Шайтан-звезда (Часть 1)

Однако же она сказала такие стихи, что Джеван-курд преклонился перед ними и ждал ее ответа с почтением.

Абриза повторила в памяти эти внезапные и скорбные строки - и вдруг покраснела так, что вынуждена былп отвернуться от собеседника, впервые пожалев, что плохо исполняла его требование и не закрывала себе лицо хотя бы широким рукавом джуббы.

До этого прискорбного дня ей и в голову не приходило, что она любит аль-Асвада.

Слезы, наконец-то прорвавшись, потекли по горячим щекам.

Джеван-курд вздохнул и тоже отвернулся.

Его такая вспышка чувств не удивила - скорее его удивило бы и даже возмутило, если бы красавица Абриза осталась равнодушна к аль-Асваду.

Подстелив край джуббы, он определил направление Кыблы, наступил коленями на джуббу, повернулся в нужную сторону и стал негромко читать молитвы.

Абриза же принялась вспоминать, как впервые увидела лицо Ади аль-Асвада, поразившее ее своей чернотой, и тонкими чертами, и огромными сверкающими глазами, и как он произнес стихи в защиту белизны, и как он говорил стихами о красоте самой Абризы...

Вспомнила она также, как он вернулся в лагерь после удачного сражения, и вошел в палатку, возбужденный боеми и погоней, таща за собой тюк с пестрыми шелками, и вспорол его джамбией, и набасывал эти полупрозрачные шелка на Абризу, пока оба они не стали смеяться, а аль-Мунзир стоял у входа в палатку, удерживая там Хабрура ибн Омана и Мансура ибн Джубейра, которые узнали от пленника нечто важное и стремились известить о том предводителя.

И еще она вспомнила, как стоял перед ней великан аль-Мунзир, уговаривая ее стать женой Ади, а она, в скорби и в бешенстве, оплакивая свою утраченную честь, отказывалась, не желая погубить еще и его честь впридачу...

А потом она вспомнила, как собирались они по вечерам во дворе городского дома, и ребенок засыпал на руках у няньки, а Джабир ибн Джафар аль-Мунзир, сын благородных арабов, сменивший имя на рабскую кичку Рейхан ради преданности названному брату, рассказывал ей о доблести, подвигах и стихах аль-Асвада...

Окончив молитвы, Джеван-курд осторожно дернул Абризу за край джуббы.

- Все, что миновало - миновало, а принимать соболезнования годится лишь девушкам да женщинам, скрытым за завесой, - хмуро сказал он. - Мы отомстим за аль-Асвада. Не может быть, чтобы всадники Джудара ибн Маджида были разгромлены! Они где-то поблизости! Мы найдем аль-Мунзира, найдем Джудара ибн Маджида и отомстим, клянусь Аллахом!

- Не клянись... - горестно возразила Абриза. - Если и ты не сдержишь слова, то и тебе придется носить какую-нибудь маску, чтобы правоверные не видели на твоем лице стыда...

- Молчи, о женщина, - огрызнулся курд. - Я знаю, что говорю. Если я сказал, что отомщу, - значит я отомщу.

- А кому, о несчастный? Джубейру ибн Умейру? Так ведь он выполнял приказ своего царя! Он был верен царю, как ты - аль-Асваду... - Абриза вздохнула. - Может быть, ты вызовешь на поединок вашего дряхлого царя?

- Я отомщу этой пятнистой змее! - вдруг заявил Джеван-курд. - Все войско знает, почему наследником стал проклятый Мерван, а не аль-Асвад! Не нужно было царю жениться на той женщине! Любил он всю жизнь чернокожих вот пусть бы и оставался им верен! А как только он взял себе молодую жену из царского рода, она и стала думать, как бы извести мать аль-Асвада.

- Разве это не мать аль-Асвада хотела извести мать Мервана? удивилась Абриза, которая знала эту историю от Джабира аль-Мунзира.

- Мать аль-Асвада была из благороднейших женщин.

- Разве ты знал ее?

- Довольно того, что я знаю аль-Асвада. Хабрур рассказывал мне, что когда царевичу исполнилось шесть лет и его передали из женских рук в мужские руки, это был львенок, готовый спать на голой земле и знающий цену своему слову. Вот каким она воспитала сына - и разве эта женщина может изводить кого-то ядом? Если бы ярость ослепила ее, она бы пошла в покои царской жены и заколола ее джамбией! Мать аль-Асвада не могла совершить дурного значит, дурное совершила Хайят ан-Нуфус, царская жена. Ты видела ее, когда жила в хариме царя, - ты знаешь, какова она.

