Цена посвящения: Время Зверя

К окнам уже прилипли сырые сумерки, под потолком увеличили накал в хрустальной люстре, задрапированной черной газовой паутиной.

— Как считаешь, Владимирович, уже прилично отсюда уйти?

— Думаю, да. Полчаса прошло, можно и откланяться.

Максимов и сам уже собирался домой. Задерживался только из-за Карины. Девчонка прошла во внутренние помещения дома и до сих пор не показывалась.

Серафим Петрович посопел, постреливая глазками в Максимова. Потом протянул руку.

— Я в «Измайловской» остановился. Корпус «Б», четыреста семнадцатый номер. Будет желание, сконтактируемся.

Ладонь у него оказалась крепкой и шершавой, натруженной, как у плотника.

— Фамилию-то запомнил? — спросил он.

— Бондарь Серафим Петрович. Насчет встречи не зарекаюсь, может и не получиться. А позвоню обязательно.

Максимов через плечо нефтяника увидел, как в противоположном углу зала возник Иванов. Шеф службы безопасности обшарил взглядом зал, нашел Максимова. Последовал чуть заметный кивок.

Максимов поднял брови, мысленно задав вопрос: «Меня?»

«Да. И срочно», — глазами ответил Иванов.

Кабинет Василия Васильевича помещался в конце длинного коридора на первом этаже. Судя по полумраку и странной необжитости коридора, он использовался в качестве аварийного выхода. Само собой разумеется, что запасной ход из логова сторожил сам начальник охраны.

Максимов счел весьма показательным тот факт, что кабинет шефа безопасности холдинга находится в загородном доме Матоянца. Либо Иванова связывали с хозяином особые отношения, либо его полномочия намного превышали официальный статус. Так или иначе, Иванов, как выяснилось, входил в ближний круг особо доверенных лиц.

Внутри кабинет был обставлен без особых изысков, как, надо полагать, на прежних местах службы Василия Васильевича.

Максимов в доперестроечные времена не по своей воле познакомился с одним людоведом в синих погонах, настрогавшим кандидатскую диссертацию по теме «Организация рабочего места оперативного работника».

Автор всесторонне проанализировал потребности опера КГБ в канцелярских принадлежностях, провел тщательный хронометраж рабочего времени с сопутствующими телодвижениями за рабочим столом и перемещениями тела по кабинету, предложил ряд смелых решений по размещению мебели и сейфа, обеспечивающих наиболее полное соблюдение норм секретности и выполнение руководящих указаний Коллегии КГБ. Само собой, на подобную совсекретную и актуальную тему можно было защититься только в Высшей школе КГБ, в других научных центрах соискателя могли поднять на смех.

Кандидат секретных наук, окажись он в кабинете Василия Васильевича, рыдал бы от умиления.

Обстановка способствовала глубокому осмыслению и неспешному несению нелегкой службы. Ничего отвлекающего, ничего личного. Стол начальника с приткнутым к нему отростком для сотрудников, им полагалось четыре стула, начальнику — мягкое кресло на роликах. Неизбежный сейф как знак принадлежности к касте секретоносителей металлический шкаф с картотекой, и навесная полка с книгами — сплошь кодексы и комментарии к ним.

На отдельной тумбе стояла видеодвойка со стопкой кассет в ярких обложках. На верхней Максимов успел разглядеть морду волка. Фильм из сериала «Жизнь диких животных».

Он поискал глазами портрет Дзержинского, но обнаружил только цветной офорт с видом утренних крыш Монмартра. Неизвестный наследник Писсарро [3] расстарался вовсю.

«Не в тему, но миленько», — отметил Максимов.

Всю стену напротив места Василия Васильевича занимали мониторы системы видеонаблюдения. На восьми экранах беззвучно двигались гости в зале. Камеры отслеживали их общим планом и выборочно, по отдельным группам.

— Освоился? — спросил Василий Васильевич, запирая дверь на ключ. — Присаживайся.

Он указал на стул по правую руку от себя, сам, обойдя стол, с усталым выдохом опустился в кресло. Оно тоже издало такой же протяжный натруженный стон, спружинило, плавно опустившись на гидравлике ниже, объемный живот Василия Васильевича спрятался под столом.

