Летающие киты Исмаэля(сборник)

Алиса снова принялась громко смеяться. Я присел, схватил ее за плечи и притянул к себе поближе, чтобы проверить запах у нее изо рта. Но никаких намеков на Варево не оказалось, значит, она не пила из бутылки Мокрого Козла. Просто ее охватил истерический хохот.

Обычно в таких случаях самое лучшее средство — это звонко отшлепать женщину по щекам. Однако сейчас все произошло наоборот, поскольку она первая отвесила мне пощечину — и притом очень звонкую. Эффект был тот же самый. Она перестала смеяться и посмотрела на меня.

Я держался за пылающую щеку.

— А это за что?

— За то, что вы захотели воспользоваться моим положением, — заявила она.

Я был настолько возмущен и застигнут врасплох, что мог только, заикаясь, пробормотать:

— Я только… я только…

— Держите свои руки при себе, — отрезала она. — Не принимайте мое сочувствие за любовь. И не думайте, что из–за того, что эти бездельники и бездельницы, нахлебавшись Варева, творят черт–те что и валяются с кем попало, я последую их примеру.

Я повернулся к ней спиной и закрыл глаза. Но чем дольше я так лежал и чем больше думал о ее неверном толковании моего поступка, тем больше я загорался гневом. Наконец, весь внутри кипя, я снова сел и повелительно позвал:

— Алиса!

Она, должно быть, тоже не спала, так как сразу же поднялась и уставилась на меня своими большими глазами.

— Что?.. Что такое?

— Я забыл вернуть вам вот это.

Затем, не дожидаясь ее реакции на пощечину, которую я ей отвесил, я лег и снова повернулся к ней спиной. Не скрою, добрую минуту кожа на моей спине была холодной и напряженной. Я все время ждал, когда она разъяренно вонзит в нее свои ногти.

Но ничего подобного не произошло. Сначала тишину нарушало только нервное дыхание. Затем вместо нападения последовали всхлипывания, постепенно перешедшие в шмыганье носом и вытирание слез.

Я держался, сколько мог. Затем снова привстал и проговорил:

— Порядок, может, мне и не стоило бить вас. Но вы имели право считать, что я пристаю к вам. Послушайте, я понимаю, что я вам отвратителен, но это не помешало бы мне добиваться вашей благосклонности, если бы я захотел, просто у меня еще есть гордость. И вы должны понять, что я совсем не собираюсь терять голову от страсти. Почему это вы о себе думаете, что вы Елена Троянская или Клеопатра?

Я разошелся вовсю. Обычно я стараюсь сгладить любые трения, на этот раз я был суров и резок. Алиса вышла из себя, она вскочила и стал а уходить. Я поймал ее уже у ворот кладбища.

— Куда это вы собираетесь?

— К началу главной улицы в Онабаке, штат Иллинойс, чтобы наполнить там бутылку Варевом для анализа. А затем сообщу обо всем отцу как можно скорее.

— Дурочка. Ты не сможешь этого сделать! Был же приказ не отлучаться от меня!

Она отбросила назад свои длинные черные волосы.

— Меня никто так не инструктировал! Если, по моему мнению, ваше присутствие станет угрожать выполнению нашей миссии, я могу покинуть вас. И я полагаю, что сейчас вы представляете определенную опасность, если не для нашей миссии, то, по крайней мере, для меня.

Я схватил ее за руку и развернул:

— Вы поступаете, как девчонка, а не как майор морской пехоты США! Что это на вас нашло?

Она попыталась высвободить руку. Это еще больше разъярило меня. Но когда она ударила меня кулаком, я совсем обезумел. Хотя ярость и не настолько ошеломила меня, чтобы промахнуться ладонью по ее щекам. Тогда она применила захват, которым могла сломать мне руку, если бы я не знал контрприема. После этого я уложил ее на бок, заломив обе руки за спину.

— Ну так что же? — проскрежетал я. — Порядок?

Она не отвечала, продолжая неистово извиваться, хотя и понимала, что уже не в состоянии вырваться. Затем, поняв свое бессилие, принялась стонать.

— Так что, кажется, я не так уж и плох?

Она прекратила борьбу и очень тихо сказала:

— Да, не так уж.

