Победители недр. Изгнание владыки

Дима стоял возле какого-то странного экипажа, похожего на маленький электромобиль, прозрачный кузов которого помещался между широкими гусеничными цепями из зубчатых пластин. Внутри было видно двухместное мягкое кресло, перед креслом стоял пюпитр с рычажками, кнопками и циферблатами различных крохотных приборов. Сбоку, возле кресла, в кузове была дверцы с ручками.

— Что это, Николай Антонович? Я никогда не видал таких машин.

— Это полярный вездеход. Мне прислали модель, потому что хотят лучше приспособить его к сибирским рекам.

— Вездеход? — недоумевал Дима. — Это как трактор?

— Вот когда будешь в Арктике, среди льдов, покатаешься на таких тракторах, тогда и поймешь всю их пользу.

Мысли Березина были, по-видимому, далеко и от тракторов и от вездеходов, но он заставил себя отвечать мальчику:

— В Арктике, Дима, на полярных морях чаще всего лед неровный, торосистый, весь в буграх, валах, провалах, гладкого места не найдешь. Вот этими гусеничными цепями вездеход и цепляется за неровности льда, лезет на торосы, сползает с них и вновь взбирается. Видишь, внутри, под креслом, электрические батареи, из них электрический ток идет в эти два ящика по обе стороны пюпитра. В ящиках — маленькие, но сильные электромоторы. Они и заставляют эти гусеничные цепи вращаться и вести всю кабину. В кабине тепло и уютно. Сам когда-нибудь испытаешь… А еще о чем говорили дядя Сергей и Ира?

— Дядя Сергей? — мальчик мысленно уже мчался на вездеходе среди таинственных ледяных просторов. Он с трудом оторвался от этих видения и посмотрел на Березина невидящими глазами. — Дядя Сергей… — повторил он. — Не помню… Ах, да! Он скоро уезжает вместе с Ирой. Куда-то на завод. Министр посылает их… А это что, Николай Антонович? Вот здесь, между гусеницами. Похоже, как будто гидросамолетные лыжи.

Березин в глубокой задумчивости ожесточенно растирал ладонью бритую голову.

— Это? — не глядя, почти машинально ответил он. — Это баллоны с воздухом, чтобы вездеход лучше держался на воде. Это вездеход-амфибия. Видишь, сзади гребной винт. Впрочем… Ты прости, Дима… У меня голова разболелась… помолчи немного.

Бледный и расстроенный, он прошелся по комнате.

Вот как! Министр дает им уже совместные поручения…

Прозвучал тихий звонок. На экране телевизора, стоявшего на тумбочке в углу, появились голова и плечи Гоберти. Он вытирал и обмахивал платком пунцово-красное лицо.

Березин засуетился.

— Димочка, иди, пожалуйста, туда в оружейную. Займись там чем-нибудь. Только, смотри, не испорти ничего. Ко мне знакомый пришел по делу, мне нужно поговорить с ним. Когда кончу, приду к тебе… Иди, иди скорее.

Выпроводив Диму, Березин впустил гостя.

В кабинете, усевшись в кресло и обменявшись с хозяином обычными фразами о погоде, о здоровье, Гоберти со смущенным видом вытащил из кармана сложенную газету.

— Знаете, дорогой Николай Антонович… Тут произошло маленькое недоразумение с вашей статьей… Мне очень неприятно… Моя редакция не сочла возможным поместить ее в своей газете. Она мне пишет, что это было бы принципиальной невыдержанностью. И шло бы вразрез с позицией газеты и моими предыдущими корреспонденциями. И заместитель редактора нашей газеты, по собственной инициативе, передал статью представителю той газеты, которая уже однажды перепечатала вашу статью, направленную против проекта Лаврова.

Березин вскочил, словно ужаленный.

— «Обозрение»?! — воскликнул он. — Это архиреакционная, антисоветская газета?!

— Да, «Обозрение»… Но, право, здесь нет ничего ужасного, — сказал Гоберти. — После первой статьи вполне логично появление второй, такой же по духу. А вот и чек, ваш гонорар. Как видите, довольно солидная сумма, Николай Антонович.

— Но моя статья, моя подпись! — почти кричал в неподдельном отчаянии Березин, бегая по комнате. — Ведь это же меня совершенно компрометирует… Как вы этого не понимаете!

