Роман с Хаосом

— Тогда как объяснить библейские рассказы? — я решил, что наконец-то сумею поддеть святого Бернара. — Ну там, «вначале Бог создал небо и землю…». Странно слушать от вас речи, больше подошедшие бы студенту-физику.

— Не умничайте, — нахмурился аббат. — Вы знаете, что Господь создавал Вселенную шесть полных суток, на седьмые же отдыхал. Об этом четко написано у Моисея, в «Бытии». Только не принимаете текст — безусловно, истинный! — буквально. Шесть суток — сто сорок четыре часа. Восемь тысяч шестьсот сорок минут для вас, человека, привыкшего к определенной единице измерения времени. Человека, обитающего на одной конкретной планете, скорость вращения которой и дала возможность названную единицу времени вычислить. Но ведь Господь человеком не является и на Земле постоянного жительства не имеет. Подумайте сами, сколько могут длиться сутки с точки зрения Бога?..

— Теперь понятно, почему здесь солнце зависло, — хмыкнул я. — Исчисляем время по-божественному. Закат, как полагаю, надо ждать через миллион лет?

— Вы как были клоуном, так им и остались, — припечатал меня бывший аббат Клерво.

Замолчали. Бернар ждал моих вопросов, а я не хотел их задавать. Смысла нет. Все ведь кончилось, верно? Я нахожусь там, где заканчиваются все пути, жду решения своей участи (самоубийца все-таки! Таких через Врата не пропускают — смертный грех), и пребываю в меланхолии, породить которую может только ожидание неминуемой вечности, на пороге каковой я восседаю.

— Вас не следует пускать за Врата лишь потому, что вы предались самому страшному греху, порождающему многие другие — унынию! — Бернар по-прежнему слышал мои мысли. — Знаете, что однажды написал один великий поэт, посвятив строки такому же псевдострадальцу как вы? Слушайте:

Ты был грешен! Духовным блудом запятнан и развращен

Жаждой тайны, запретной людям, твой дух навеки смущен.

Ради истины, ради знания

Сам отправил себя в изгнание,

Сам себя наказал потерями

За безверие, за безверие!

Ты был грешен. Ты впал в унынье, сломив себя, как клинок

Без надежды на Божье чудо, поверил, что одинок.

Без надежды во тьме безверия

Сам себя наказал потерями,

Слов молитвы забыл звучание

От отчаянья, от отчаянья!

Если б жизнь тебе дали заново — что исправил бы ты?

Шаг последний — момент признания у последней черты…

— В чем надо признаться? — абсолютно безнадежным тоном перебил я Бернара. Какой последний шаг? И вообще, кому адресованы эти стихи? Я никогда не хотел заполучить никакую тайну, тем более запретную! Вы обвиняете меня в безверии? В отчаянии? Да, грешен. Каюсь. Там, на Афродите нельзя было верить ни во что и ни в кого! Там не было ничего настоящего!

— Отчего же, было, — поджал губы Бернар. — Например, то адское устройство, с помощью которого вы покончили с собой и в результате оказались здесь. Хорошо, я отвечу на ваши вопросы, однако я не вижу смысла в дальнейшей беседе — вы просто потеряли интерес к сущему. Итак. Стихи написаны той ночью, когда инквизиция сожгла последнего Великого Магистра ордена тамплиеров Жака де Молэ в 1314 году. Но процитированные строки можно отнести к каждому смертному, теряющему веру. К вам, например. Только что вы говорили, будто на Афродите не было ничего настоящего? Так зачем верить в не-реальность? Вы создали себе идола — уверовали, будто не-реальность стала реальностью. Идол вас и погубил…

Долгая пауза. Только тростники шумят.

— Оставалось подождать совсем немного и вам открыли бы истину, к которой вы потеряли интерес, заменив его собственным эгоизмом. Несколько минут… Но по крайней мере вы осознали свое безверие и отчаяние. Поняли, что эти грехи ведут к гибели. Возможно, к вечной гибели, — добавил он многозначительно.

У меня сердце провалилось куда-то в область левой пятки. Вот оно! Сейчас отправят в ад!