- Я видела ее всего лишь раз, о Джеван, - подумав, сказала Абриза. Она сперва прислала ко мне своих невольниц с подарками, а потом навестила меня. Но нам не о чем было говорить - эта женщина озабочена лишь своими нарядами и драгоценностями...

Тут Абриза вдруг замолчала.

- Я полагаю, что если кто и виноват в погибели аль-Асвада, так это она, а Аллах лучше знает, - проворчал Джеван-курд, причем в голосе его было больше уверенности в себе, чем в Аллахе.

Так они и сидели, примостившись за межевой кучей, уже не стеная во весь голос, а вздыхая о былом величии аль-Асвада и рассуждая о мести.

Бесноватое войско меж тем подошло к колодцу - и колодец вызвал у него странный интерес. Черномазые обезьяны пытались раскачать каменную кладку и заглядывали вовнутрь с риском полететь на дно вверх ногами. Прошло время, прежде чем они стали доставать воду, плескаться, заполнять пустые бурдюки и поить животных.

Со своего места Абриза видела предводителей этих безумцев, которых Аллах тоже, как видно, лишил остатков разума. Они переговаривались, посматривая на все эти безобразия так, как будто перед ними были маленькие дети. И юноша склонялся с верблюдицы к старцу на ослике, а старец что-то внушал ему с мудрой улыбкой.

Вдруг юноша выпрямился, привстал в седле и поднес ладонь ко лбу, потому что смотреть ему пришлсь против солнца.

Если бы Абризе захотелось увидеть то, что увидел он, ей пришлось бы сесть иначе. Но горе лишило ее сил - точнее, лишило всякого желания шевелиться.

- О Джеван, нас посетило еще одно бедствие! - плачущим голосом произнесла Абриза. - Посмотри, что там такое! И если это наши враги, то лучше убей меня сразу! Потому что нет больше Ади, который взялся защищать меня!

- Если аль-Асвад поклялся, то поклялись и все его люди! - ответив такими суровыми словами, Джеван-курд выглянул - и в изумлении призвал имя

Аллаха.

- Это друзья или враги? - жалобно осведомилась Абриза.

- Это аль-Яхмум!

- Аль-Яхмум? - в недоумении повторила она. - Конь Ади аль-Асвада?

- Ну да, о госпожа, это его вороной жеребец! Достаточно взглянуть на его прекрасную голову, чтобы понять - этот конь может принадлежать лишь царям и сыновьям царей! Он из потомков кобылиц пророка, и в нем смешались две крови, кохейлан и сиглави, и от кохейлан в нем прочность костяка и масть, а от сиглави - легкость и красота!

Но все эти восхваления Джеван-курд произнес рыдающим голосом, как будто вместе с аль-Асвадом и его былым величием оплакивал заодно и коня.

Абриза выглянула.

Вороной красавец аль-Яхмум неторопливо шел по каменистой равнине, сверкая нарядным седлом, и время от времени опускал точеную голову, как бы принюхиваясь.

- Он ищет хозяина, о госпожа... - и Джеван-курд громко вздохнул. - Но не вздумай подходить к нему, он признавал лишь Ади, да простит ему Аллах все его грехи. Думаешь, зря его прозвали "Убивающий всадников"? Это конь, воспитанный для битвы, но даже он не уберег своего господина... Горе мне, о женщина, мы все его не убергли, а ведь это был витязь своего времени, и он считался за пятьсот всадников среди арабов...

- А если я попытаюсь? Ведь не съест же он меня? - Абризе в тот миг безумно захотелось сохранить для себя хоть что-то, принадлежавшее аль-Асваду.

- Он кусается, как дикий барс, о госпожа, и посмотри на его ноги с белыми бабками - лошадь с такими ногами в ярости бьет задом. Конечно, надо было бы освободить его от седла - мы, арабы, бережем спины своих лошадей не так, как вы, франки.

Абриза вскочила на ноги, обидевшись чрезмерно и от обиды забыв, что на самом деле, как оказалось, она не дочь, а лишь воспитанница франков.

- А мы, франки, не боимся брыкливых лошадей, как вы, арабы! Сейчас я пойду и расседлаю его!

Она выбежала и встала так, чтобы жеребец заметил ее.