вы костяком первой в мире штурмовой бригады специального назначения. И драться вам предстоит бок о бок, плечом к плечу. А сейчас... - Анненков выдержал театральную паузу, - Разойдись!

Но не успели еще пехотинцы и казаки сделать и двух шагов, как ударило:

- В одну шеренгу... становись! На номера рассчитайсь!..

После этого между казаками и пехотой установился если и не добрый мир, то, как минимум - доброе перемирие. Однако Анненков дал себе зарок: в самое ближайшее время вплотную заняться моральным климатом. Да и политической подготовкой тоже бы не помешало.

Но было и то, что казаки и пехотинцы не знали совсем, и что срочно требовалось в той войне к которой Анненков готовил штурмовиков. Язык жестов, работа с картой, наблюдение за объектом, и вообще, быстрое ориентирование в ситуации и принятие решений, для чего часто устраивались командно-штабные учения с младшими командирами, где есаул подбрасывал каверзные вводные.

Новые револьверы с глушителем оценили все, прозвав их ласково 'Анечками', и получили их сначала пластуны, а позже, те, кого они почитали достойными, превратив вполне утилитарную вещь в знак отличия.

Потом Анненков выпросил на время пулемётчика-мастера, и тот взялся за подготовку ротных пулемётчиков. Несмотря на то, что самих пулемётов ещё не было, кадры нужно было начинать готовить загодя.

Самым сложным оказалось обучение бою в помещении. Казаки вместо вдумчивой спокойной и постепенной зачистки, всё рвались с шашкой наголо, и есаулу стоило немалых трудов, обуздать эту дурную привычку. Тут пехотинцы, навострившиеся под руководством Львова захватывать вражеские блиндажи, давали сибирякам сто очков вперед. Зато у казаков на ура шла другая дисциплина: скоростная стрельба, и стрельба в движении и равных им тут не было. Для учёбы использовали германские винтовки и пистолеты, так как к ним было огромное количество патронов, и через некоторое время вся рота перешла на маузеры 96 и 98к, вызывая то зависть солдат других подразделений, то недоумение и вопросы офицеров.

А ещё он научил троих солдат и пару казаков выплавлять тол из снарядов, и теперь у него 'в загашнике' уже собралось больше ста килограммов этого ценнейшего военного сырья, постепенно превращавшегося в мины.

Рябинин ещё сделал бы из маузера 96 пистолет-пулемёт, но приличных станков для этого не имелось ни в полковой, ни в дивизионной мастерской, и эту идею пришлось задвинуть подальше.

В конце этого периода обучения есаул собирался устроить совместные учения своей сотни и роты Львова, с тем, чтобы добиться максимальной слаженности взаимодействия, и потратив изрядное количество времени на согласование планов с армейским руководством, провёл их, оставшись страшно недовольным результатом.

Львов наблюдая терзания друга, лишь усмехнулся, а позже, когда они обмывали первые учения, произнёс:

- Что полковник, не приходилось тебе такой толпой командовать? Это вам не спецназ СССР.

- Да не то слово, - Анненков скривился.

- Но вот ты взгляни на это дело с другой стороны. Посмотри на уровень наших солдат, и сравни да хоть и с егерями. И кто кого заборет?

- Ну, при равной численности, так на так выйдет, - подумав, сообщил Анненков. - Не будет у егерей лёгкой прогулки.

- Вот. А работаем мы с людьми всего ничего. Так что это только первый шаг, и шаг в правильном направлении, как ещё непременно скажет друг всех пионеров.

Дальнее планирование Анненков-Рябинин переложил на плечи товарища.

-Ты ж все равно историю знаешь, а я только дату Революции и помню, - заявил он Львову. - Так что тебе и карты в руки.

- Да что я там знаю? - вяло огрызался тот. - Что я тебе - профессор, что ли?

- Ну, если тебе дальнего планирования мало, займись техническим оснащением, - припечатал есаул. - Нам вон до хрена всего понадобится, вот и займись...

