Летучий голландец профессора Браницкого

Биолог оскорбленно молчал.

- Вот и получается, - не дождавшись ответа, продолжил Браницкий, что акселерация - процесс временный, микроэволюционный, не более того! И опасаться, что наши потомки станут гигантами, не следует.

- Значит, вы утверждаете, что эволюция кончилась? - выкрикнули из зала.

- Вообще, конечно, нет, - улыбнулся Антон Феликсович. - Я имею в виду эволюцию человека. Что поделаешь, приходится признать, что природа, увы, уже давно сняла рабочий костюм и, умыв руки, предоставила нас самим себе. Но не будем путать понятия "человек" и "человечество". Если эволюция человека, как высшей ступени живых организмов на Земле, закончилась, то развитие человечества, напротив, все убыстряет темпы. Я, кажется, увлекся?

- Продолжайте, профессор!

- Рассказывайте дальше! - послышались голоса.

- Представьте себе перегруженный самолет. Он долго бежит по земле, затем, с трудом оторвавшись, движется над самой ее поверхностью, не в силах начать взлет, пока не наберет достаточную скорость, и только потом круто уходит ввысь. Так и человечество. Оно медленно, по крупице накапливало знания, но несколько десятилетий назад началась научно-техническая революция, и вот за эти десятилетия добыто столько же знаний, сколько за все предшествующие тысячелетия. Человечество пошло на взлет.

- Но как же так? - раздался растерянный возглас. - Я стою на месте, а человечество взлетает все выше!

Сидящие в зале засмеялись, зашумели. Улыбнулся и Браницкий, но тотчас согнал улыбку. Аудитория притихла.

- Это вопрос, который серьезно тревожит ученых. Техника взвинтила темп жизни, увеличила силу и число раздражителей, воздействующих на нервную систему человека. Его привычки, обычаи, пристрастия инерционны, психика хронически не поспевает за временем. Знаете, что писал лауреат Нобелевской премии академик Басов? "Еще никогда научно-технический прогресс не опережал духовное развитие человека так, как в наш век". Могу лишь присоединиться к этим словам...

Юноши и девушки в форменных куртках молчали.

- Решительно не согласен с таким подходом! Нужно сохранять исторический оптимизм! - пришел наконец в себя профессор-биолог.

Браницкий промолчал.

13

В глубине души Браницкий не относил себя к большим ученым. Кое-что сделал - пожалуй, мог бы сделать гораздо больше, если бы не расплескал на жизненной дороге юношеской веры в свое предназначение.

В расцвете этой веры Антону еще не исполнилось шестнадцати. Война занесла его в районный город Вологодской области Белозерск.

Мутно-красная луна

Из-за туч едва мигает,

В Белом озере волна

Неприветливо седая...

Он лежал на протопленной печи в блаженном тепле и при свете коптилки решал задачи, собираясь во что бы то ни стало сдать экстерном экзамены за два последних класса. Голова была поразительно легкой и ясной. Все давалось буквально с лета. На него вдруг снизошло высокое вдохновение!

Февраль сорок второго года, темень, вьюга... А уверенность в собственных силах - необычайная! Словно ты не песчинка, влекомая ураганом войны, а былинный богатырь Илья Муромец, которому предначертаны великие подвиги.

Сомнения, колебания, неуверенность пришли позднее. Чем больше узнавал Антон Браницкий, тем скромнее оценивал свои возможности. Его путь в науке как бы повторял путь самой науки.

...Последняя треть XIX века. Завершается создание классической физики, этой пирамиды Хеопса в человеческом познании. Ученые преисполнены фанатической веры во всемогущество науки. Они убеждены, что можно объяснить все на свете. Если некоторые явления пока остаются необъяснимыми, то лишь из-за отсутствия достаточного количества фактов. Стоит их добыть, и они сами собой впишутся в классическую, на все случаи жизни, схему, в лоно незыблемых, раз и навсегда установленных законов природы!

Но в том-то и беда, что природа не приемлет незыблемости законов, приписываемой ей человеком. Природа не признает схем. Ей по душе экспромт, в ее пасьянсе бесчисленное множество раскладов, и, какой из них она выберет в следующий раз, не предскажут ни дельфийский, ни электронный оракулы.

На рубеже прошлого и нынешнего веков природа наказала ученых за самомнение пощечинами физических парадоксов, не укладывавшихся в прокрустово ложе "незыблемых законов".

Браницкий был уверен в познаваемости мира, просто он понимал, что при всей возросшей стремительности развития, при всех успехах наука еще не миновала своего каменного века, что нынешние синхрофазотроны, электронные микроскопы и квантовые генераторы - всего лишь кремневый топор по сравнению с теми изящными, высочайшеэффективными инструментами, которые создаст для себя наука в грядущем.

И он сознавал также, что рядом со своим прапраправнуком в науке выглядел бы отнюдь не как Архимед рядом с ним, Антоном Феликсовичем Браницким, а скорее как пещерный человек, только-только научившийся добывать огонь!

И при всем при том Браницкий страстно мечтал хоть одним глазком, хоть на миг заглянуть в это, не слишком лестное для него, сегодняшнего, будущее...

14

Умер профессор-механик. На гражданской панихиде Браницкого попросили произнести речь, и он чуть ли не с ужасом обнаружил, что не помнит, как звали покойного. Видимо, не удосужился внести его в произвольную память...

Хорошо хоть распорядитель догадался незаметно передать листок с краткими сведениями о покойном. Браницкий был поражен, впервые узнав, что профессор Илья Ильич Сергеев - автор учебника, по которому Антон штудировал "теормех", как называли теоретическую механику студенты. В новом свете представились и старческая суетливость Сергеева, и его пристрастие к стихотворным здравицам, и либерализм, которые, оказывается, проистекали вовсе не от узости мышления, а от доброты душевной.

И все же произнесенные Браницким традиционные слова прощания показались ему самому высокопарными и неискренними.

Приглушенно играла музыка. В задних рядах стоял главный бухгалтер Савва Саввич Трифонов и беззвучно плакал. Странное дело, сейчас Браницкий не испытывал к нему ни малейшей неприязни...