Координаты чудес (сборник)

Долгое время психологи придерживались мнения, что люди, утратившие значительную часть своих органов, склонны к цинизму. Сильвестре не был исключением. 

— Как бы то ни было, — заключил Поллетти, — мне кажется, что я совершенствуюсь. Неужели вы не согласны со мной, профессор? 

Профессор попытался поднять правую бровь, но обнаружил, что она уже поднята, тогда он опустил ее и закрыл левый глаз. Стало ясно, что профессор воздерживается от выражения своей точки зрения. 

— А теперь, — деловито заявил он, — переходим к следующему экзамену. 

Он нажал одну из кнопок на панели управления. В стене открылся люк, оттуда выскочил миниатюрный бар и остановился так резко, что полдюжины бокалов для шампанского попадали на пол и разбились. Поллетти вздрогнул. 

— Я ведь просил механика, чтобы он смягчил остановку, — покачал головой профессор Сильвестре. — Сейчас никто не заботится о качестве работы. Итак, Поллетти, приступаем к следующему испытанию. 

Он искусно смешал коктейль, наливая понемножку из разных безымянных бутылок, и подвинул стакан к Поллетти. 

Тот осторожно понюхал жидкость, задумчиво нахмурился и произнес: 

— Джин с ангостурой, немного соуса табаско. 

Профессор молча смешал еще один коктейль и подал Поллетти. 

— Водка с молоком и лимоном, — заявил Поллетти, — пара капель уксуса из эстрагона. 

— Ты уверен? 

— Совершенно. 

— Тогда выпей. 

Поллетти поднял стакан, взглянул на Сильвестре, еще раз понюхал и поставил стакан на стол. 

— И правильно, — согласился профессор. — То, что тебе показалось запахом уксуса, было запахом мышьяка — его в коктейле солидная порция. 

Поллетти смущенно улыбнулся, обнаружив, что переминается с ноги на ногу, как школьник, и сказал: 

— У меня сегодня насморк. Разве можно надеяться... 

Профессор взглядом заставил его замолчать, затем нажал кнопку на панели. Из стены выскочил диван и едва не снес стену. Оба сели. 

После короткой, но многозначительной паузы Сильвестре произнес: 

— Марчелло, до сих пор ты удачно избегал смерти. 

— Разве это не относится к большинству людей? — быстро возразил Поллетти. — Я хочу сказать, что природа самой жизни случайна и необъяснима... 

Профессора невозможно было отвлечь от выбранной темы. 

— В первый раз тебе повезло — жребий оказался счастливым: ты стал охотником, а в жертвы компьютер выбрал слабоумного англичанина. 

— Он был не слабоумным, — возразил Поллетти, — а рабом своих привычек. 

— Неважно... Англичанин оказался легкой добычей, — продолжал Сильвестре, — мечтой любого охотника. Затем ты стал жертвой, а твоим охотником был девятнадцатилетний юноша, страдавший от безответной любви. И снова убийство не составило для тебя особых трудностей; между прочим, по-моему, бедный мальчуган просто искал такой способ самоубийства, против которого не возражало бы общество. 

— Ничего подобного, — ответил Поллетти. — Юноша оказался немного рассеянным. 

— А когда ты стал охотником в третий раз, в качестве жертвы тебе попался этот нелепый немецкий барон, думавший только о лошадях. 

— Действительно, справиться с ним было нетрудно, — признался Поллетти. 

— Справиться со всеми было нетрудно! — воскликнул Сильвестре. Неужели ты думаешь, что так будет продолжаться вечно? А теория вероятности? Просто тебе еще ни разу не попался хороший противник! Больше ты не сможешь одерживать победы, не используя умственные способности, быстроту реакции, интуицию, без тщательной подготовки. 

— Послушайте, профессор, я не так уж плох. Смотрите, уже почти двадцать четыре часа, как я являюсь жертвой в своей четвертой Охоте, и еще ничего не произошло. 

— За тобой уже наверняка следят, — заметил Сильвестре. — Твой охотник изучает тебя, манеру твоего поведения, выбирает наилучший момент для нанесения удара. А ты даже не подозреваешь об этом. 

— Очень в этом сомневаюсь, — возразил Поллетти с чувством достоинства. 

— Вот как? Он сомневается! Ну что ж, посмотрим, как ты справишься с опознанием. 