И Львов-Маркин занялся в меру своих скромных сил и способностей. Во-первых, он раздобыл где-то пару сигнальных пистолетов 'Чоберт' , калибром почти сорок миллиметров, приделал к ним складные плечевые упоры и после долгих и отчаянных трудов переделал полтора десятка осветительных ракет в гранаты с двухсекундным взрывателем. Во-вторых, на трофейные деньги купил пять охотничьих двустволок и превратил их в натуральные сицилийские 'лупары'. А в-третьих, свел короткое знакомство с саперами, у которых выменял на три парабеллума и один карманный маузер ящик пироксилиновых шашек. Правда, после этой торговой операции он имел долгую и неприятную беседу с двумя офицерами из контрразведки, но сумел выкрутиться. Как это ему удалось, штабс-капитан не объяснял, ограничиваясь лаконичным: 'Язык до Киева доведет', но Анненков заметил, что товарищу явно неприятно об этом говорить.

Вершиной же его творения стала бутылка с зажигательной смесью, сочетавшей в себе лучшие черты жидкости 'КС' и напалма. Анненков лично опробовал эту новинку на старом, полуразвалившемся сарае и остался доволен: сарай сгорел, несмотря на все попытки его потушить.

За эти несколько дней Рябинин и Маркин почти сдружились. Единственной 'черной кошкой' в их отношениях оказалась попытка есаула переманить к себе Чапаева, на что штабс-капитан не на шутку обиделся. Впрочем, ненадолго: уже к вечеру инцидент был исчерпан, и оба пили мировую, вместе с причиной короткого разлада.

Шестнадцатого августа Львов получил заветный белый крестик, а заодно вместе с поздравлениями от генерала Стремоухова еще и предложение принять охотничью команду семнадцатой дивизии.

-...Вы, Глеб Константинович, поймите: ваши набеги на германские траншеи получили изрядную известность, - генерал-майор Стремоухов изобразил отеческую улыбку. - И вот кого же мне теперь, после выбытия капитана Елисеева, ставить на команду охотников, как не вас? Да меня просто не поймут, если я не поставлю нашего свежеиспеченного кавалера, дорогой мой. Еще и шептаться станут, будто я, мол, не даю хода молодым, подающим надежды...

Львов по привычке из другой жизни задумчиво почесал нос, поправил несуществующие очки, которые Маркину прописали последние пять лет, и отрапортовал:

- Слушаю, ваше превосходительство! Прошу вас об одном: в моей роте есть солдаты и унтер-офицеры, которые неоднократно ходили со мной в поиски... то есть, я хотел сказать - в ночные набеги на германцев. Разрешите мне взять их с собой.

- Да ради бога! - Стремоухов всплеснул руками - Берите, кого только вашей душеньке угодно будет, Глеб Константинович! У охотников, доложу я вам, такая убыль рядового состава, что хоть всю роту приберите, все равно - еще и списочного числа не достанет!

'Ого! - поразился про себя Львов. - Что же такого натворил бедолага покойный Елисеев, что охотничью команду выбило едва не на девять десятых?!' Но вслух ничего такого не сказал, а только поблагодарил и попросил разрешения немедля отбыть в полк, собирать, так сказать, вещи. Однако же бумагу с разрешением забрать из роты своих людей, взять не забыл...

Капитан Елисеев не был ни дураком, ни трусом, да и офицер из него получился не из самых плохих. Просто ему не везло.

Совсем молодым подпоручиком он участвовал в обороне Порт-Артура. Воевал неплохо, и честно заслужил 'клюкву' и 'Владимира' с мечами, а также досрочное производство в чин поручика. Казалось, что перед молодым офицером открывается блестящая карьера, но... Дважды он проваливал экзамены в Академию Генерального штаба, трижды переводился из полка в полк, несколько раз пролетал мимо чина штабс-капитана, хотя уже давно выслужил ценз. И все вроде как обычно: ни в чем особо не провинился, просто всегда находился кто-то, кому либо родня ворожила, либо командир дивизии особенно жаловал, либо просто был лучше него.

Правда, Елисеев держался. Не спился, не оскотинился, не вымещал зла на нижних чинах и не плюнул на службу, а безропотно тянул свою лямку. Но мечтал, мечтал...