— Ради бога, не волнуйтесь. Повторяю, ничего ужасного не произошло. Ваша статья… вот посмотрите сами, — Гоберти развернул газету, — она напечатана без подписи. Кому придет в голову, что автором ее являетесь именно вы?

— Нет, нет, не говорите! Как можно поручиться за эту редакцию, состоящую сплошь из жуликов, пройдох, мошенников! Если им понадобится, они не постесняются раскрыть аноним и оперировать моей подписью.

— Люди там, конечно, не очень чистоплотные, — согласился Гоберти, — но деловые круги Запада прислушиваются к газете. Сделать же то, что вы опасаетесь, они никогда не посмеют, хотя бы просто из боязни задеть нашего заместителя редактора, человека очень богатого и влиятельного.

Березин, понурившись, шагал по комнате. Так вот над чем смеялись Сергей с Ирой! Да… в этой газете все доводы, даже архинаучные, выглядят совсем иначе.

— Как ваша работа в комиссии? — после минутного молчания продолжал Гоберти. — Наверное, в разгаре?

— Да, уже было два заседания… — задумчиво ответил Березин, устало опускаясь в кресло. — Теперь членам комиссии розданы чертежи и прочие материалы для рассмотрения.

— Вот как! — В маленьких глазах Гоберти промелькнул огонек живого интереса. — И чертежи шахт в том числе?

— Ну, конечно, — равнодушно ответил Березин.

— Вы уже рассмотрели их?

— Да. Читаю сейчас записку об экономических перспективах Северного морского пути.

— Что же, интересно? Убедительно?

— Как сказать! Реальные и логичные расчеты на фантастической основе. Это часто бывает в подобного рода литературе, и именно это, я бы сказал, гипнотически действует на читателя.

— Все-таки очень, очень интересно… Не сочли бы вы возможным оказать мне любезность, дорогой Николай Антонович? — дружески улыбаясь, говорил Гоберти. — Как-никак, мы с вами теперь собратья по перу… И вы должны понять меня! Дайте мне на денек чертежи шахт и эту записку! Просто ознакомиться. А? Жилка журналиста теперь задета во мне. Ну, пожалуйста…

— Что вы, господин Гоберти! Как можно? Эти материалы ни в коем случае не подлежат оглашению!

— Да я и не подумаю разглашать их без вашего разрешения! Можете совершенно не опасаться. Буду нем, как рыба! Тайна за тайну, а? — добродушно смеялся Гоберти. — Ведь не беспокоитесь же вы о том, что я знаю про ваше сотрудничество — правда, невольное — в «Обозрении»! Не правда ли?

Березина всего передернуло.

— Нет, нет! Ради всего святого, не подумайте обо мне худо! — испуганно воскликнул Гоберти. — Поймите лишь меня, Николай Антонович. Влезьте хоть на минуту в мою шкуру! Ведь я же газетчик, журналист, черт меня подери! Ведь я теперь сна лишусь, я потеряю покой, аппетит, здоровье, зная, что вот тут, «так близко и так возможно», как говорится у вашего Пушкина, лежит такое сокровище! И я его не знаю! И оно недоступно для меня! И, кроме того, ведь тут нет для вас никакого риска! Клянусь вам здоровьем моих престарелых родителей, что без вашего разрешения я не опубликую ни слова, ни единой запятой из этих материалов! Но я хочу быть первым среди моих коллег, кто, после этого разрешения пошлет радиограмму в свою газету. Неужели же никто не в состоянии понять проклятую душу старого журналиста! — в отчаянии вскричал Гоберти.

Понял ли действительно Березин всю глубину души старого журналиста и посочувствовал ему, или к нему пришли другие соображения, но через короткое время записка Лаврова была уже в кармане Гоберти, а Березин, разворачивая свернутые в трубку красно-синие листы чертежей, передавал ему некоторые из них.

— Где тут у вас почтовый шкаф, Николаи Антонович? — спросил Гоберти, заклеивая конверт с чертежами и закладывая в особые вырезы на нем свою адресную карточку. — Не хочется носить с собой, еще потеряешь. Так вернее будет.

— А без вас дома никто не вскроет конверт? — с беспокойством спросил Березин.

— Кроме жены, у меня в квартире никого нет. Спасибо, Николай Антонович, большое спасибо за такое исключительное доверие! — горячо благодарил Гоберти опуская конверт в трубу почтового шкафа.

Он вернулся к своему креслу, чем-то, по-видимому, озабоченный.