Пять сотых градуса ниже абсолютного нуля

- Ничего, ничего, я так.

Теперь они стояли, сосредоточенно глядя друг на друга. Мысли Лапина не путались, не метались в невообразимом хаосе. Уж кто-кто, а он-то умел сопоставлять факты, находить единственно возможный вывод. И даже самая нелепая фантастичность этого вывода его никогда не пугала.

- Скажите, во что одет мальчик? - спросил он.

- Очень странно, знаете ли, одет. На нем костюм с плеча взрослого мужчины. Вид у мальчика в нем весьма комичный.

- Костюм черный, выгоревший на солнце. Пуговицы лиловые, пришитые черными нитками?

- Да, да, совершенно верно!

- Сорочка зеленая с белой полоской. Туфли коричневые с тупыми сбитыми носками, а шнурки желтые.

- Так вам все известно?!

- Фу-ты! - Лапин достал носовой платок и вытер сразу вспотевшее лицо. - Так ведь и до инфаркта недалеко... Ах, Ошканов, Ошканов, ты все-таки сказал свое слово!

- Ради бога, - взмолилась Сычева, - объясните же, наконец!

- Позвольте мне прежде самому прийти в себя, - сказал Лапин. - Вот мы с чего начнем: я должен немедленно видеть мальчика. Михаил! - закричал он. - Миша!

Появился заведующий лабораторией с мотком проволоки на плече и с коробкой под мышкой.

- Генератор не включать, - приказал Лапин. - И никого к нему не подпускать. Слышал: никого! Головой отвечаешь.

- Шеф, - обиделся Миша, - ты меня с кем-то путаешь.

8

Стараясь не шуметь и через плечо поглядывая на следовавшего за ней Лапина, Ксения Марковна вошла в комнату. И с испуганным возгласом попятилась обратно. На диване, вытянувшись на спине, переплетя пальцы на груди, звучно храпел мужчина преклонного возраста. У него было лошадиное лицо с отвисшей нижней челюстью и седая кудрявая шевелюра.

- Боже мой! - перепугалась Ксения Марковна. - Кто это?

- Рекомендую, - торжественно провозгласил Лапин, - Ошканов Ефим Константинович, инженер-исследователь лаборатории низких температур.

Его голос разбудил спящего. Ошканов открыл мутные, глубоко сидящие глаза и повернул голову. Не узнав стоящей перед ним женщины, он, кряхтя, сел.

И тут увидел Лапина.

- Георгий Михайлович? - удивился он. - Что-нибудь случилось?

- Я думаю, да, случилось, Ефим Константинович. Но прежде познакомьтесь с хозяйкой квартиры, в которой вы изволите находиться.

- Позвольте... Действительно, где это я?

Он озадаченно разглядывал незнакомую комнату, диван, на котором лежал, самого себя. Но, видно, уже начинал кое-что припоминать, лицо его становилось все более сосредоточенным. Увидев наброшенный на спинку стула свой пиджак, Ефим Константинович поспешно надел его. Краснея от натуги и смущения, тяжело дыша, надел и завязал туфли.

- Извините, пожалуйста... - Он исподлобья все поглядывал на Ксению Марковну. - Как неловко получилось... А зеркало у вас где?

Ксения Марковна, еще не обретшая от волнения дара речи, указала на двери в прихожую. Ошканов, шаркая туфлями по паркету, направился вон из комнаты. Уже не соображая, что можно включить свет, он в полутьме прихожей почти вплотную приблизил лицо к зеркалу, сосредоточенно вглядываясь в свое отражение.

Свет включил вышедший за ним Лапин.

- Ничего... - разочарованно пробормотал Ошканов, - никаких следов воздействия...

- О чем вы, Ефим Константинович?

- Я все объясню, разумеется. Но должен сразу сказать, Георгий Михайлович, - ваши надежды на меня не оправдались.

- А вы в этом уверены?

Лапин взял Ошканова за локоть, провел обратно в комнату, усадил на диван и сам сел рядом. Поодаль на стуле застыла Ксения Марковна, все не сводящая глаз со своего ночного гостя.

- Что вы делали ночью в лаборатории? - спросил Лапин. Зачем включили генератор?

Ошканов, насупившись, долго молчал.

- Я жил с единственной целью, - хрипло произнес он, создать рабочую теорию революционных переворотов в науке и технике, на основе законов диалектики, прочно соединенную с математикой. Тогда, начиная любое исследование, ученый сможет заглядывать в будущее и заранее предусматривать все возможные последствия от своего творения. Куда там! Меня никогда не принимали всерьез. А ведь еще шестнадцать лет тому назад я на основе своей теории предсказал, куда ведет поиск отрицательных абсолютных температур.

- Куда же? - Лапин заглянул в лицо Ошканова.

- В область самопроизвольного возникновения тахионов, создание в пространстве замкнутого объема с обратным ходом времени.

- Ч-ч-черт! - Лапин хлопнул себя по коленям, вскочил и заходил по комнате. - Отрицательное-то время мы отнесли к категории мнимых величин, к чисто математической абстракции. Это значит - остановились на полдороге. Недотепы! Олухи! Но вы-то, вы, Ефим Константинович? Вы чего же во все колокола не били? Как могли вы спокойненько сидеть у своего кульмана и чертить болтики-винтики, зная, что уже идут исследования, идет вторжение в мир отрицательных абсолютных температур?

Ошканов беспомощно развел руками.

- Я старался делать все, что было в моих силах. Писал статьи, которые расценивались как научная фантастика. Ходил по школам, старался рассказывать как можно интереснее. Тешил себя надеждой: вдруг зажгу хотя бы одну юную душу. Хотя бы одну! - Ошканов замер, сгорбившись так, что Георгий Михайлович перестал видеть его лицо. - Увы, природа обошла меня всем, в чем я так нуждался, - ни исследователь, ни лектор, ни публицист... В общем, полная бездарность. И вдруг... Ошканов выпрямился, повернулся к Лапину. - И вдруг появились вы, Георгий Михайлович. Вначале я не мог поверить, принял за иронию судьбы.

Лапин перестал расхаживать по комнате, замер на месте.

- Вы создали установку, которая позволила вам пробить дно температурного колодца, - голос Ошканова неуловимо изменился, в нем послышалась не присущая ему твердость. - Ваша цель - получить новый источник энергии, эффективный и неисчерпаемый. Но вы, не чураясь диалектики, догадывались, что прорубаете окно в новый неведомый мир, который откроет перед вами не только новые источники энергии. И вы понимали, что с помощью одной математики в это окно не заглянешь.

- Ну же, Ефим Константинович! - поторопил умолкнувшего Ошканова Лапин. - Не томите душу!

- Да что ж, ничего такого особенного. За два года, что я у вас протолкался, времени было вполне достаточно, чтобы сообразить, какие чудеса лежат хотя бы подле самого окна.