— М-да… — святой глянул на меня с сожалением опытного, сострадательного врача, видящего перед собой безнадежного больного. — Да не заслужили вы ада! И рая. И даже в чистилище будете лишним. Вот мы как сделаем…

Бернар встал, отряхнулся, поднял свой носовой платочек, аккуратно сложил и сунул в карман пиджака. Я осторожно поднялся вслед, гадая, какую пакость его святейшество придумал на сей раз. Явно ничего хорошего. Перестал я верить в хорошее.

Высокий седовласый джентльмен молча взял меня под руку и увлек наверх, по бережку, в сторону избы где жил бородатый Петр. Бернар подошел к дому, аккуратно постучал набалдашником трости в окно с простыми белыми занавесочками и остался ждать у крыльца.

Вышел Петр. На носу круглые очки в очень тонкой оправе — такие обычно носят пожилые работяги-мастера из старинных фильмов или жаждущие экстравагантности рок-звезды. Постоял на верхней ступеньке резного крыльца. Вздохнул.

— Значит, решили… — прогудел он и разлохматил пятерней бороду. — Впрочем, меня это не касается. Моя забота — Врата. Если никаких больше вопросов нет, идемте, провожу.

— А… а можно… — я оглянулся на Врата. — Простите, можно посмотреть на… на Него?

— Чего на Него смотреть? — Петр удивленно вздернул плечи. — Еще успеется. Потом когда-нибудь.

— Оглянись же, дурачок, — шепнул позади Бернар, — Он везде. В солнце, в деревьях, в воде. В тебе. Давай, иди. Своим навязчивым присутствием мы отвлекаем Петра от работы…

Зашел в дом, вслед за Петром миновал обширную горницу, поднялся по лесенке на второй этаж.

Запертая деревянная дверь, никакая не особенная, самая обычная. Словно притвор кладовки, содержащей соленья-варенья. Однако я даже и представить себе не могу, какие припасы могут обнаружится в кладовках жилища Петра.

Бородатый подвинул висящие на поясе два ключа, забрался ладонью в карман штанов, покопался и вытащил наружу небольшой серебристый ключик. Пальцем счистил пыль со скважины на двери. Замок тихо щелкнул.

— Иди уж… — Петр распахнул дверь. — Только в следующий раз приходи в гости нормально, а не крюком. Давай, топай.

Я заглянул внутрь, ахнул. Оглянулся на святого Бернара, остановившегося у подножия лесенки. Блистательный аббат только улыбнулся и мелко помахал рукой на прощание.

— Стойте! — я чуть отодвинул массивного Петра, а вперил взгляд в безмятежно ухмыляющегося святого. — Бернар, а как же Дастин? Это нечестно! Несправедливо, наконец!

— Шагай! — сурово приказал Петр, подталкивая меня в плечо кулачищем. — Никуда твой Дастин не денется. И чтоб без фокусов в будущем!

Я переступил порог, взглянул через плечо, но дверь исчезла, заместившись серой бетонной стеной.

…Я вытащил из ледяного брюха холодильника три синих баночки, одну вскрыл сразу, две засунул в карманы. Пусть немного прогреются. Настоящий ценитель пива не будет употреблять этот напиток ледяным. Еще одна упаковка из десяти банок под мышку — отнести наверх.

Я двинулся к лифту, попутно отправляя в глотку тоненький ручеек пахнущего хмелем напитка. Посверкивающая серебристым металлом кабина была в трех шагах, как вдруг створки начали сдвигаться. И захлопнулись перед моим носом.

Дежа-вю. Однажды так уже было! ОДИН В ОДИН!

Кстати, к холодильнику я направился чисто машинально, словно направлял кто-то. Бездумно забрал пиво и…

Матерь Божья! Это Комплекс! Нижний, складской уровень! И все происходит так, словно… Словно…

— Навигатор! — выкрикнул я, — Дата, точное время, обстановка!

— Я — Рамзес, — хрипло буркнул коммуникатор над кнопкой вызова лифта. — И чего тебе приспичило?..

— Исполняй, сука!! — страшно заорал я. — Не сметь пререкаться с человеком!

— Девятое апреля, 13 часов 25 минут стандартного земного времени. Обстановка без изменений — в охраняемом радиусе посторонних вторжений не зафиксировано. Шестьдесят две секунды назад в системе мониторинга отмечен сбой неясной этиологии. Проводится комплексная проверка системы и всех сетей.

Угу, вот как значит… Ай да святой Бернар!