Форпост "Надежда" (сборник)

— Три против одного, — в гробовой тишине пробурчал американец.

— Ладно, — сказал Донкин. — Сделаем короткую остановку, если члены Комиссии не против, и сменим положение исследуемого объекта.

Механическая рука с горелкой отодвинулась, пламя погасло. Теперь, через несколько минут, предстояло сделать еще одну попытку и, вероятно, последнюю. Сейчас руки-манипуляторы опустят шар на дно камеры и сменят свое местоположение. Тогда пламя горелки пройдет по тем участкам поверхности, которые до этого были закрыты железными «пальцами», и, может быть, именно там и отыщется ахиллесова пята ярко-желтого шара… но скорее всего ее не существует.

Шар, находящийся до этого в полной неподвижности, дрогнул и стал опускаться вниз. Механические руки бережно опустили его на дно и разжались, отойдя немного в стороны. Одна из рук поднялась повыше, другая опустилась. Потом руки снова сжали шар, повернули на девяносто градусов вокруг оси и опять разжались. Одна из рук сместилась вправо, другая влево; и они вновь потянулись к шару, чтобы теперь захватить его окончательно и поднять наверх, к горелке…

За всем тем, что произошло в следующий момент, никто не успел уследить: все произошло мгновенно, в сотую долю секунды. На дне камеры только что лежал шар, и тут же вместо него появились две половинки шара. Позже, когда видеозапись повторяли с большим замедлением, можно было увидеть, как шар некоторое время чуть покачивался на дне камеры, потом замер, а затем на его поверхности, строго по «экватору», появилась ярко-красная нить. Тут же верхняя половина поднялась в воздух, в воздухе отошла в сторону, перевернулась и мягко легла рядом с нижним полушарием. Верхняя половина была пуста, а нижняя заполнена желтого цвета деталями самых причудливых форм, в которых на первый взгляд не было никакого порядка. Детали были кубовидными и цилиндрическими, коническими и горообразными, детали были объемными и плоскими; и, однако, во всем этом нелепом желтом нагромождении угадывался все-таки некий центр, что-то самое главное, потому что одна из деталей — узкая длинная пластинка — имела другой цвет, была ослепительно красной.

Но все подробности этого внезапного превращения были увидены уже позже, позже появилась и все объясняющая версия — верная ли только? — для того, чтобы открыть шар, необходимо было просто придать ему строго определенное положение, что и сделали случайно руки-манипуляторы; а в первое мгновение члены Комиссии, ученые со знаменитыми именами, молча застыли, оцепенело глядя на телеэкран. Стыдно признать, но у Мориса Клемана действительно даже был раскрыт рот, потому что никто не ожидал, что ЭТО произойдет так просто.

Желтая мешанина непонятных деталей и ярко-красная пластинка среди них…

Сразу приковывающая к себе взгляд ярко-красная пластинка.

Джон Саймон пришел в себя первым и кинулся к окну иллюминатора, словно бы усомнился в исправности телеаппаратуры, но аппаратура была в порядке: на дне камеры действительно лежали две половинки раскрывшегося шара, и точно так же, как на телеэкране первой бросалась в глаза узкая ослепительного красного цвета пластинка сантиметров в десять длиной…

Так вот, летел себе спокойно — или стоял на месте, все относительно эдакий космический буй внеземного происхождения, посылал куда надо и кому надо какие-то сигналы, скорее всего навигационные, но потом случилась какая-то неисправность, авария: и вот космический буй упал на Землю. Теперь же большая группа людей не спит ночами и сбилась с ног, потому что пытается найти то, чего нет и для чего буй попросту не предназначен: записанные неведомым способом и образом драгоценные для человечества научно-технические сведения, до которых самим землянам еще вот как далеко, или хотя бы записанную информацию о существах, изготовивших этот ярко-желтый шарик, случайно найденный четырьмя землянами близ деревушки, которая знаменита теперь не меньше, чем города Париж, Токио и Риоде-Жанейро. А за тщетной работой этой вымотавшейся группы людей следит затаив дыхание весь мир, репортеры пишут черт знает что, изо всех сил напрягая свою тусклую, скупую фантазию, потому что члены Комиссии дают интервью весьма неохотно. Но это понятно: кому захочется много распространяться о косности своего ума и о том, что ничего, ровным счетом ничего пока он не в силах понять.

Программа? Есть, конечно, детально разработанная программа исследований, вот сейчас пришла пора исследовать Красную Пластинку на атомном уровне… Но может быть, программа — это всего лишь ряд совершенно ненужных в данном случае действий, а на самом деле необходимо что-то совсем другое.

Донкин устало потянулся. Он сел за пульт электронного микроскопа только что, но тело уже налилось тяжестью, пальцы рук, лежащие на кнопках, были непослушны и тяжелы. Усталость накопилась за эти дни — и физическая, и душевная.

И не только от работы, от этих бесчисленных проб на намагниченность, физико-химических анализов, интроскопирования и так далее. Если в международной Комиссии полтора десятка ученых, значит, неминуемы легковоспламеняющиеся научные споры, дискуссии, в которых сталкиваются разные мнения, концепции, разный опыт, причем нередко в пылу полемики уважаемые ученые оказываются весьма далеки от главного, от Посылки. И председателю экстренной Комиссии приходится мирить, уговаривать, улаживать, настаивать на своем.

Любопытно, кстати, когда председатель Комиссии в последний раз работал с электронным микроскопом? Донкин добросовестно попытался припомнить, и получилось, что в незапамятные времена. Теперь большую часть работы он делает за письменным столом, в кабинете, а в лабораториях, с приборами, аппаратурой, работают более молодые коллеги. Все правильно: в самое пекло боя на фронте науки идут молодые солдаты и офицеры, а старый маршал руководит сражением с возвышенного командного пункта. Но вот сейчас случай такой, когда все сражения начинает именно маршал, а уж потом уступает место в строю другим.

Время шло. Но Донкин снова, как и перед вскрытием шара, медлил, хотя чувствовал — плечами, спиной, — как нетерпеливы люди, стоящие сейчас за его креслом. Перед работой нужна психологическая установка. Он всегда так настраивался на работу: уже на рабочем месте, перед тем, как взять перо, а теперь вот за пультом микроскопа, давал волю «потоку сознания», возникали самые разные, иногда неожиданные ассоциации, а между тем, всегда это получалось, ум, воля все ближе подходили к той черте, за которой уже ничего не остается, только всецелая поглощенность работой.