Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона

— Вы и с Торном знакомы?

— Бывал у него в Пасадене. Вместе с Ли. Они говорили про свои дыры, а я сидел дурак-дураком.

— Теория черных дыр Торна, собственно, и натолкнула Хокинга. Он построил на ней свою магистерскую диссертацию в Оксфорде.

— Так он еще молод?

— Как видите. Во всяком случае, ни возраст, ни недуг не помешали ему стать самым, быть может, великим мыслителем нашего времени. Он по праву унаследовал кафедру, которую возглавлял еще Исаак Ньютон.

— Кембридж!

— Да, в Кембридже.

— И тоже занят «червяными дырами»?

— Подымай выше! Он еще нацелился на теорию Великого объединения, которая объяснит Вселенную. Понимаете, Пит? Все остальное будет вытекать из нее как следствия.

— Если получится.

— Дай-то Бог, чтобы получилось. Эйнштейн искал до последних дней жизни… К чему я все это говорю?

— Вот именно!

— Коль скоро ваша корпорация и вы лично, Пит, замахиваетесь на такое, а в этом после дебатов в «Механике Холл» у меня нет сомнений, то позволительно задаться вопросом, на кой ляд, извините за выражение, вам моя скромная персона? Грядет величайший научно-технический переворот в истории, а вы, вместо того, чтобы целиком посвятить себя действительно потрясающему воображение предприятию, почему-то цацкаетесь со мной? Я этого просто не понимаю. Какой к черту сценарий? При чем тут «Эпсилон Пикчерс»?

— Вот вы о чем! — хлопнул в ладоши Джонсон, впервые позволив себе эмоциональный жест.

— И не только об этом! — Борцов непроизвольно повысил голос. — А химия? Я говорю о работах профессора Вейдена и Долорес! Как все это увязывается? Какое отношение…

— Стоп! — перебил Джонсон. — Давайте немного сбавим накал… Между прочим, как вам наша красавица-мексиканка?

— О, Господи! Какое это имеет значение?

— Все в нашем мире имеет значение. Тем более, если ваш Хокинг прав, и наша Вселенная замкнута, и время, как алхимический змей, кусает свой собственный хвост. Возможно, я допустил тактическую ошибку, предоставив вам возможность разобраться во всем самому. Но поймите и меня, Тим. Первому встречному не раскрывают карты. Мне хотелось присмотреться к вам поближе, оценить вашу хватку, которая, признаюсь, превзошла мои ожидания. Вам удалось связать кое-какие нити быстрее, чем можно было предполагать. Что ж, тем лучше, хотя вы и пришли к неверным выводам. Возможно, виной тому ваша повышенная эмоциональность и, конечно, печальные обстоятельства личной жизни.

— Оставим личную жизнь.

— Зачем же? Даю слово, что не имею ни малейшего отношения к постигшему вас несчастью и глубоко вам сочувствую. Однако я допускаю, в порядке рабочей гипотезы, что наш с вами контакт мог каким-то образом сказаться на положении дел.

— Вы действительно так думаете? — содрогнулся Борцов, как от удара током. Нервы и вправду были напряжены до предела. — Скажите мне все, без утайки. Нет ничего хуже неизвестности.

— Я предельно откровенен, мой бедный друг. У меня нет причины что-либо утаивать. Вспомните, кто познакомил вас со стариной Рогиром? С синьорой Монтекусома? Кто, чуть не силой, затащил в «Меканикс Холл»? Я же видел, как вам хотелось на лекцию! Теперь поставьте себя на мое место. Допустим, вы — коварный Питер Джонсон, а я — наивный и подозрительный, как все советские люди, писатель Борцов, которого мне во что бы то ни стало надо завлечь в сети, говоря попросту, одурачить. И как бы вы себя повели в этом случае?.. То-то и оно. Молчите? Потому что вам стыдно.

— Постойте, Пит, — попытался было возразить Ратмир, но Джонсон предостерегающе поднял ладонь.

— Нет уж, теперь вы постойте. Прежде я должен ответить на ваш вопрос, прозвучавший, как обвинение. Вы спрашиваете, почему я вместо того, чтобы заниматься делом, действительно важным, позволяю себе нянчиться с вами? Вы сказали даже хуже — цацкаться, чем обогатили мой лексикон… Что значит цацкаться?

— Примерно то же, что няньчиться, — через силу улыбнулся Ратмир.

— Значит, я все-таки обладаю языковым чутьем.

— Безусловно.

