Иноземец

Сенеди, при его профессии, вряд ли строит свои суждения на основе догадок. Илисиди может обманывать своих ассоциатов — но айчжиин не имеют ман'тчи перед кем-то более высоким, это в самой природе того, что они есть; ее ассоциаты знают это и знают: надо поступать так, чтобы она была довольна.

Чего они, очевидно, не выполнили. Табини сделал свою игру, широкомасштабную и даже отчаянную, отправив пайдхи в Мальгури и позволив Илисиди удовлетворить свое любопытство, задать свои вопросы — идя на риск, что Илисиди может и в самом деле передать пайдхи оппозиции. Табини был явно уверен в чем-то — может быть (мысля как атеви, а не как человек), знал, что игры с мятежниками не смогут удовлетворить Илисиди, или имел в виду перехитрить ее: никогда и не думал, что Илисиди не учует сама, что носится в воздухе. Эта женщина слишком умна и проницательна, чтобы дать себя увлечь фанатикам-нумерологам и торговцам страхом… И если в лице пайдхи Табини послал ей своего рода пробный шар, то Илисиди могла счесть этот деликатный намек Табини (знак, что он предвидел ее сползание к мятежникам) достаточно тревожным предостережением; и признать его не высказанное словами мирное предложение более привлекательным в ее возрасте, чем рискованная сделка с амбициозной шайкой провинциальных властителей, возомнивших, что могут потягаться силами с мощью землян, с которыми умеет ладить Табини.

Более привлекательным, чем сделка с заговорщиками, которые вполне могут, как заведено у атевийских владык, в конце концов наброситься друг на друга.

Брен понимал, что не те у него теперь отношения с Илисиди и Сенеди, чтобы задавать такие острые вопросы. Ситуация очень щекотливая. Он старался сейчас выдерживать иерархию важности в этой компании: Бабс все время впереди, Тали, метчейта Сенеди, большей частью вторая, а Нохада вступает с ней в политическую борьбу за место номер два каждый раз, как они пускаются бегом, — политическую борьбу, которая не имеет никакого отношения к мотивам их наездников, но может оказаться опасной, если в дело вмешается личная политика наездников, — Брен усвоил этот факт из матчими и понял, что не должен позволять Нохаде соваться в двойственную ассоциацию впереди, когда на клыках у нее боевая медь. Сенеди тебя не поблагодарит, Тали этого не потерпит, а у тебя собственных неприятностей хватает, вполне достаточно поврежденной руки, еле держишься на Нохаде.

Он постепенно приходил в себя после приступа безумия, в той хотя бы мере, что начал представлять, куда они направляются.

Но он не решался высовываться. Помощь Илисиди он получил, но это ненадежная, чисто конъюнктурная поддержка и его самого, и Табини, страшновато ей доверяться… и уж никак не верил Брен, что эта женщина, которую Табини зовет 'Сиди-чжи, не стремится к каким-то личным выгодам, например, к установлению собственной власти в Западной Ассоциации, если не в какой-то иной области.

Вновь и вновь голова шла кругом — никому из них доверять нельзя.

В их языке четырнадцать слов означают предательство, причем одно из них имеет параллельный смысл «выбирать очевидный курс».

XIII

Если Илисиди и следовала по какой-то постоянной тропе, то Брен все равно этой тропы не видел, даже когда Нохада скакала прямо по следам Бабса. Он заметил Илисиди высоко вверху между громадными глыбами: Бабс проносился на фоне просветов между скалами, словно какой-то летучий призрак Мальгури.

Брен не заметил гребня холма — только на мгновение потерял из виду Илисиди и Сенеди и, следуя за ними во главе колонны из двадцати с лишним всадников, вырвался на продутый ветром и заваленный каменными глыбами склон над неглубоким ручейком и парой зарастающих кустами колей.

Вот это — дорога? — спросил он себя.

Вот эта тропа и есть та самая западная дорога, о которой говорил Сенеди, где мы должны встретиться с остальной частью отряда?

На гребне холма следом за ним появились другие всадники, и Сенеди послал одного вниз — как услышал Брен, посмотреть, нет ли свежих следов.

Он использовал особое слово, которое означало не столько следы вообще, сколько следы машины.

Может быть, мощный грузовик с хорошей подвеской и усиленными шинами и выдержал бы эту дорогу.