Максимов пробежался взглядом по стене, лицом к которой его усадил Иванов. Глазок видеокамеры скорее всего был вмонтирован в торец полки с книгами. Мысленно прикинул угол обзора. Там, куда упиралась биссектриса воображаемого угла, без труда разглядел тускло поблескивающую точку.

«Кино так кино, — решил Максимов. — Можно, конечно, попросить выключить. А как проверить?»

Василий Васильевич наклонился, выдвинул ящик стола.

— Ты перекусить успел? — спросил он, не выпрямившись.

— Чисто символически.

— Тогда делаем так.

Василий Васильевич выставил на стол тарелку с бутербродами, военный юморист Славка-Бес за размер и толщину уважительно величал такие «хозяйскими». Потом достал рюмки и бутылку «Посольской».

На столе лежала книга в потрепанном переплете с закладкой в середине пожелтевших, замасленных страниц.

Давным-давно, в детстве, у Максимова была такая же, зачитанная донельзя и уже от одного этого дорогая сердцу книга. И обложка у нее была такая же, желто-коричневая, с полустертой фигурой великого сыщика в долгополом макинтоше и фирменной клетчатой кепке с двумя козырьками.

Максимов, не скрывая иронии, посмотрел на Василия Васильевича. Шеф охраны холдинга, смутившись, бросил «Собаку Баскервилей» в ящик стола.

Не спрашивая согласия, разлил водку по рюмкам.

Покрутил в пальцах свою, сосредоточенно о чем-то думая.

«Если и он сейчас выдаст „не понимаю“, я повешусь», — с тоской подумал Максимов.

— О Ашоте Михайловиче сегодня говорили много, — начал Иванов. — Разные и разное. Я скажу одно — лучше человека я не встречал. А насмотрелся на всяких и всякое… — Последнее слово он проглотил. — Все в этом доме осиротели. Я в том числе. Хоть и башка уже вся седая.

— Церквушку он построил? — спросил Максимов.

Иванов чуть прищурил глаза, прошив Максимова взглядом. Потом кивнул.

— Он, пусть земля ему пухом. Мы в тот день участок под дом смотреть приехали. Ашот Михайлович вышел на околицу поселка, прошел к кладбищу. Постоял, помолчал, осмотрелся… И приказал ехать в Москву. Через неделю начали церковь строить. И лишь когда на ней крест установили, дал команду копать фундамент под дом. Узнал от работяг, что баня в поселке давным-давно накрылась, и через три дня там ремонт в полный рост шел. Не Сандуны, конечно, отгрохал, но трубы заменил и в приличный вид привел. Вот такой человек был. — Василий Васильевич тяжко вздохнул, сжал рюмку в крепких пальцах. — Что тянуть… Давай выпьем.

Водка после северного спирта пошла, как вода. Но на сердце все равно осталась тяжесть.

Василий Васильевич взял бутерброд, придвинул тарелку к Максимову.

— Налетай, — пробормотал он с набитым ртом.

Второго приглашения Максимову не потребовалось. Он с наслаждением вонзил зубы в сочный кругляш «Докторской» колбасы. Несмотря на печальные обстоятельства, жизнь продолжалась. А чтобы жить, надо есть.

Незабвенный и непревзойденный Славка Бес учил, что спать, жрать, пить и баб валить надо при первой же возможности. Потому что другой может и не представиться. Особенно, если служишь в спецназе Советской армии.

Славку жизнь помотала по всему свету, причем исключительно по тем местам, где люди с азартом стреляли друг в друга. Особо не вникая в причины и мотивы пальбы, Славка сам стрелял и отстреливался, закладывал фугасы и сам подрывался на чужих «сюрпризах», безжалостно жег и горел сам, травил других и сам едва уносил ноги от загонщиков. Короче, жил всласть, как умел и считал нужным. Последний бой, как прощальную гастроль, он закатил в Мертвом городе.

Видение вдруг всплыло перед глазами: лицо Славки Беса, белое от известковой пыли, расширенные зрачки, уже видящие то, что заповедано живым. Максимов усилием воли отогнал видение. Но сразу же прихлынуло другое, где Славка выглядел как живой, с весело блестящими бесовскими глазами. Отогнал и это. Решил, что не время и не место сейчас для дружеской беседы со Славкой Бесом. Пусть пережитое пока побудет в Прошлом. [4]