Своё никому не отдам (СИ)

Хозяйка выдала Грише чистые порты и рубаху, а то в одном полотенце на чреслах прохладно вечером, и отправилась мыться, поручив присмотреть за кашей. И чего, спрашивается, за ней смотреть — стоит себе в печи и томится. Его больше интересует внутреннее убранство дома.

За печью в закуте, отделённом от остального пространства занавеской, стоит крепкая кровать на две персоны. И, судя по наличию одежды, мужчина в этом доме бывает нередко. То есть отец сюда наведывается и его тут всегда ждут. Свечи и книги, многие по медицине. Столовая посуда работы не сельского гончара, а выделанная в городских мастерских. Сразу припомнилось, что вещички, которые носит Наталья, не все из домотканой материи. Шелков он не припоминает, однако ткани мануфактурного производства видел определённо.

Надо же! Ещё недавно смотрел на всё это совсем другими глазами и, хотя видел то же самое, ни о чём подобном не задумывался. А вот календарь на стене. Лист, расчерченный на клеточки. Такие недавно вошли в обиход. Две шкатулки на полке под зеркалом — тоже признак достатка. Это вещи дорогие. Но и облик простой крестьянской избы проступает. Широкие лавки вдоль стен, полки с туесками и корзинками. Печь с ухватом рядом в углу и длинной кочергой. Кстати, как там каша?

Вовремя достал. В самый раз. А тут и хозяйки пожаловали, замотанные в просторные полотнища некрашеного полотна. Переоделись за печкой и уселись за стол.

Спал царевич и ничего не слышал. Да и не было ничего особенного, чтобы прислушиваться. Только Наталья долго ворочалась и изредка вздыхала на соседней лавке.

Глава 4. Ревность

Растолкали Григория ни свет, ни заря. Напоили парным молоком, и спровадили восвояси. Женщинам надо и в Берестово ко князю Федоту бежать, и стирку у себя заводить, так что нечего тут слоняться без дела и под ногами путаться. Такое вот впечатление осталось у него от прощания с любимой и её матушкой. И ещё показалось, что Наталья смотрела на него как-то уж слишком сурово. Ну да, в этом доме его воспринимают как своего и, ясное дело, не церемонятся. Вспомнилось из детства, когда они с Наташкой толкались играючи и опрокинули решето с перебранными и очищенными груздями, так ей от матери сразу вицей перепало. А он и себе потребовал равной кары за равную вину. Было больно, даже слёзы тогда из глаз выступили.

С того случая хоть полотенцем, хоть крапивой он от этой женщины получал безвозбранно, а соседи про то, что за разные шалости порют вместе с собственными чадами царевича, ещё и не догадывались. Наверное, потому и чувствует он к этой деревне такое уважение.

По мостику перешёл речушку, обогнул заросли тальника и через полянку между старых вётел, ту самую, на которой они с Федоткой чуть друг друга не закололи, вошел в лес. Утренний туман здесь гуще, но тропа хорошо знакома и мышцы уже разогрелись. Сонливость ушла, а ноги сами собой побежали, хоть и похлопывал по ягодицам опустевший берестяной короб.

На спящее подворье царской резиденции вошел через ворота, приветливо кивнув ночному сторожу и махнул рукой конюху. Добрался до своей горенки, переоделся в шелка. Ну вот, старая жизнь завершена. Пора начинать новую. Пожалуй, стоит для начала разобраться с тем самым местом, где обитал он долгие годы и какое-то время поживёт ещё. С этим самым дворцом-теремом. То есть посмотреть на него взрослым взглядом — у него последнее время это уже несколько раз получилось. Отчего бы и не попробовать ещё?

Вышел на середину двора и принялся озираться. Терем о двух этажах, сложенный из брёвен, толщиной примерно в один обхват — точно таких же, как и Федоткина изба. Только здесь, в значительно более крупной постройке они не кажутся толстыми. Дерево потемнело за многие годы, однако гнили нигде не видно. Стены прямые, углы вертикальные, стёкла в окнах чистые. Кругом царит порядок — ни мусора, ни навоза. Трава кое-где вытоптана до грунта, а в остальных местах скошена. Справа и слева вперёд выставляются длинные одноэтажные корпуса, в которых обитает челядь. На иностранный манер называются флигелями. Если пройти вдоль них, попадаешь на задний двор, замкнутый конюшней, за которой раскинулся ухоженный сад. Коровник, курятник, дровяник — это устроено позади флигелей.

