Остров Таусена(изд.1948)

— Нет, комната для приезжающих, — ответил Миронов. — У нас тут не красный уголок, а целый клуб есть. Сейчас вас будут кормить обедом, — добавил он без всякого перехода.

— Спасибо, Сергей Петрович, мы недавно в поезде основательно закусили, — возразил Цветков. — А не выслушаете ли вы нас сначала? Есть у вас сейчас время?

— Говорите, говорите!

Цветков рассказал, зачем они приехали.

— Вам такие утки не попадались? — спросил Гущин.

— Нет. Не встречались. Так вот вам охотник говорил, что эти птицы летят с полуночи. А сегодня как раз с нашей брюги пойдет в море дрифтер…

— Что с чего пойдет? — не понял Гущин.

Миронов засмеялся:

— С непривычки наших поморских слов не поймешь. Брюга — это пристань по-вашему. А дрифтер — тоже москвичам в новость. Судно, которое тянет плавные сети. Пойдет дрифтер на полночь. Если эти птицы вправду с той стороны летят, — кто знает, может, вам и повезет. А потом я думаю, что вам поплавать интересно будет.

— Конечно! — согласился Гущин.

— Ну да. Увидите, как работаем. Наш Север дает большую часть рыбы для Советского Союза, да еще на экспорт отправляем. И с каждым годом больше будем давать!

Он стал словно выше, прямее. Гости с удовольствием смотрели на него.

— Я тоже на дрифтере пойду с вами вместе, — продолжал Миронов и вдруг направился к двери. — Сейчас обед пришлю. Мы уже обедали, так что вам вдвоем придется.

— Да ведь я вам только что говорил, Сергей Петрович, — мы сыты! — крикнул ему вдогонку Цветков.

Но Миронов не слушал его.

— Отдохните, — сказал он, обернувшись, — а через полчасика поднимем якорь.

— Вот и материал для очерка! — обрадовался Гущин. — Председатель-то, видно, энтузиаст своего дела.

— Ну что же, — улыбнулся Цветков, — ни пера, ни чернил!

— Что такое? — удивился Гущин.

— А как же, — пояснил Цветков, — ведь охотнику говорят: ни пуха ни пера! Мне этого пожелал Рашков. А литератору надо говорить: ни пера, ни чернил!

Гущин рассмеялся:

— Уж ты скажешь!

Тихонько постучали в дверь.

— Войдите, — сказал Цветков.

Вошла высокая девушка с толстой русой косой. Она застенчиво поздоровалась с гостями, поставила на стол обед и, пожелав приятного аппетита, ушла.

Обед состоял из кетовой икры, лапши, вареной рыбы и овощей — салата, редиса и моркови.

— Отметь-ка, Сурок, в своем очерке, — сказал Цветков, — свежие овощи на Севере стали будничным явлением.

Не успели они кончить с обедом, пришел Миронов.

— Ну как, товарищи, вы очень устали с дороги? Дрифтер скоро поднимет якорь.

— Ничуть не устали, — возразил Гущин. — А разве колхоз имеет собственное судно?

— Нет, пока не имеет, — ответил Миронов, — но обязательно заведем. А дрифтер нам дает МРС.

— Ну, уж расшифровывайте сразу, — попросил Гущин.

— Моторно-рыболовецкая станция, — пояснил Миронов. — Эти станции для нас — то же, что МТС для земледельческих колхозов.

Они втроем вышли на залитую солнцем улицу. Ребятишки стайкой бежали из школы. Белые куры леггорны деловито рылись в земле. Давешняя девушка с косой сидела на крыльце.

— Сонюрка, убери в приезжей, — негромко сказал ей Миронов.

До гавани было не близко, и по дороге москвичи расспрашивали Миронова о колхозе.

Оказалось, что правление помещалось в старой части колхоза. За последние годы село сильно разрослось. Новая часть прилегала к морю и резко отличалась от старой.

Очень широкие и прямые, усаженные деревьями и кустарниками улицы пересекались под прямыми углами, разбивая поселок на правильные квадраты. На небольших площадях зеленели скверы. Сквозь поредевшие и пожелтевшие кусты были видны белые и зеленые скамьи, маленькие фонтаны и клумбы с яркими осенними цветами.

На усыпанных желтым песком площадках играли маленькие дети.

Возле самой пристани возвышались два новых больших кирпичных здания.