Но если в распоряжении мятежников только обычные машины и если они, упаси Господи, не поднимут в воздух какой-нибудь самолет с аэродрома Майдинги, то Илисиди действительно может провести нас верхами обратно через хребет и обогнать любую пешую погоню.

Выходит, выбранное для побега из Мальгури транспортное средство — не такое уж безумие. Здесь ведь не та окультуренная и современная сельская местность, что на Мосфейре. Вокруг на несколько дней пути — ни телефонной линии, ни линии электропередачи, ни мощеной дороги, ни рельсов…

Все сидели в седлах наверху, на склоне, и ждали, пока наконец человек, которого послал Сенеди, не закончил осмотр и поехал обратно вверх по склону, сделав рукой отрицательный жест.

Брен перевел дух, и у него замерло сердце от предположений и подозрений, не замедливших полезть в голову. Он уже готов был кинуться доказывать, что там, в Мальгури, бой, а потому нельзя требовать от Банитчи слишком строго соблюдения графика, что надо подождать, не спешить уезжать отсюда…

Но, не успел он рта раскрыть, как Сенеди сказал, что надо спешиться и ждать.

Это улучшило мнение Брена о Сенеди. В свете этих слов ему стало в сто раз приятнее в компании этих существ с их шкалой ценностей — какие бы мотивы ими ни руководили. Он начал слезать на землю, как велел Сенеди, попытавшись ударами пятки заставить Нохаду опустить плечо, но, похоже, Нохада это предложение приняла без благосклонности. Слегка вскинув голову, Нохада рванула поводья вперед, от чего растянутую руку Брена пронзила режущая боль, и начала подло вертеться на склоне, пока не повернулась головой к подъему, и Брен уже просто не мог слезть, перебравшись через задранное плечо этой проклятой твари, — да еще когда ноги так болят.

Он пнул Нохаду. Между ними произошла еще одна позорная и бесплодная схватка, вылившаяся в очередной поворот на триста шестьдесят градусов.

Но тут один из охранников сжалился над ним, спрыгнул на землю и придержал зловредную тварь за повод.

— Прошу, нанд' пайдхи.

Брен узнал его по голосу — это был тот самый человек, который выбивал из него дурь в туалете, — а сейчас он развернул Нохаду, поставил нужным боком (тем, с которого слезают) к верхней части склона и приготовился поддержать Брена, когда тот соскользнет с седла.

А Брен вовсе не был готов так сразу простить человека, который, черт его побери, приложил руку к этому дурацкому фарсу прошлой ночью.

И все же ты сейчас не среди врагов, именно это пытался со всей определенностью показать Сенеди; и этот человек, в сущности, вовсе не собирался без нужды лупить тебя, просто хотел отбить охоту к дальнейшему сопротивлению.

Короче, Брен постарался забыть об этой стычке и о своей обиде, сказал негромко: «Благодарю вас, нади», соскользнул вниз — и упал.

Он-то думал, что сможет хотя бы устоять на ногах. Но колени подогнулись — и он покатился бы по склону прямо под Нохаду, если бы человек Сенеди не придержал его и не поднял — и примерно в тот момент, когда ноги выпрямились, к нижней части тела вернулась чувствительность.

Брен нашел в себе силы забрать повод, промямлил слова благодарности своему спасителю и кое-как отковылял в сторонку, в такое место, где можно было побыть одному и посидеть. Очень странная боль, думал он, — не такая уж сильная и довольно недолгая, пока кровь пробирается, куда ей положено, а плоть расправляется и возвращается в те места, где как будто должна бы лежать более толстым слоем над некоторыми, ранее неизвестными в человеческой анатомии костями.

По зрелом размышлении он решил, что пока что не хочет садиться. Глаза слезились на холодном ветру, он вытер их той рукой, которую не полностью вывихнул, слезая на землю. На мгновение заблудился во времени — вдруг снова оказался в подвале, вспыхнул тот же гнев, закружилась голова, он потерял чувство времени, только стоял и тупо смотрел вниз, под гору… Пришел в себя, но решил все-таки не садиться, только время от времени переносил тяжесть тела с одной ноги на другую для отдыха, и придерживал повод, а Нохада тем временем опустила голову и принялась подрывать клыками в металлических наконечниках какой-то деревянистый кустик, пока не вырвала его из земли с корнями. Подхватила мускулистой верхней губой и радостно уничтожила.