Профессор Сильвестре снова нажал кнопку. В зале стало темно. Он нажал на другую кнопку. У противоположной стены возникли пять человеческих фигур. Четверо из них были подставные «ангелы», по терминологии Охоты, — многие выражения сохранились со времен легендарной второй мировой войны. Один был убийцей, и Поллетти предстояло его опознать. 

Поллетти внимательно посмотрел на фигуры. Они изображали полицейского, швейцарскую стюардессу, священника-иезуита, носильщика из отеля и иорданского араба. Они медленно подошли к дивану и исчезли. 

Сильвестре включил свет. 

— Ну? Кто из них был охотником? 

— Нельзя ли взглянуть еще раз? — попросил Поллетти. 

Профессор отрицательно покачал головой. 

— Я и так дал лишнюю секунду. 

Марчелло потер подбородок, взъерошил волосы и нерешительно произнес: 

— Араб показался мне каким-то подозрительным... 

— Неправильно! 

Сильвестре снова нажал кнопку, и у дальней стены возник иезуит, фигура которого в освещенном зале казалась прозрачной, но была хорошо видна. 

— Взгляни, — сказал Сильвестре. — Иезуит, вне всякого сомнения, не тот, за кого пытается выдать себя. Буква «И», первая буква в названии его ордена, видна как на правой, так и на левой стороне груди. Ведь это сразу его выдает! 

— Я никогда не обращал внимания на иезуитов, — пробормотал Поллетти, вставая и звеня монетами в кармане.

— Но в Риме они попадаются на каждом шагу! — воскликнул Сильвестре. 

— Именно поэтому я никогда не обращал на них внимания. 

— Как раз поэтому ты должен был замечать их! — В голосе Сильвестре звучало возмущение. — Фальшивая деталь в традиционной одежде — самый верный признак и сразу должна вызвать подозрение. — Он печально покачал головой. — Когда я принимал участие в Охоте, мы обращали на подобные вещи особое внимание. Ничто не ускользало от моего взгляда. 

— Ничто, кроме банана со взрывчаткой, — подхватил Поллетти. 

— Верно, — согласился профессор. — Этот парень из Нигерии узнал о моем пристрастии к тропическим фруктам. 

— Насколько я помню, у вас были и некоторые другие ошибки, — уколол учителя Поллетти. 

— А я и не скрываю, — голосом, полным достоинства, произнес Сильвестре. — Мне всегда не везло, поэтому теперь я стараюсь научить других избегать моих ошибок. У меня были весьма способные ученики. Боюсь, Марчелло, ты к ним не относишься. 

— Пожалуй, — согласился Поллетти. 

— Ты закончил полный курс обучения. Нельзя сказать, что у тебя начисто отсутствуют способности. Но какое-то глубоко засевшее безразличие, равнодушие мешает тебе вложить душу и сердце в самое благородное занятие человека — Охоту! 

— Пожалуй, вы правы, — признался Поллетти. — Почему-то интерес к этому у меня быстро исчезает. 

— Наверное, в твоем характере есть какой-то серьезный недостаток, печально произнес профессор Сильвестре. — Какая судьба ждет тебя, мой мальчик? 

— По-видимому, я умру, — заметил Поллетти. 

— Да, пожалуй, — согласился Сильвестре. — Но тут возникает другой вопрос: как ты умрешь? Будет ли твоя смерть великолепной, как гибель камикадзе, или жалкой, как у загнанной в угол крысы? 

— Не вижу особой разницы. 

— Что ты! Между этими смертями колоссальная разница! — воскликнул профессор. — Раз уж ты не можешь хорошо убивать, сумей по крайней мере красиво умереть. В противном случае ты навлечешь позор на свою семью, друзей и на школу тактики жертв профессора Сильвестре. Никогда не забывай лозунг нашей школы: «Умирай не хуже, чем убиваешь!» 

— Постараюсь запомнить. — Поллетти встал. 

— Мой мальчик! — Сильвестре тоже поднялся и положил стальную руку на плечо Поллетти. — Твое кажущееся равнодушие — всего лишь прикрытие глубоко скрытого мазохизма. Ты должен бороться не только с охотником, угрожающим твоей жизни, но и с более опасным врагом внутри себя. 

— Постараюсь. — Поллетти попытался подавить зевоту. — Но сейчас я должен спешить, у меня назначена встреча...