Всё обошел, глянул издали на кровли. Тесовые. Прорех не видно. Вернулся к стене основной постройки, потыкал пальцем в щели. Паклей проконопачено. Глядь, а рядом дворецкий стоит и молчит, всем своим видом показывая, что ждёт. Распоряжения ждёт или упрека, не знает, но, коли хозяин всё обошел и осмотрел, то вот он тут.

Вообще-то, если по-старинному, по-рысски, то ответственного за такого рода большой жилой комплекс полагается называть ключником. А в крепости или гарнизоне — то комендантом. У франов его именуют кастеляном, то есть дворцовым, если перевести буквально. Похоже на рысское «домовой», потому, наверное, и нарекли дворецким, чтобы изгнать из слова любые признаки языческого духа.

Так вот этот самый дворецкий и стоит рядом с володетелем и ожидает взбучки.

— А скажите мне, Никифор Никонович, из чего паклю делают?

— Так из льна, Ваше Высочество.

— Из него же полотно ткут!

— Так перед тем, как материю соткать надо нитки спрясть, а перед тем, чтобы куделю от ости отделить, стебли вычёсывают, и как раз очёсы в паклю и уходят.

Так и стояли царевич с дворецким у всех на виду. Старший объяснял, а младший расспрашивал. Примечал раньше Григорий, как лён убирают да мнут, а остального никогда не видывал. Пряли женщины обычно зимами дома, и ткали там же. Только этого со снежной крепости или ледяной горки не рассмотришь. Поэтому вопросов было много, а потом у ворот какая-то кутерьма случилась, и оттуда прибежал солдатик.

— Девка прибёгла чернявая, говорит коряво, но что точно поняли — к царевичу просится.

— Проводи её к нам, — Гриша уже утомился выслушивать про пряжи и нитки.

Черноглазая девчонка, назвалась Зухрой и передала просьбу Натальи отправить к ней в Берестово карету, чтобы она с Федотом съездила на ней в город. Ну-ну! Это он что, недостаточно взрослым ей показался?! Стоп! Он же взрослый, и думать должен по-взрослому. Пускай едут. А он верхами да напрямки тоже туда явится и поглядит, что это они затеяли.

— Прикажите закладывать, Никифор Никонович. А девица эта пускай тоже едет с кучером и дорогу показывает.

Сам же неспешно отобедал, обстоятельно с великим тщанием собрался и уехал верхом. Один, без спутников. Он уже взрослый, а на Ендрике не шалят по дорогам.

Почему не шалят? А вот впереди казачий разъезд подъехал к развилке и остановился. Ждут, когда одинокий путник приблизится. И на него посматривают, и по сторонам озираться не забывают. По одежде признали, в нем человека знатного, однако спрашивают, как положено.

— Кто таков, Ваше Благородие? Откуда и куда следуешь?

— Григорий, сын Ивана Даниловича, государя нашего. Из терема своего еду в город по делам.

— А почто один, без свиты?

— В этих местах спокойно, а дорога тут прямая и не дальняя, не собьюсь.

— Уж не обессудь, Ваша Высокка, а только Никандр с Фролом проводят тебя до места, — усатый, возрастом старший остальных, хмыкнул в кулак. — Служба у нас такая.

И ведь ничего не возразишь. Куда денешься, коли служба у человека. Кивнул благодарно, и дальше поехал. Рысью тут часа за три добраться можно.

Верховые не отставали и с разговорами не лезли. Оставались за спиной перелески и поля, деревни и речушки. Телеги встречались — обычное дело. Не о чем разговаривать. Жатва ещё не началась, и рожь за обочинами дороги волновалась, колеблемая заметным ветерком. Потом открылся вид на бухту, и приблизились избы стрелецкой слободы. Вот тут-то, окинув взором панораму разбросанного по берегам города, Гриц и сообразил, что не знает, куда он едет. Где здесь искать Наталью и Федота?

Остановился на пригорке, съехав немного в сторону от езжего пути и принялся всматриваться в открывшийся вид. В воинском поселении основное место занимали огороды. Это понятно — рожь и овес входят в довольствие, так что пахать поля служивым не приходится, но участки под картофелем и свёклой велики. Избы здесь рубленые, обычные — на четыре стены с невысокими просторными крылечками, покрытыми, как и дома, берестяными крышами. Среди дворовых построек угадываются хлевы и конюшни, но если помещения для коров встречаются сплошь и рядом, то лошади у стрельцов — редкость. Бани, дровяники. Невольно пересчитал дымовые трубы жилых строений — чуть более сотни вышло. Дальше, лепясь к заливу, идут узкие полоски наделов горожан, обратившись одной из коротких сторон к воде, а второй — на улицу, которая обегает берег петлёй.