Голос моря

Я рассказываю все эти подробности, потому что с ними в дальнейшем были связаны все успехи и неудачи моего изобретения.

В последний день работы над проектом я сидел часов пять не отрываясь, благо погода была пасмурная и все равно делать было нечего.

Петр Иванович мне не мешал. Он вообще стал куда-то исчезать, и я его мало видел. Я отчасти был этому рад, так как делал всю работу потихоньку, чтобы приготовить ему сюрприз.

"Вот, - хотелось мне сказать, кладя на стол перед ним чертеж, - вот прибор, о котором вы мечтали. Не через четыре года и не через шесть месяцев, а хоть сейчас отдавайте заказывать в мастерскую".

Я не поленился и, раздобыв чертежные принадлежности, изобразил схему на ватмане по всем правилам.

Вызвав Петра Ивановича из бильярдной, где он с рассеянным видом, совершенно явно не вникая в игру, смотрел на летающие по зеленому сукну шары, я пригласил его к себе в комнату. Здесь я подвел его к столу, на котором уже лежала аккуратно вычерченная схема.

- Вот, - сказал я деланно равнодушным тоном, - я попробовал тут... Посмотрите!

- Гм, - сказал Петр Иванович и, вынув очки, погрузился в изучение проекта.

Он сидел за столом, барабаня пальцами по ручке кресла и разглядывая схему минут двадцать, и я ничего не мог прочесть на его лице, с которого не сходило выражение сосредоточенности.

Во всяком случае я не видел радостного оживления, на которое рассчитывал.

- Так, - протянул он наконец, в течение этого томительного ожидания я ерзал на стуле и никак не мог заставить себя успокоиться. - Ну, что ж...- Петр Иванович помедлил, - делайте!

- Так вы считаете, что прибор будет работать? - обнадежено спросил я.

- Кто же его знает, - ответил он. - Вы лучше меня знаете, что при практических испытаниях бывают всякие неожиданности, трудно все предвидеть. Тем более в таком новом деле. Откровенно говоря, мне кажется, прибор не будет обладать достаточной избирательностью. Ведь местные дуновения ветра отражаются не только в горлышке прибора, а заставляют резонировать и его стенки. Правда, ваш магнитный стерженек гораздо лучше платиновой нити, там все явления слишком уж смешиваются. Но одного стерженька недостаточно. Нужна система стерженьков, раз уж вы остановились на этом принципе. Тогда избирательность прибора будет гораздо выше.

Я стоял смущенный. Как же это я в самом деле не сообразил такой простой вещи? Конечно, нужна система стерженьков, чтобы случайные ошибки в их показаниях взаимно устранялись.

Но как расположить стерженьки наивыгоднейшим образом на колбе резонатора? Тут требовалась помощь физика.

- Расположить их нужно, - словно отвечая на мой вопрос, сказал Смородинов, - следующим образом...

Он взял карандаш и стал набрасывать маленькие схемки прямо на моем чертеже.

- Вот, - заключил он, наметив места на чертеже. - Лучше этого, пожалуй, не придумаешь. Ну, что ж, - добавил он уже несколько более энергично, чем в начале беседы, - действуйте!

Я видел, что он все же чем-то недоволен, но не мог понять причины этого недовольства.

Мы вяло поговорили о том, о сем и пошли ужинать. Перед сном я не утерпел и забежал на метеостанцию. Мне хотелось сообщить о своем проекте, хотя и очень сдержанно, но, можно считать, все-таки одобренном Смородиновым, другому энтузиасту этого дела - Косте Никитину.

Костя встретил мое сообщение более горячо, чем Смородинов.

- Ну, вот, - сказал он с радостью, - когда много людей включается в какое-нибудь дело, всегда получается результат. Может быть, ошибка Черноморской станции в том и заключалась, что они мало привлекали "посторонних", пытались все достичь своими силами, ну, и получалось некоторое кустарничество. Вы знаете, вот та же метеослужба: казалось бы, узкая специальность, а соприкасается со столькими областями знания, что без участия крупных специалистов из этих смежных областей ни одной серьезной проблемы по-настоящему не решать. Вот почему важно привлечение таких людей, как Петр Иванович... и как вы, - добавил он уже, очевидно, из вежливости.

Я не отличаюсь чрезмерным самомнением. Но мне показалось, что Костя, восторгаясь самим фактом моего участия в попытках разрешить проблему автоматического предупреждения о шторме, недостаточно оценил мои непосредственные усилия в этом деле. Ведь что там ни говори, а если мои расчеты верны, то прибор, о котором все время шла речь, фактически создан.

- Так какое ваше мнение об этом проекте? - спросил я, похлопывая рукой по листу ватмана.

- Ну, что ж, - сказал Костя уклончиво, - проект, по-видимому, хороший. Во всяком случае прибор, наверное, будет действовать, - добавил он, как бы утешая меня.

Ничего себе утешение! "Прибор будет действовать"... А что еще требуется от прибора!?

Я несколько обиженно свернул чертеж в рулон.

- А как у вас вообще дела? - спросил я, чтобы отвлечься от темы, обсуждение которой становилось для меня неприятным.

Костя ответил, и из его рассказа выяснилось, что Смородинов продолжает интересоваться проблемой штормового предупреждения.

По словам Кости, Петр Иванович ездил еще раз на исследовательскую станцию, уже один, беседовал о чем-то с Шавровым и просил предоставить в его распоряжение все данные о медузах абсолютно все, что о них известно. Кроме того, Костя, по его поручению, собирает все имеющие среди рыбаков хождение приметы плохой погоды, а, с Безрученко Петр Иванович разговаривал сам. Он расспрашивал дельфинера не только о признаках изменения погоды, но и о различных повадках морских животных, которые капитан наблюдал сам или о которых слышал от других. Наконец, Костя имел от Смородинова прямое поручение: собирать образцы морских животных для некоторых исследований, которые Петр Иванович производил сам. На метеостанции был довольно приличный микроскоп, и Смородинов изучал здесь строение отдельных частей медуз и других обитателей моря - "с точки зрения физика, - объяснил Костя, - а не биолога, как это делалось преимущественно до сих пор".

Я заметил, что медузы, вероятно, уже досконально изучены поколениями ученых и вряд ли Петр Иванович откроет здесь что-нибудь новое.