Голос моря

- Откуда же вы узнали об этой моей идее? - воскликнул я.

- Да вы сами как-то рассказали мне о ней еще там, в санатории. - Я только мечтал, а вы сделали!

- Зато другую идею, - продолжал Смородинов, не обращая на мое восклицание никакого внимания, - другую, тоже очень хорошую идею мы как-то недооценили. Это, конечно, наш промах.

Он с огорчением развел руками.

- Какую вторую идею?

Я посмотрел на Петра Ивановича.

- Вы ведь задавались целью построить физический прибор размером с блоху? Ну, не буквально, конечно, а, так сказать, в принципе. И, надо признать, УГМ действительно получился очень небольшим по габаритам. А новая его модель, заканчиваемая станцией, - совсем крошечная: вроде приемника "Москвич". Наша же установка, - Петр Иванович вздохнул, - здоровенная. Состоит из трех частей очень громоздких.

- Да зачем же делать ее обязательно маленькой? - спросил я. - На корабле место найдется.

- На корабле-то найдется, а на лодке, скажем, нет. УГМ можно поставить в любом прибрежном колхозе, снабдить им любую рыболовецкую бригаду. Наша же установка - корабельная, а на берегу ее можно использовать только как стационарную. Она - для метеослужбы, а не для непосредственного пользования, как, например, пользуется всякий, кто захочет, барометром или термометром. Кстати, УГМ теперь и шторм предсказывает гораздо раньше, чем в первом варианте, - черноморцы придумали там много нового.

- Так что же получается? - сказал я. - Кто же был на более правильном пути? Вы или Черноморская станция?

Смородинов снова засмеялся.

- В науке не бывает так просто, - сказал он, по-стариковски щуря глаза. Истина рождается в спорах. Поэтому-то они так полезны в науке. Пока мы можем констатировать реальные результаты двух направлений в работе: наша страна получила два прибора - один более точный, но громоздкий, другой - не столь чувствительный, но зато по-настоящему портативный. По чувствительности к штормам каждый из них оставляет далеко позади свой, так сказать, прототип в природе. Собственно говоря, оба прибора находятся в таком состоянии, что их можно уже передавать заводам для серийного изготовления.

- Для серийного?

- Конечно.

- Но не для массового?

- Нет еще.

- Что же еще нужно?

- Работать, - весело воскликнул Петр Иванович. - Работать нужно!

- Чей же прибор, вы считаете, возьмет верх в конце концов в этом соревновании? - спросил я.

- Наш, конечно.

- Ваш? Ленинградский?

- Нет, наш.

- То есть?

- Наш с вами. Разве я вам не сказал? Ведь мы передали Черноморской станции все материалы нашего института, относящиеся к конструированию гидроуловителя голоса моря. В этом и заключалась наша помощь станции. Вы помогали ей, так сказать, индивидуально, ну, а мы - коллективно. И в дальнейшем будем вместе с вами помогать. Все-таки они начали эту работу, они и продолжат ее. Пришла пора объединить силы уже и организационно.

- Но ведь вы не сможете приезжать на Черноморскую станцию. У вас масса дел в Ленинграде.

- А мне и не нужно приезжать. Туда поедут двое сотрудников нашего института. Ведь есть уже инженеры и научные работники - специалисты по конструированию приборов, улавливающих голос моря. Созданы кадры. Вот что самое ценное. И вам нашлась бы работа, - добавил он, вопросительно на меня поглядывая. Вы согласились бы поехать на станцию?

Я вспомнил Костю Никитина, Безрученко, Черное море.

- Разумеется, - сказал я. - Но об этом нужно договориться с нашим институтом.

- Конечно, конечно, - заверил меня Петр Иванович. - Само собой разумеется. Но важно получить ваше согласие.

* * *

Я шел по песчаной дорожке вдоль берега моря. Волны теснились у моих ног, выгибая свои гладкие спины.

Тишина могла смениться штормом, но он никогда уж не будет для нас внезапным. Задолго до его начала завоют и заговорят на судах в море и в различных точках на берегу приборы, созданные советскими людьми. У огромной стихии, занимающей две трети поверхности земного шара, навсегда вырвано самое опасное ее свойство - нападать неожиданно.

Но сейчас под впечатлением разговора с Петром Ивановичем думал не об этой победе техники, а о людях, создавших ее. Мне почему-то вспомнился тот страшно придирчивый сотрудник Черноморской станции, имени которого я так и не узнал. Затем передо мной возник облик Смородинова: сколько оживления вносит такой неугомонный и деятельный человек в любую тихую заводь и как это здорово, что хорошая инициатива у нас, словно снежный ком, обрастает мыслями, идеями и предложениями помощи со стороны самого широкого круга людей. И, наконец, какое это чудесное свойство - не успокаиваться на достигнутом, - воспитанное в советских людях и становящееся уже чертой их характера.

Океан лежал у моих ног, а я, глядя на уходящую за горизонт массу воды, думал:

"Погоди, брат, мы заставили тебя предупреждать нас о приступах твоего бешенства. Придет время, мы и страшную стихийную силу твою обратим на пользу человека - заставим таскать камни, размывать берег, где нам надо, насыпать пляжи, где мы сочтем необходимым, течь своими теплыми и холодными волнами туда, куда тебе прикажут. Советские люди все могут".