— Вот и наш клуб! — гордо сказал Миронов, указывая на дом с садом, где среди зелени и цветов белели статуи. — Жаль, что сейчас не успеете все осмотреть — дрифтер скоро отойдет… А это наша сушилка и консервный завод.

Только-только ввели в эксплоатацию.

— Какая сушилка? — не понял Цветков.

— Электрическая, рыбу сушить, — ответил Миронов.

— А как же старик? — удивился Гущин.

— А вы с ним познакомились? — засмеялся Миронов. — Это музейная редкость.

Старик заслуженный, о покое и слушать не хочет. Ну, мы и решили оставить ему такой… как бы островок прошлого. Пусть считает себя полезным для колхоза.

Да оно и впрямь полезно: молодежь будет видеть, как раньше работали и чего теперь достигаем!

У пристани стояло небольшое судно с отклоненной назад трубой. У кормы и носовой части высились мачты, соединенные антенной. На корме белели крупные буквы: «Арктика». Море было так спокойно, что корабль казался вплавленным в синее стекло. Кто-то закричал с палубы:

— Катай якорь!

Когда гости и Миронов поднялись на палубу, завизжала лебедка, накручивая якорный трос. На палубе началось оживление. Немного спустя дрифтер стал чуть вздрагивать. Солнце едва заметно повернуло к западу.

— Вы очень заняты, Сергей Петрович? — спросил Гущин, привычным движением доставая блокнот и плохо очиненный карандаш: у него никогда не хватало терпения аккуратно очинить.

— Нет, не очень, — ответил Миронов. — Можете, если хотите, спрашивать. Тут в основном техник из МРС распоряжается.

— А скажете, почему вы так поздно выходите в море?

— Как «поздно»? — не понял Миронов.

— Ну, не ранним утром.

— А… сети долго будут выметывать. К ночи кончат… Так это и надо. Днем плавными сетями не ловят: рыба видит сеть… А за ночь ее много наберется.

На восходе сети выбирают.

Миронов родился и вырос здесь, на побережье. Всю свою жизнь, кроме четырех лет, проведенных на войне, он занимался рыболовством; немудрено, что дело свое он знал и мог немало порассказать приезжим.

— Вот, например, сельдь, — говорил Миронов. — Она может край обогатить, а то вдруг исчезнет, и несколько лет подряд ее нет.

— А почему же исчезает сельдь, это известно? — спросил Гущин.

— Не совсем, — ответил Миронов. — Одно можно сказать: лов сельди неодинаковый. В разные годы вода в море бывает теплей или холодней. А от этого зависит питание сельди. Знаете, чем она питается?

— Какими-нибудь рыбешками… — замялся Гущин.

— Нет, — сказал Миронов. — Питается она планктоном. Это самые мелкие твари, их только в микроскоп видно. Море прямо кишит ими. Они для многих рыб главная пища. Думаем так: в какой год больше планктона — больше и сельди.

Карандаш Гущина летал по бумаге.

Внезапно Миронов встал.

— Пойдемте — посмотрите, как выметывают сети.

Дрифтер шел на небольшой скорости, и за кормой завивались круги небольших водоворотов. Цветков и Гущин только теперь увидели, что часть сетей уже спущена. А дрифтер безостановочно шел вперед, оставляя за собой все новые сети.

— Давай конец! — раздался низкий мужской голос, оглушительный среди безмятежного моря.

— Я помню, как удивился в детстве, когда узнал, что моряки называют концом канат, — шепнул Гущин Цветкову.

Миронов услышал. С улыбкой, которая казалась неожиданной на его худощавом лице, он сказал:

— Нет, так у нас зовут сети.

— А какие они огромные! — заметил Гущин, глядя на опускающиеся сети.

— Да, по двадцать пять — тридцать метров ширины, — ответил Миронов. — У них и грузил нету. Они грузнут от своего же веса. Видите, как натягивается вожак?

— Какой вожак? — спросил Гущин.

— А вон тот канат, к которому сеть прикрепляют. — Тут Миронов резко повернулся и указал куда-то в сторону: — Смотрите!

Над водой летало множество птиц. Они чертили темнеющее небо во всех направлениях. Солнце медленно уходило к западному краю горизонта.

Птицы слетались с разных сторон. В воздухе поднялся гортанный, резкий, оглушительный крик. Громадные, величиной с гуся, буревестники, чайки, чистики, маленькие поганки метались в воздухе, быстро спускались к самой поверхности воды и еще стремительнее взлетали вверх.