Небо в зеленой воде (СИ)

- Тебе помочь? - спокойно произнес он, толкнув дверь передо мной. Горячая краснота залила щеки, лишь я сообразила, что он предлагает помочь переодеться. Судя по всему, выглядела я совсем паршиво. Отрицательно качнув головой и, собрав все силы, я шагнула внутрь и прикрыла за собой дверь. Присев на край ванны, включила кран и тупо уставилась на бегущую воду. Я обязана была думать о том, как нас снова чуть не убили, на этот раз начав с меня, а еще ругать себя за собственную глупость и самонадеянность, но вопреки ужасу ситуации, на эту тему как-то не думалось. Разум сотрясали совершенно другие мысли. Невзирая на то, что мы уже некоторое время жили вместе, прежде удавалось как-то обходить неловкие ситуации, тем более, этому способствовала обретенная сила, любые физические контакты заменялись ее бестелесным воздействием: открывались двери, протягивались вещи, все, что происходило вне посторонних глаз, а точнее, за дверьми номера, носило характер отчуждения и выставленных как каменные заборы формальных границ. Там же, где нас видели люди, необходимые действия проделывались с особой осторожностью, призванной избегать любых, даже самых незначительных прикосновений: подавалась одежда, отодвигались стулья в ресторане так, чтобы его руки не дотронулись случайно до моих плеч. Все это время я желала его случайных касаний, но поддерживала вынужденную модель поведения, принимая полное ко мне, мягко говоря, равнодушие. Прикосновения его части силы приносили удовольствие, но человеческому телу этого было мало. И вот теперь он с легкостью сломал все выработанные ранее правила, более того, хотел помочь и дальше, хотя если я вызывала уж такую жалость, прекрасно мог донести меня до ванны силовым щупальцем. Еще несколько недель назад я бы все списала на естественное желание мужчины увидеть обнаженной симпатичную девушку, только вот не теперь, не в нашей ситуации и не с ледышками в глазах.

Потихоньку стягивая с себя одежду, я терялась в догадках, силясь подобрать причины резкой перемены. Никогда в жизни мне не хотелось обманываться так, как сейчас, бурные фантазии о причинах его поведения упрямо лезли в голову. Как же я мечтала пробудить в нем хоть крохотную часть тех чувств, что владели мной тысячелетиями, но с обреченной горечью понимала, что это для него недоступно, и даже украсть у судьбы крохи его человеческого внимания невозможно, поскольку эту его жизнь уже занимает другая женщина. А затем, принимая теплый душ, пришла к выводу, что англичанин еще находится под воздействием испуга от нашей возможной смерти.

Банный халат уютно льнул к телу. Приведя себя в чувства и старательно выровняв сбившееся дыхание, я вышла уже вполне удовлетворенная тем, как выгляжу, и приготовилась задавать вопросы по теме, с недавних пор вечно стоящей на повестке дня: что делать?!

На расспросы не хватило времени, в дверь тихо постучали. Я удивленно покосилась на окно, за которым в шумном обрамлении дождя властвовала поздняя ночь, время для посещений, как ни крути, не подходящее. Господин Вильсон явно различил в моем лице безмолвный вопрос, и ответил раньше, чем он прозвучал.

- Я вызвал врача.

Кроме вполне обыденной головной боли физически я чувствовала себя нормально и не представляла, зачем нам мог понадобиться врач, разве что Даниэль сам плохо себя чувствовал.

- Стой. Зачем? - зашептала я в спину уже подходящему к двери англичанину.

- Я же не медик, откуда мен знать, что на самом деле творится с твоим телом после всех покушений. Ты чуть не умерла, мало ли как это могло отразиться на тебе, - ответил он так же шепотом.

- Ты лучше всех знаешь, что со мной все хор... - Дослушивать меня он даже не собирался, а просто распахнул дверь. Его, как обычно, мало заботило мое мнение.

Врач оказался пожилым усатым мужчиной в строгом дорогом костюме и с объемным саквояжем в руках. Следующие полчаса мне пришлось отвечать на вопросы и переносить стандартные медицинские процедуры по измерению давления и уровня сахара в крови. Я придерживалась версии о том, что неожиданно посреди улицы упала в обморок. Сочиняя на ходу, щедро награждала своего энергетического близнеца злыми взглядами. 'Кто его просил доставлять мне лишние проблемы?' Даниэль, как и я, прекрасно знал причину моего 'обморока', но его больше чем меня озаботили последствия этого явления. Доктор вел себя чрезвычайно внимательно, и мне пришлось играть лучшую свою роль - вежливого и культурного, но глуповатого человека из театральной постановки 'Ах, боже мой, понятия не имею, как такое могло со мной произойти'. Англичанина не трогали мои красноречивые взгляды, он задавал доктору свои вопросы и в итоге к моему ужасу и полному негодованию согласился с тем, что я нуждаюсь в тщательном медицинском обследовании. Я сдержалась, но когда за корректным врачом, ни разу ни словом, ни взглядом не выразившим неудовлетворение столь поздним, а скорее даже ранним визитом, но наверняка обдумывающим астрономический счет, закрылась дверь, выплеснула все на голову господина Вильсона, будь он не ладен.

