Своё никому не отдам (СИ)

Что интересно, поминали поселковые ребятишки Чертозная Викторовича. Одному тот самострел помог наладить, Гриц видел — отличная получилась штуковина. Заостренная палочка с карандаш размером в бревне оставляет вмятину с полногтя глубиной, а попасть в зайца из неё можно шагов с пятнадцати. Уж в арбалетах-то он знает толк. Так что будущий неофициальный тесть как раз из тех людей, с которыми искренне хочется дружить.

Так ведь и дочка у него не проста. Конечно! Родители часто учат деток тому, что умеют, так что секреты этого человека наверняка не от неё скрываются. Да и маменька непроста. В авторитете она. В великом авторитете, поскольку искусная знахарка. Ведь раны и хвори к ней несут со всей округи, стало быть, этот Чертознай, которого в семье называют Филиппом, и Милене немало секретов целительских открыл. Сам-то он настоящий лекарь и практикует в городе. Точно! О докторе Филиппе идёт добрая слава. Именно к нему и отправляет дворецкий прихворнувших домочадцев.

Вот так и сложилась цельная картинка из ранее известных обстоятельств. Хорошо иной раз подумать. Ему этим скоро придётся заниматься часто. Вскоре после покоса и начнёт.

Стога сметали узкие и высокие. Здесь среди леса ветром их не повалит, а зимой каждый уйдёт в три воза. Это уже по снегу на санях станут вывозить, а до той поры — пускай стоят. Как управились, взвалили на плечи полегчавшие короба (провизию-то съели), и разошлись на три стороны. Женщины — в деревню, царевич во дворец, а доктор — в город к своей практике.

Гриша взял правее, чем следовало бы. Надо ему заглянуть в Берестовку к Федотке, да потолковать без поспешности. Всё-таки на службу просится человек, понять бы, каков он. Что упрямый и не трус — это ясно. А вот обо всём остальном можно только догадываться. Если впускать кого в ближний круг, то неплохо бы сначала познакомиться ближе.

Царевич потихоньку переходил к новому для себя состоянию. Состоянию взрослого человека. То есть готовился действовать осмысленно, целенаправленно и ответственно. Почему эти мысли появились в его голове? Наверное, потому, что его так научили. Ведь не напрасно же он столько времени грыз гранит науки! Обычно его сверстники стараются кому-то что-то доказать, превозмочь, добиться. С кем-то борются или от чего-то бегут. А вот ему ничего этого не требуется, потому что он ни в чём подобном не нуждается. Всё ему дано авансом по причине высокого рождения. Остаётся просто жить и испытывать от этого удовольствие. Делать то, что хочется, получать то, что нравится.

А чего же ему хочется? Тут и думать не о чем. Стать взрослым по-настоящему. То есть человеком, на которого можно положиться. И, конечно, окружить себя людьми, которым готов доверять.

Тропа вывела его на поляну, где сено уже скошено и смётано в стога, а на её противоположном конце виднеются две женские фигурки, уходящие в сторону деревни. Милена и Наталья. Точно, он ведь повернул к Берестовке уже после того, как расстался с ними, и заложил крюк. И ему сейчас не за ними надо идти, а снова следует взять правее. Зато приятно полюбоваться на красивых молодых женщин с самого выигрышного ракурса. Хороши! Или это так кажется по контрасту с задом идущей рядом Пеструхи?

Федотка рубил дрова. Не колол, а именно рубил. То есть пересекал топором бревно поперёк. То ли устал, то ли сноровка не та, но дело двигалось неважно. Щепа неохотно вылетала из паза, который он прорубал поперёк волокон. Голый торс блестел от пота, а покрытая мокрыми пятнами рубаха сохла на тыне.

— Дяденька, а можно я попробую, — царевич подошел незаметно и обратился негромко.

— Извольте, Ваше Высочество!

Гриц осмотрел топор. Хорошо насажен, правильно заточен. Пойдёт. Однако рубаху снял заранее и принялся за работу. Опыт — великое дело. Он и на покосе так чурбаки вырубал для основания стога — сено ведь не прямо за землю мечут. Одним словом, князь трудоустроился на подтаскивании кривых, не годных для строительства брёвен, и откатывании готовых чурбаков, а царевич с удовольствием играл мышцами и наслаждался собственным мастерством. После монотонного труда на покосе тело радовалось новым движениям. Да не так уж много корявых древесных стволов тут оказалось.