Я освободил ее руки. Она перекатилась на спину, но не попыталась подняться.

— Вы имеете в виду. — прошептал я, еще не в состоянии поверить, — что вы влюблены в меня так же, как и я в вас?

Она снова кивнула. Я поцеловал ее с тем же совершенно несдерживаемым пылом, с каким секунду назад боролся с нею.

— До сих пор не могу в это поверить, — продолжал я. — Для меня, конечно, совершенно естественно влюбиться в вас, даже если вы каждым своим поступком показываете, что ненавидите меня до мозга костей. Но почему вы влюбились в меня? Или — почему же тогда вы изводили меня?

— Вам не понравится ответ, — заметила Алиса. — Я могла бы сказать вам то же самое, что сказал бы каждый психолог. Мы оба выпускники университета, имеем профессию, интересуемся искусством и так далее. Разумеется, большой разницы не было бы. Но какое это все имеет значение? Поверьте, что я не хотела этого. Я боролась с этим чувством. И я все делала наоборот, а не так, как советует нам старый Джеймс: если хотите быть кем–нибудь, будьте им. Я пыталась во всем поступать так, будто я вас ненавижу.

— Но почему? — потребовал я. — Почему? Она повернула голову в сторону, но я взял ее за подбородок и заставил смотреть мне в глаза. — Говорите честно!

— Вы знаете, что я терпеть не могу лысых. Так вот, на самом деле это не так. Наоборот — ваша лысина мне даже нравилась. И в этом вся заковырка. Я проанализировала все, что со мной происходит, и решила, что я полюбила вас, так как у меня комплекс Электры. Я…

— Вы имеете в виду, — перебил ее я, повышая голос, — что из–за того, что я был таким же лысым, как ваш отец, и несколько старше вас, у вас появилось ко мне нежное чувство?

— Нет! Не совсем так. Просто я убеждала себя в этом. Это помогало мне притворяться, что я вас люто ненавижу, чтобы потом мне уже не нужно было бы обращать внимание на вашу лысину.

Если сказать, что я был поражен всем этим, то это значило бы ничего не сказать. Если бы я не лежал на земле, то точно упал бы. Алиса Льюис была одним из тех продуктов современности, которые настолько привыкли копаться в собственной психике, что могли рассматривать нескрываемую любовь к родителям как проявление какого–то комплекса и как знак того, что всем им нужно лечиться у ближайшего психоаналитика!

— Я в затруднительном положении, — заявила она, — я не знаю, или вы просто замещаете в моей психике образ отца, или я на самом деле люблю вас, я полагаю, что все–таки я…

Она положила руку на мой лысый череп, чтобы погладить его. Сознавая, что я делаю, я попытался отвести голову в сторону, чтобы показать свою обиду. Однако она хлопнула меня по голове и воскликнула:

— Дэн, у вас на голове пушок!

— Что? — спросил я и провел по голове ладонью. Она была права. Очень слабая поросль покрывала мою голову.

— Значит, — сказал я, одновременно и восхищенный и пораженный, — именно это имела в виду нимфа, когда показывала на мою голову и объясняла, что если бы не это, она бы подумала, что я еще не пробовал Варева! Варево, которое тот самый малый вылил мне на голову. Вот почему это произошло! — я подпрыгнул и закричал:

— Ура! Ура!

И едва затихло эхо от моего крика, как раздался ответный клич, от которого кровь застыла в моих жилах. Это был громкий ослиный смех, знаменитое «и–а».

— Поливайносел! — воскликнул я, схватив Алису, и мы побежали по дороге. Мы не останавливались до тех пор, пока, спустившись с холма, не очутились на шоссе номер двадцать четыре. Там, отдуваясь от километровой пробежки и испытывая Дьявольскую жажду, еще большую, чем прежде, мы зашагали к городу Онабак, который теперь находился менее чем в километре от нас.

Время от времени я оглядывался назад, но каких–нибудь признаков Осла видно не было. Однако не было и уверенности в том. что он не идет по нашему следу. Он мог бы просто затеряться в огромных толпах людей, которые шли по этому же шоссе. Они несли корзины, бутылки и бидоны, и, как я выяснил из разговора с одним мужчиной, все это были запоздалые зрители, которые спешили, чтобы не пропустить отплытие баржи с костями.