- Какого черта? Зачем ты разыграл весь этот фарс? Ты лучше меня знаешь, что человеческая медицина ничем не поможет, - резко проговорила я, вскакивая с кровати, где меня только, что осматривали.

Он поднялся в воздух и завис рядом, высокомерно и снисходительно взирая на меня сверху вниз. Так, наверное, короли смотрели на своих туповатых слуг, от которых, в виду их низкого происхождения, не приходилось ждать сообразительности.

- Ты сама во всем виновата. Я принес тебя в отель, еле дышащую и, хотя знал, что с тобой уже все в порядке, надо же было все представить в подобающем свете перед персоналом, а то они бы решили, что я тебя придушил и теперь прячу труп в номере. Пришлось сказать, что ты упала в обморок, и попросить вызвать врача. К тому же я уже говорил, что последствия нам не известны, а после визита доктора я отчасти успокоился. 'Так, все понятно, волнение за меня на самом деле померещилось, он просто, как обычно, берег свою шкуру'.

- Мог принести меня через окно, так проще, - продолжала бушевать я.

- Без разницы, врача бы я все равно вызвал, а вот объяснять, как ты очутилась в номере, не заходя в отель, проблематично. Все ты закончила? Прекрасно, - не дождавшись ответа, произнес он голосом, не предвещавшим ничего хорошего. Черты его лица обострила злая гримаса. - У меня есть встречный вопрос. Зачем ты отправилась среди ночи шляться по улицам, еще и отдалившись от моей половины? У тебя скрытая мания к самоубийствам? К чему все эти предосторожности, если стоит мне прикрыть глаза, и ты ведешь себя как идиотка? Мне что, к батарее тебя привязать? - закричал он, более не сдерживаясь. Слова вылетали быстрее пули, я отвернулась к стене, только бы не видеть его лицо, такое манящее и при этом такое разъяренное. К тому же ну что можно было ответить, правды он бы не понял, да и мои терзания ему до лампочки, а равнозначно заменяющее вранье почему-то не находилось, несмотря на все мои усилия. В итоге я, как всегда, бросилась в атаку, предпочитая нападение защите.

- Я делаю, что хочу, и не обязана отчитываться перед тобой! - прорвалось мое высокомерие, пока я, не оборачиваясь, глядела в стену. Я слышала жесткость в своем голосе и радовалась ей.

- Тогда просто вскрой себе вены быстро и безболезненно, а лучше сначала сделай это со мной, но не заставляй переживать твои муки заново. Ты хоть понимаешь, что мне пришлось преодолеть всю ту боль, что захлестывала тебя, чтобы успеть тебя спасти. Я был вынужден лететь, не прячась возможных свидетелей, и понятия не имею, может, кто-то меня заметил. Ты хоть представляешь, что я испытал, увидев тебя на мокром асфальте, не зная, что с тобой и как тебе помочь?

Он вырос передо мной, не позволяя его игнорировать. Его глубокие глаза прожигали насквозь, изумрудными лезвиями полосуя душу. Это пробило плотину моего самообладания. Я больше не могла слышать его ярости, чувствовать его ненависть и непонимание, все выстроенные внутри барьеры трещали по швам и рушились. Глазами завладели нагрянувшие слезы, ставшие для меня такой неожиданностью, что я не успела их остановить. Можно было себя оправдать пережитым стрессом, но к чему оправдания, если соленая влага уже стекает по щекам, топя и гордость, и чувство собственного достоинства. Капли горечи беззвучно скользили вниз, вызывая презрение к самой себе. Я не плакала даже когда потеряла маму, сдерживая, зажимая в кулак слабости, а вот сейчас не смогла, сдалась. В отчаянии поняв, что происходит, и что остановить это не получается, я взмыла вверх, отворачиваясь и удаляясь одновременно в другую комнату, не желая, чтобы кто бы то ни было, а тем более англичанин, стал свидетелем этого отвратительного зрелища. Поздно, он уже успел заметить и властно обвил щупальцем силы, останавливая.