— Уже легче. Все-таки игра идет на вашем поле. И в лингвистическом смысле, и в научном, ибо мои познания в физике ничто по сравнению с вашими. Тем не менее, я осмелюсь задать вам простейший вопрос: с чего, по вашему мнению, началась атомная эра?

— С открытия Рентгена, с опытом Беккереля, мало ли…

— И сколько лет прошло, прежде чем мы грохнули бомбу? Полвека?

— Примерно.

— Теперь скажите мне, с какого момента берет отсчет термоядерный синтез?

— Наверное, с Бете? Когда пришло понимание процессов, протекающих в звездах.

— И сколько лет минуло?

— Шестьдесят, даже больше.

— И где он, ваш термояд?.. Вот и судите теперь, когда на голову упадет яблочко с «червивой дырой»… Нам выпало — счастье или несчастье, не знаю, — начинать и мы начали, не надеясь увидеть при жизни плоды с древа, которое щедро поливаем долларами. Кто бросит в нас камень, что, будучи людьми деловыми, мы надеемся оправдать хотя бы часть первоначальных затрат? И здесь вы не ошиблись, «Эпсилон Пикчерс» — только деталь, притом не самая важная, колоссального механизма. Вам предстоит увидеть и узнать немало интересных вещей. Думайте, сопоставляйте, обращайтесь с вопросами. Возможно, вам и самому захочется принять участие в наших программах не только в качестве сценариста. Я ведь не случайно обратился именно к вам, к писателю и ученому, предвосхитившему многое из того, чем ныне приходится заниматься вплотную. Унижение паче гордости. Слишком уж вы принижаете вашу «скромную персону». С вами стоит понянчиться, Тим. Вдруг что-нибудь и получится… Будут еще вопросы?

— Только один, — неловко поежился Борцов, заливаясь краской. — И простите меня, Пит, я не хотел вас обидеть.

— Я понимаю, забудем.

— Почему вы думаете, что наше сотрудничество как-то связано с Никой?

— Не думаю, но допускаю. Надо же хоть от чего-то отталкиваться? Я ищу причину, Тим, возможную связь — все, что угодно. Последовательность событий невольно настораживает. Post hoc non est propter hoc [65] — останавливаю себя и продолжаю думать. Обещаю вам сделать все, что в моих силах, и ничего не скрою от вас, каковы бы ни были результаты.

— Спасибо, Пит. От всего сердца, спасибо.

Телефонный звонок вновь заставил Борцова вздрогнуть. Сделав предупредительный знак, Джонсон снял трубку.

— Это не вам, — сказал он, зажав микрофон, — это по мою душу, прошу прощения.

Ратмир понял, что ему лучше удалиться.

— Рад слышать вас, Глэдис, — сказал Джонсон, оставшись один, и подумал: «Начинается».

— Надеюсь, вы в курсе? — спросила она.

— Полностью.

— Надо бы встретиться.

— Когда и где вам будет угодно.

— Мехико вас устроит?

— Мне всегда нравилась золотая середина, — Джонсон знал, что у нее уже все решено. — Вы когда вылетаете?

— Завтра.

— Тогда до встречи, Глэдис.

Авентира двадцать пятая

Рим, Италия

Не только земные, но и заоблачные дороги по-прежнему ведут в Рим. Для Висенте из Кордовы паломничество в Святую землю тоже началось с посещения Вечного города. Крылья «Иберии» принесли его в аэропорт Леонардо да Винчи. Верный обетам бедности, нищенствующий брат не взял такси, а преспокойно доехал до вокзала Термини в полупустом экспрессе, что обошлось всего в четыре тысячи лир. Подняв капюшон — задувал ледяной ветер, — он быстрым шагом пересек Пьяцца деи Чинкоэченто, где в любую погоду идет бойкая торговля, и углубился в лабиринт знакомых улочек. Вскоре он оказался в теплом холле недорогой, но тихой и уютной гостиницы «Светлая месса», в которой останавливался почти неизменно.

Номер, оклеенный обоями в мелкий цветочек, был тесноват, однако просторнее кельи и со всеми удобствами. Немного передохнув и выпив воды, Висенте позвонил в Ватикан. В канцелярии подтвердили, что аудиенция состоится.

Папа принял почетного члена своей академии [66] на загородной вилле Кастель Гандольфо, но не смог уделить ему более трех минут. Опустившись на колени, Висенте приложился губами к «перстню рыбака» и смиренно выслушал краткие наставления умудренного жизнью первосвященника, проявившего интерес к раскопкам в библейских странах. Его святейшество любезно пожелал ему счастливого пути и благополучного возвращения.