Записки национал-лингвиста (СИ)

На первый взгляд задача кажется довольно простой, однако достаточно вспомнить, что произошло на Руси с известным наставлением Иисуса Христа, дабы в полной мере оценить изворотливость нашего языка и нашего мышления. Учитель, запрещая клятвы, сказал: «Да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого». На древнерусском «да» звучало как «ей», а «нет» – как «ни». Формально предки ни на шаг не преступили указанных свыше границ – они просто превратили в клятву рекомендованные Христом слова: «ей-ей!», «ни-ни!».

Тем более разителен успех, достигнутый нашей публикацией. Не обошлось, однако, без побочных последствий негативного свойства: конструкция «как бы», тоже являясь типа неопределённым артиклем, обладает меньшей экспрессивностью и нуждается в соседстве двух упомянутых выше слов-сообщников: «а» и «да?». Вставляемое куда попало «а» есть не что иное, как редуцированное «э-э…» («мнэ-э…»), и особой опасности, как правило, не таит. Что же касается тяготеющего к концу предложения полувопросительного «да?», то при всей своей внешней безобидности речение это представляет собой серьёзную угрозу менталитету, причём исходящую уже не с Запада, а с Юга, ибо вносит в наше мышление акцент определённого пошиба.

Левое крыло партии национал-лингвистов, к которому примыкает и ваш покорный слуга, считает вслед за евангелистом Иоанном, что сначала явление возникает в языке и лишь потом воплощается в жизнь. Есть даже мнение, что упомянутый псевдоакцент был не предвестием, а именно причиной резкого увеличения на территории России численности выходцев с Кавказа и из Средней Азии.

Независимо от того, является ли обасурманившееся «да?» результатом лингвистического терроризма или же следствием отечественного недомыслия, оно вполне заслуживает высшей меры национальной защиты, а именно: детального анализа на страницах прессы и последующего официального одобрения.

Не скрою, многие члены Центрального Комитета были категорически против рассекречивания этих сведений, однако спешу заверить, что само по себе одобрение печатным словом ничего не решает. Скажем, при публикации материалов о неопределённом артикле «типа» учитывались такие эзотерические нюансы, как количество и расположение слов в тексте, их графическое оформление, тонкости вёрстки и многое другое, чего я пока не имею права разглашать.

Кроме того, как это ни прискорбно, но рассекречивать по сути нечего. Выяснилось, что наши противники давно и относительно успешно используют те же самые технологии.

2. Рычаг в чужих руках

Многим, вероятно, памятен прошлогодний шум в средствах массовой информации, связанный с обсуждением в Государственной Думе некого подобия закона о русском языке. Большинство россиян, увы, отнеслось к происходящему юмористически, не подозревая, что именно на это и рассчитывали безымянные устроители данной акции.

Зубоскальства хватало.

«Наконец-то будет дан отпор словесной немчуре, противоправно поселившейся в нашей речи! – глумливо ликовал в провинциальной (волгоградской) прессе некий Е. Нулик. – Дадут окорот и непечатным выражениям, попавшим в один сусек с иноязычным сором по той простой причине, что многие избранники наши не в силах отличить мудрёных заграничных слов от незнакомых матерных».

Печально даже не то, что провинциальный ёрник хватил лишку, предположив существование думца, не знакомого с инвективной лексикой в полном объёме. Недаром же, по простодушному мнению народному, прозвище «избранник» произошло от оборота «из брани», то есть из ругани. Печально то, что Е. Нулик (очевидно, псевдоним) волей-неволей стал жертвой провокации, в результате которой словарь отяготился новыми иностранными заимствованиями, а матерные включения замелькали в нашей речи куда чаще прежнего.

Акция, повторяю, была проведена вполне профессионально:

1. Её разработчики учли, что любая инициатива сверху будет встречена низами с недоверием.

2. Затеяв нарочито нелепую депутатскую полемику, в ходе которой предлагалось, например, заменить «компьютер» «вычислительной машиной», а «футбол» – «игрой в ножной мяч», разработчики умышленно дискредитировали саму идею.