Чурбаки колол уже хозяин, а гость складывал в сарае поленницу и осматривался. Пятистенок, сложенный из толстых, в обхват, потемневших брёвен, осел, но стоял прямо и выглядел надёжным. На крыше новая солома. Видно, что опытная рука постаралась. Но сам дом не барского вида. Скорее это жилище зажиточного крестьянина. Печка топится, значит стряпают. Никакой живности на подворье не наблюдается и челядь нигде не мельтешит.

Княжна Татьяна появилась на крыльце, одетая в юбку и кофточку. Маленький передник, чепец — иноземный вид имеет девочка в домашней обстановке. Рысские крестьянки летом предпочитают сарафаны.

— Здравствуйте, Ваше Высочество. Прошу отобедать.

— С радостью, княжна.

Парни умылись у кадушки, поплескав друг другу на руки надколотой крынкой, и прошли в горенку. Тут обнаружилась ещё одна женщина средних лет, сидевшая за столом и даже не попытавшаяся привстать при виде гостя. Так сидя и поклонилась, после чего разложила по мискам кашу. Добрую духовитую рисовую кашу с маленькими кусочками мяса. Вкусно получилось и сытно.

Гриша ел молча и размышлял о подмеченном. Рис в этих местах не растёт, значит, привезли из города. Тут пешком за день можно в обе стороны обернуться. Мясо в средине лета тоже лишь господа кушают. Народ попроще каши ест, пустые щи или творожок, ну и рыбкой себя нередко балуют. Но скотину режут зимой. То есть обычаи в доме, как у состоятельных людей.

Зато сервировка — проще не бывает — всё кустарное, из глины и дерева, скатерть отсутствует, как и салфетки. Прислуга есть, но питается с хозяевами за одним столом, а почему женщина не встаёт, это наверняка выяснится позднее. Достаток в этом княжеском доме весьма скромен.

После завершения трапезы брат с сестрой помогли женщине перебраться на кухню и отнесли туда посуду.

— Ноги Бригитта застудила, — объяснил Федотка. И никак эту фразу не продолжил.

А они с сестрицей молчуны знатные. Однако за стол вернулись и устроились рядом с гостем.

— Желаете выслушать нашу историю?

Кивнул. Даже ухмыльнулся про себя. Интересно стало, во сколько слов этот чурбан с глазами уложит жизнеописание своего семейства. Ведь каждое слово из себя выдавливает так тяжело, словно с родными навек расстаётся.

Но не тут-то было. Слово взяла Татьяна.

— Род наш князей Засецких, крепко повздорил ещё с дедушкой Вашим и отправился с чадами и домочадцами в земли заморские. Наделы и имения казна конфисковала, но батюшка наш довольно добра в сундуках увез, так что жили мы широко и часто переезжали. Батюшка с матушкой жизнь вели открытую, принимали у себя людей благородных, и сами званы бывали в дома именитых фамилий на балы да ассамблеи. Мы с Федотом и родились и выросли на чужбине. Я во Франии появилась на свет, а брат мой в стране нидеров. Последние годы мы провели в Сельджукии, и всё было хорошо, пока султан за что-то на папеньку не осерчал. А злится он совсем не так, как царь рысский. В дом пришли люди с саблями и всех зарубили. Нас кормилица вывела через сад сразу в лес. Там, оказывается, ход был давно приготовлен, и пока солдаты выламывали двери, мы убежали.

Много дней сидели и не показывались из зарослей, а потом долго уходили пешком и мёрзли в горах. Застудились. Федоту с той поры больно говорить, а у Бригитты ноги стали плохо ходить. Братья несли её на скрещенных палках и мы добрались до порта. Только нам нельзя было туда приходить, потому что по всей Сельджукии рыскали солдаты и искали нас. Братья украли рыбацкую лодку, на ней мы долго плыли и приплыли в Рыссию. Потом мы пришли к царю и поведали ему всё, как было, и он сказал, что если мы князья, то пусть князьями и останемся, потому что дворяне ему нужны. И пожаловал Берестово в кормление.