3. Кар за нарушение закона предусмотрено не было.

«Следует вменить в обязанности городовым (бывшим милиционерам), – изгалялись по этому поводу всё те же зубоскалы, – смело заносить в ябеду (бывший протокол) такие, например, записи: „выражался иноязычно, оскорбляя тем самым достоинство граждан“».

Уверен, язвительному провинциалу и в голову не пришло, что нынешний разгул русского мата и заимствованных с Запада словес во многом вызван попытками борьбы с данными неприятными явлениями.

Однако возникает вопрос, кому и зачем это нужно.

С матом всё ясно. Для многих общественных и политических деятелей он – неотъемлемая составная часть логических конструкций. Кстати, упомянутое выше «а» («э-э…», «мнэ-э…») зачастую является речевым эквивалентом того бибиканья, которое мы слышим из динамика, когда требуется заглушить нечто, как выразился бы А.Н. Радищев, «неграмматикальное». Но чего ради понадобился новый прилив западной лексики?

Ответ прост. Иностранное слово именно в силу своей непонятности гораздо лучше скрывает неприглядную суть обозначаемого им явления. Отсутствие эвфемизма смерти подобно. Не случайно же каждый раз расцвет жульничества и смертоубийства на Руси совпадал с массированным словесным вторжением из-за кордона. Попробуйте буквально перевести на русский такие слова, как «киллер» и «дилер». В первом случае вы ужаснётесь, во втором – призадумаетесь.

Впрочем, лучше известного поэта девятнадцатого века не скажешь:

По французски – дилетант,

А у нас – любитель.

По-французски – интендант,

А у нас – грабитель.

По-французски – сосьетэ,

А по-русски – шайка.

По-французски – либертэ,

А у нас – нагайка.

Уж на что я национал-лингвист – и то временами так и тянет заменить исконное слово зарубежным. Взять хотя бы для сравнения английский и русский тексты Нового Завета. У них – «officer», у нас – «истязатель» (Лк. 12, 58). Чувствуете разницу?

3. Дуэль на рычагах

Речь в данном разделе пойдёт о планирующейся на ближайшее будущее операции, поэтому некоторые существенные подробности мне по известным соображениям придётся обойти молчанием.

Партия национал-лингвистов не скрывает, что, поскольку заимствованные слова возврату не подлежат, ближайшей задачей следует считать их скорейшую русификацию. Метод вытеснения сложен и далеко не всегда приводит к успеху. Да, иностранку «перпендикулу» когда-то удалось заменить на отечественный «маятник», «аэроплан» – на «самолёт», но это не более чем единичные случаи.

Следующее утверждение кому-то может показаться пародоксом, и тем не менее многие искажения родной речи продиктованы исключительно стыдливостью русского мышления. Борцы со словом «ложить» никак не желают уразуметь, что слово «класть» почитается в народе неприличным. А глагол «надеть» вызывает ассоциации сексуального характера. Как тут не процитировать А.Н. Толстого!

«– Ну, Кулик, скажи – перпендикуляр.

– Совестно, Семён Семёнович».

Кстати, не этим ли объясняется победа «маятника» над «перпендикулой»?

Стало быть, для вытеснения неугодного нам слова следует, во-первых, придать ему физиологический или сексуальный смысл (как это случилось со стремительно исчезающими из приличной речи прилагательным «голубой» и глаголом «кончить»), а во-вторых, подготовить ему соответствующую замену. Не представляю, как такое можно осуществить на практике.

Думаю, сказанного вполне достаточно, чтобы осознать всю бесперспективность данного способа. Гораздо привлекательнее выглядит метод ускоренного обрусения. Аналитическим центром при ЦК партии национал-лингвистов разработан план операции «Суффикс» или, как его принято называть в кулуарах, «Подкоп под правый фланг». Суть акции заключается в следующем: усилиями рядовых членов партии и сочувствующих внедряется мода заменять в устной речи иноязычный суффикс «-ор» («редактор», «терминатор», «спонсор») исконно русским суффиксом «-ырь» («редактырь», «терминатырь», «спонсырь»).